Йенни - Унсет Сигрид - Страница 2

• Предыдущая
• 2/49
• Следующая

В углу на полке стоял фарфор. Это были фигурки в стиле рококо и вазы с рельефными цветами. Но весь этот фарфор имел самый современный вид. Хельге взял наугад маленький флакон, поставил его на прилавок и спросил: «Сколько?»

– Семь, – ответил парень, растопыривая семь пальцев.

– Четыре, – сказал Хельге, в свою очередь растопыривая четыре пальца в новой коричневой перчатке. И он очень обрадовался, что делает такие успехи на незнакомом языке. Правда, он ничего не понимал из всего того, что старался показать ему черномазый парень, но каждый раз, когда тот кончал говорить, он пускал в дело свое «четыре» и свои четыре пальца.

– Нон антика! – сказал он вдруг очень смело. Однако приказчик стал уверять его, что это «антика».

– Четыре, – сказал Хельге в последний раз.

Тут парень растопырил всего пять пальцев. Когда же Хельге направился к двери, то он позвал его и сказал, что уступает за четыре. Хельге радостно взял маленький сверток в розовой бумаге и вышел с ним на улицу.

Он проходил мимо длинных, низких, полуразрушенных домов и высоких каменных изгородей, потом он прошел через полуразрушенный свод ворот и попал на мост. Тут его остановил сторож, карауливший у сторожевой будки, и дал понять Хельге, что он должен уплатить за переход моста. По другую сторону моста находилась большая темная церковь с куполами.

Пройдя мимо церкви, Хельге попал в лабиринт узких, коротких улиц, переулков и тупиков. В таинственном мраке, окутывавшем эти улицы, Хельге угадывал силуэты старинных роскошных дворцов с кружевными украшениями на крышах с решетчатыми окнами, рядом с жалкими лачугами и незатейливыми фасадами маленьких церквей, терявшихся в ряде домов. Тротуара тут не было, и он часто ступал в какие-то кучи с мусором и всяческими отбросами, отравлявшими воздух. В маленькие открытые двери кабачков и под редкими фонарями он видел подозрительные фигуры.

Хельге был в восторге, и это чувство смешивалось с чувством мальчишеского страха. Однако он начал под конец обдумывать, как выберется из этого лабиринта и как найдет дорогу обратно в свой отель. Он решил как-нибудь раздобыть извозчика.

Он свернул на боковую улицу, совершенно безлюдную. Между высокими стенами домов проглядывала полоска неба, а на неровной мостовой валялись клочки бумажек и солома, которые перелетали с места на место при малейшем дуновении ветерка.

В ту минуту, как он проходил мимо фонаря, он обратил внимание на двух дам, которые нагнали его и быстро прошли дальше. Он даже вздрогнул от неожиданности, так как узнал в них тех двух молодых девушек, которых он встретил на Корсо и почему-то принял за норвежек. Он сейчас же узнал светлый мех на той девушке, которая была повыше.

Ему вдруг пришла в голову дерзкая мысль: заговорить с ними и спросить их про дорогу, чтобы только узнать, не норвежки ли они, или, по крайней мере, скандинавки.

Несколько волнуясь, Хельге ускорил шаги и пошел за дамами. В одном он был уверен, что они не итальянки.

Молодые девушки остановились на минутку на углу перед запертым магазином, а потом пошли дальше. Хельге обдумывал, на каком языке обратиться к ним и не пытаться ли заговорить прямо по-норвежски. Что, если они действительно окажутся норвежками?

Девушки свернули за угол. Хельге следовал за ними по пятам и собирался с духом, чтобы заговорить с ними. Девушка, которая была пониже ростом, вдруг слегка обернулась и сказала что-то своей подруге по-итальянски; она сказала вполголоса, но вид у нее был очень недовольный.

Хельге был разочарован и хотел уже свернуть в сторону, но в эту минуту высокая девушка сказала подруге на чистейшем норвежском языке:

– Ах, Ческа, только не вздумай заговаривать с ним. Самое лучшее сделать вид, будто мы ничего не замечаем.

– Да, но я терпеть не могу этих противных итальянцев!

Вечно они не дают проходу женщинам, – ответила маленькая.

– Простите, – сказал Хельге. Девушки сразу остановились.

– Прошу извинить меня, – проговорил Хельге, запинаясь и краснея. Почувствовав, что краснеет, он рассердился на самого себя и от этого покраснел еще гуще. – Дело, видите ли, в том, что я только сегодня утром приехал из Флоренции… и вот я, попросту говоря, заплутался в этих переулках и проулках… По-итальянски я едва умею связать два слова, и я подумал… Не можете ли вы быть так любезны и сказать мне, где я могу сесть в трамвай. Да, позвольте представиться: Грам, кандидат Грам, – и Хельге приподнял шляпу.

– Где же вы остановились? – спросила высокая.

– Где-то возле железнодорожной станции… Альберто Торино… или что-то в этом роде, – ответил Хельге.

Тут подруги заспорили, одна уверяла, что надо сесть на такую-то линию, а другая настаивала на другой линии.

Наконец, после долгих пререканий, высокая повернулась к Хельге и заявила ему решительно:

– Сверните на первую улицу вправо и идите до большой площади, а потом вы выйдете на новое Корсо, там и останавливается трамвай, в который вам надо сесть.

Хельге, все время слушавший молодых девушек с безнадежным выражением на лице, покачал головой и сказал:

– Право, фрекен, боюсь, что я все-таки не найду дороги. Лучше будет, если я поищу извозчика.

– Мы с удовольствием проводим вас до места остановки, – сказала высокая.

Маленькая опять зашептала что-то недовольным тоном по-итальянски, но высокая остановила ее. Хельге почувствовал себя еще хуже от этих маленьких замечаний на незнакомом ему языке.

– Очень вам благодарен, – поспешил он успокоить подруг, – но прошу вас не затруднять себя из-за меня. Я как-нибудь доберусь до дому, будьте уверены.

– Это не доставит нам никакого беспокойства, – возразила высокая. – Нам все равно по дороге, – и она двинулась вперед.

– Право, вы слишком любезны. Но в Риме очень трудно ориентироваться, не правда ли? – старался поддерживать разговор Хельге. – Во всяком случае, когда темно.

– Ах, нет, можно очень скоро привыкнуть к этим улицам.

– А я только сегодня приехал сюда… я приехал утренним поездом из Флоренции.

Маленькая сделала вполголоса какое-то замечание по-итальянски. Высокая спросила Хельге:

– Во Флоренции, должно быть, очень холодно?

– Да, чертовски холодно. Надо надеяться, что здесь погода немного помягче? Впрочем, я написал вчера матери, чтобы она выслала мне мое зимнее пальто.

– Это нелишне, потому что и здесь бывает сильный мороз. Вам Флоренция понравилась? Вы там долго пробыли?

– Всего четырнадцать дней, – ответил Хельге. – Мне кажется, что Рим придется мне больше по душе.

Маленькая засмеялась. Она все время отпускала по-итальянски замечания. Высокая сказала своим глубоким, спокойным голосом:

– Мне кажется, что нет другого города, с которым можно было бы так сродниться, как с Римом.

– Ваша подруга итальянка? – спросил Хельге.

– Ах, нет, фрекен Ярманн также норвежка. Но мы стараемся всегда говорить по-итальянски, потому что мне хочется поскорее освоиться с этим языком. Ну а фрекен Ярманн говорит по-итальянски очень хорошо. Моя фамилия Винге, – прибавила она. – А вот и место остановки.

В то время как они стояли в ожидании трамвая, через улицу перешли два господина.

– Да ведь это вы! – воскликнул один из них, подходя к девушкам.

– Добрый вечер, – сказал другой. – Пойдемте дальше вместе. Вы ходили смотреть кораллы?

– Нет, лавка была заперта, – ответила Ярманн небрежно.

– А мы встретили соотечественника, которому понадобилась наша помощь, так как он сбился с пути, – сказала фрекен Винге, и она представила мужчин друг другу:

– Кандидат Грам, художник Хегген, скульптор Алин.

– Не знаю, помните ли меня, господин Хегген… меня зовут Грам… года три тому назад мы были вместе на Мюсу-сетере.

– Да, конечно, помню. А теперь вы в Риме?

Алин и фрекен Ярманн отошли в сторону и пошептались. Потом фрекен Ярманн подошла к подруге и сказала:

– Йенни, я иду домой. Я не расположена сегодня идти к Фраскатти.

– Милая моя, но ведь ты же все это и затеяла.

• Предыдущая
• 2/49
• Следующая