Йенни - Унсет Сигрид - Страница 3

• Предыдущая
• 3/49
• Следующая

– Нет, нет, к Фраскатти я не пойду… фу, сидеть там и киснуть в обществе тридцати старых датчанок!

– Мы можем пойти куда-нибудь в другое место… Кандидат Грам, вот ваш трамвай.

– Сердечно благодарю вас за помощь. Может быть, мы встретимся еще когда-нибудь? Может быть, в скандинавском клубе?

Грам остановился перед ними. Вдруг фрекен Винге сказала:

– А может быть, вы пожелали бы присоединиться к нам… мы сговорились сегодня пойти куда-нибудь выпить вина и послушать музыку.

– Благодарю вас… – Хельге смутился и в нерешительности переводил свой взгляд с одной на другую. – Мне это доставило бы величайшее удовольствие… – он повернулся к фрекен Винге и доверчиво посмотрел на ее светлое ласковое лицо: – Вы все так хорошо знаете друг друга… Одним словом, вам всем будет гораздо приятнее, если среди вас не будет чужого человека, – закончил он решительно и смущенно засмеялся.

– Ах, что вы! – сказала со смехом фрекен Винге. – Нам было бы, напротив, очень приятно… А вот, кстати, и ваш трамвай ушел… Ведь с Хеггеном вы познакомились давно, ну а с нами теперь… Не бойтесь, мы благополучно доставим вас домой… Так что если только вы не слишком устали, то…

– Устал! Нет, мне ужасно хочется пойти с вами! – воскликнул Хельге горячо и с облегчением.

Остальные трое стали предлагать кабачки. Хельге прислушивался к названиям, но не узнал ни одного, о которых ему говорил отец. Фрекен Ярманн отвергала все.

– Ну, в таком случае мы пойдем в Сан-Агостино… знаешь, Гуннар, где было хорошее красное вино, – сказала Йенни Винге, и, не дожидаясь ответа, она пошла вперед. Хегген последовал за ней.

– Там нет музыки, – заметила фрекен Ярманн.

– Как нет? Туда постоянно приходит этот косой и еще другой… они почти каждый вечер бывают там. Не будем же терять времени, пойдемте!

Хельге шел с фрекен Ярманн и шведским скульптором.

– Вы уже давно в Риме? – спросил его скульптор.

– Нет, я приехал из Флоренции только сегодня утром. Фрекен Ярманн усмехнулась. Хельге сконфузился. Ему пришло в голову, что было бы, пожалуй, лучше, если бы он сказал, что устал, и ушел. Пока они шли по темным узким улицам, фрекен Ярманн говорила исключительно только со скульптором и едва удостаивала Хельге ответом, когда он осмеливался обращаться к ней. Не успел он принять какое-нибудь решение, как увидел, что первая пара исчезла в узкой двери в конце улицы.

– Какая муха укусила сегодня Ческу? Скоро от ее капризов житья не будет. Сними пальто, Йенни, а то ты простудишься, когда выйдешь на улицу. – Хегген помог фрекен Винге снять пальто, потом он сам снял шляпу и весеннее пальто и тяжело опустился на соломенный стул.

– Бедняжка, она иногда чувствует себя очень нехорошо… а тут еще этот Грам привязался к нам. Он, видишь ли, некоторое время шел за нами, пока наконец собрался с духом заговорить и спросить дорогу. А это всегда доводит Ческу до изумления… К тому же, ты знаешь, у нее что-то с сердцем.

– Очень жаль ее. Ну а этот молодчик пренахальный.

– Ах, нет, он, бедный, действительно был в самом ужасном положении. По-видимому, он не привык путешествовать. А ты знаешь его?

– Понятия не имею о нем. Но это вовсе не значит, что я не встречался с ним где-нибудь… Вот и они.

Алин помог фрекен Ярманн снять пальто.

– Черт возьми, какая ты сегодня красавица, Ческа, – сказал Хегген, – и нарядная, как куколка!

Она весело засмеялась и расправила на бедрах юбку. Потом взяла Хеггена за плечи и сказала:

– Пересядь на другое место. Я хочу сидеть рядом с Йенни.

«Господи, до чего она хороша!» – подумал Хельге. На девушке было ярко-зеленое платье с бархатным корсажем. У нее была стройная фигура и красивая смуглая шея, грациозно выступавшая из низкого выреза. Из-под широкополой коричневой плюшевой шляпы рассыпались темные локоны, обрамляя розовое, напоминающее своим цветом персик, лицо. Ее глубокие серо-черные глаза прикрывали тяжелые веки; когда она улыбалась, на щеках у нее появлялись очаровательные ямочки. Ко всему этому надо еще прибавить маленький пунцовый ротик.

Фрекен Винге была, бесспорно, красивая девушка, но рядом со своей подругой она проигрывала. Она была настолько же белокурая, насколько та была темноволосая. Из-под ее меховой шапочки выбивалось настоящее золотое руно. Цвет лица у нее был бело-розовый. Рот казался несколько крупным на узком лице с коротким прямым носом, и губы были бледные, но зато когда она улыбалась, то обнажала ровные и белые, как жемчуг, зубы. Фигура у нее была тонкая и необыкновенно стройная и, пожалуй, напоминала несколько фигуру мальчика. Впрочем, это происходило оттого, что она была очень молода. На ней было светло-серое платье с белыми манжетами и белым воротничком. На шее были розовые кораллы, которые бросали нежный отблеск на ее свежее лицо.

Хельге Грам уселся у конца продолговатого стола и молча слушал болтовню других. Старый итальянец в грязном белом фартуке на большом животе подошел к ним и спросил, чего им подать.

– Красного, белого, кислого, сладкого – чего вы хотите, Грам? – спросил Хегген, поворачиваясь к нему.

– Кандидат Грам возьмет пол-литра красного вина, – сказала Йенни Винге. – Лучше его нет во всем Риме, а это что-нибудь да значит.

Скульптор пододвинул к молодым девушкам свой портсигар. Фрекен Ярманн взяла папироску и закурила.

– Брось, Ческа, не кури! – попросила ее фрекен Винге.

– Нет, я буду курить, – ответила фрекен Ярманн. – Мне лучше не будет, если я брошу курить. А сегодня я еще зла.

– Но почему же, милая фрекен? – спросил скульптор.

– Да ведь я так и не купила этих кораллов.

– Так разве ты их надела бы именно сегодня вечером? – спросил Хегген.

– Да нет. Но, понимаешь ли, мне так досадно, что мы с Йенни напрасно летали в такую даль из-за этих противных кораллов.

– Зато ты встретила нас. Иначе вы пошли бы к Фраскатти, которого ты вдруг возненавидела.

– Я и не подумала бы идти к Фраскатти, можешь быть в этом уверен, Гуннар. А это было бы для меня гораздо полезнее. Теперь же я буду и пить и курить, раз вы меня потащили с собой, и буду кутить всю ночь напролет.

– Мне казалось, что ты сама предложила пойти куда-нибудь.

– Я считаю, что малахитовая цепочка прелестна, – поспешил переменить разговор Алин. – И она недорога.

– Да, но малахит гораздо дешевле во Флоренции. Ну а что касается кораллов, то я выторгую их за девяносто лир.

– Не понимаю тебя, – заметил Хегген. – Ведь ты, кажется, собиралась быть экономной?

– Ах, не стоит больше говорить об этом! – сказала фрекен Ярманн с раздражением. – Мне все это надоело. Завтра я пойду и куплю кораллы.

– Но разве девяносто лир не слишком дорогая цена за кораллы? – осмелился спросить Хельге.

– Да ведь это не обыкновенные кораллы, – удостоила его ответом фрекен Ярманн. – Это контадинские кораллы – толстое ожерелье с золотым замочком и с толстыми золотыми серьгами, вот такими длинными.

– Контадинские? Это особый сорт кораллов?

– Нет, это кораллы, которые носят контадины.

– Я не знаю, что такое контадины, – заметил с улыбкой Хельге.

– Контадина – это простая крестьянка. А бусы эти из больших темно-красных шлифованных кораллов. Мои – цвета ростбифа, и самая большая бусина вот такая, – и она сложила большой и указательный пальцы, чтобы показать, что коралл величиной с яйцо.

– Это, должно быть, очень красиво, – поспешил поддержать разговор Хельге. – Мне кажется, с такими кораллами на шее вы будете очень походить на настоящую контадину.

Фрекен Ярманн улыбнулась и сказала:

– Вы слышите? Как вам это нравится, господа?

– Ведь у вас и имя итальянское, – продолжал Хельге.

– Ах, нет. Меня так назвали в одной итальянской семье, где я жила в прошлом году. Они только слегка изменили противное имя, которое я должна была унаследовать от моей бабушки. Вышло по-итальянски, и я оставила это имя.

– Франциска, – сказал Алин вполголоса.

• Предыдущая
• 3/49
• Следующая