Цикл: Рохля - Ипатова Наталия Борисовна - Страница 52

А в-третьих, ты не можешь делать некоторые вещи с чистой совестью после того, как тебе было оказано доверие. Даже если эти вещи черным по белому прописаны в твоей должностной инструкции.

Люций явно ощущает себя не в своей тарелке.

- Я, - заикается он, - точно знаю, что вы с инспектором Рох… Бедфордом не используете доверенное вам в корыстных целях. Я это на себе когда-то проверил. Потому я счел возможным…

Разумеется, откуда пацану знать, что мы работаем по этому делу. Очевидно также, что мы никак не можем приписать себе честь раскрытия. Какое уж там раскрытие, когда нам эту лживую джинни принесли на блюдечке, да еще и случайно.

- Послушайте, Реннарт, - вмешивается джинни aka Эврибадия Челси aka все остальные по списку. - Я не совершала на вашей территории никаких преступных действий.

Я иронично приподнимаю бровь.

- Ну хорошо, - она сдает назад, единственно из усталости, как мне кажется. - Я действительно сначала предложила вашим ювелирам большие камни, однако недооценила их опытность, и мы пришли к взаимовыгодному соглашению. Я увеличивала камни, а они их обрабатывали нужным образом. В данном случае это вопрос новой технологии, а не мошенничество. Учитывая, что местные контрагенты не стали вменять мне в вину факт первого неудавшегося обмана, я чиста перед законом.

Гостья царственно возлежит на помпоне от берета Кароль, как в мягком кресле. Лодыжки скрещены. То, что мы приняли за парик, оказывается ее собственными причудливо начесанными волосами, уложенными буклями на висках, мелкими кудряшками надо лбом, и длинными локонами - на шее сзади. Багажа при ней нет никакого - с елки сняли! - и состояние косметики самое плачевное. Я подумываю уже предложить ей фарфоровую миску (ту, с голубыми цветочками) с горячей водой, но жду момента, когда дама выскажет все, что она хочет, и будет готова принять ванну.

Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

- Вы, - говорит Мадлен де Куртенэ, - представляете, как складывается судьба существа, с рождения наделенного подобным волшебством? Сперва все это только родительская головная боль. Родители, если не дураки, скрывают тебя и последствия, но что они могут сделать, если на глаза ребенку попадется… ну, скажем, камфарное дерево? Ну а потом ты вырастаешь и вынужден заботиться о себе сам. Вы полицейский, Реннарт, скажите: сколько у ребенка с нестандартным даром шансов угодить в нечистые руки?

- Много, - лаконично отвечаю я.

Я часто слышу сказки про тяжелое детство и отмазку эту не люблю. Джинни улыбается уголком рта и остальную часть истории оставляет под умолчанием. И у меня возникает чувство, будто «мы говорим как два умных человека». По-моему, это один-ноль в ее пользу.

- Прошло достаточно времени, и я привыкла к определенному уровню комфорта. Есть то, что я не ем, и то, что я не ношу: чтобы позволять себе этакие «не», надобно иметь некий стабильный доход. Это то, что я не хочу потерять, причем нежелание мое довольно активно. Любая неквалифицированная работа на заводе, на конвейере, или в частной лавке не позволит мне сохранить мой нынешний уровень жизни. Я не настолько дура, чтобы питаться одной идеей честности… хотя вам должно быть очевидно, что ем я немного.

- Чистую пыльцу, надо полагать, - буркнул Люций. - Нет, мэм, ничего, это я так.

- За неимением пыльцы сойдет и сахар, спасибо. Лучше тростниковый. Придется также признать, что я привыкла к некоторому уровню адреналина в крови. Однако в последнее время адреналина стало слишком уж много, он вредно действует на печень и как следствие - на цвет лица. А цвет лица, это… - она зевает в ладошку, -…важно! Если бы мне удалось изменить образ жизни на более размеренный, в рамках, так сказать, закона - и без существенных потерь в бюджете! - я бы считала, что моя жизнь изменилась в лучшую сторону.

- То есть вы хотите сказать, - уточняю я, - будто желаете прийти с повинной в обмен на некоторые гарантии?

- У вас грубые формулировки, Реннарт. Вот за что я не люблю юстицию. Одно лишь останавливает меня - страх угодить в лапы тех, кто использует меня в собственных интересах. Моих родителей, знаете ли, даже убили из-за меня… Я их почти не помню.

С улыбочкой она это выдает, как «нате», и сразу меняет тему, а у меня в памяти остается призрак камфарного дерева и звонкий детский голосок: «Ой, какое большооооое!».

- Я очень устала. Не могли бы вы устроить меня где-нибудь на ночь?

- Эээ… - я понимаю, что понятия не имею о джинни. - Как бы вы хотели устроиться, мэм?

- Обычно я сплю в благоустроенной масляной лампе.

Упс. Я на сто процентов уверен, что масляная лампа - это не тот предмет, что найдется в обиходе у Дерека с Мардж. Единственное, что отдаленно ее напоминает, это… - оглядываюсь, -…заварочный чайник!

- Вы с ума сошли? Простите, Реннарт. Это же заварка! Вы представляете, что она сделает с моим лицом?! Нет, нет и нет!

Мы все ненадолго погружаемся в тяжелые раздумья.

- Сахарница, - осеняет Кароль, - подойдет?

Джинни вздыхает.

- Ладно, сахарница - куда ни шло.

Высыпаем сахар в миску, ополаскиваем сахарницу кипятком.

- Вот это, - указывает пальцем джинни, - сойдет для постели.

«Это» - подувядшая роза в пивной бутылке вместо вазы. Дерек притащил ее в дом еще до того, как Мардж увезли в больницу, а теперь она уже опустила головку и лепестки роняет. Кароль аккуратно снимает лепестки и выстилает ими сахарницу. Джинни садится на край и аккуратно втягивается вовнутрь вместе со всеми бесчисленными оборками. Задвигает крышку изнутри, но неплотно. В отличие от лампы - ну или, скажем, чайника! - у сахарницы нет носика. Это ж роза, да на горячие влажные стенки!

Баня, спальня и наркосалон!

На этом мы покидаем кухню. Дети садятся рядышком на диван и держатся за руки. Я достаю из нагрудного кармана специально припасенный пакетик, рву его. Над журнальным столиком загорается шарик ровного голубого цвета с искорками. Заклинание Благополучного Исхода. Работает, только если рядом кто-то не смыкает глаз, и чем больше народу бодрствует, тем лучше. В дни экзаменов этакую штуку не сыскать, но я заранее запасся. Можно сказать, злоупотребил служебным положением.

- Раз уж все равно сидим, давайте сидеть с пользой.

Под самое утро, в брезжащих голубых сумерках вернулся Рохля, очумевший и еще более небритый, чем обычно. Дети спали, свернувшись в разных углах дивана двумя отдельными и очень целомудренными клубками.

- Ну? - спросил я на пороге.

Он кивнул - дескать, все получилось.

- Дочка. Здоровенькая.

У него едва ворочался язык, словно его вязкие гласные облепили, а согласные с усилием проталкивались в исцарапанную глотку.

- У Мардж тоже все хорошо.

Я посторонился, пропуская его в квартиру, в кухню.

- Имя думали уже?

- Ага. Мардж предупредила… в общем, если бы что пошло не так… ну ты помнишь, была вероятность… чтобы назвали Соланж. Соланж и будет.

Солнечное имя. Все в порядке с любовью, если такое имя.

- Тебе ее показали?

- Ну… - он сделал неопределенный жест, - издали, через стекло. Сказали, что рыжая.

И не сдержался - фыркнул.

- Как насчет врожденных магий?

- Да непонятно пока. Вроде бы ничего заметного сразу не проявилось, в карточку ничего не записали.

- Наблюдаться все равно надо. Наследственность же, сам знаешь, какая.

- Угу, - Рохля плюхнулся за стол в тот угол, где вчера сидела Кароль, и подпер кулаками взлохмаченную голову.

- Кофе?

Снова «угу».

- Что тут за бивуак?

- Ах да! Тут у нас разрешилось одно дело… сахарницу не трогай!…

Дерек опасливо отдернул руку.

- Причем разрешилось оно таким образом, что я не знаю, как теперь дальше быть, если по совести.

Я щедро плеснул коньяку в кофе и расценил мычание шефа как одобрительное. То, что доктор прописал.