Отбросы - Хатсон Шон - Страница 2
- Предыдущая
- 2/55
- Следующая
Огонь с шипением перекинулся на следующую спичечную головку, пошла цепная реакция. Маленькую конструкцию охватило желто-белое пламя, и Гарольд широко осклабился.
Он ухмылялся до тех пор, пока пламя подожженного им сооружения не перекинулось на лежавшую под ним газету.
Языки его весело пожирали сухую бумагу. Внезапно Гарольда охватила паника, и он выхватил загоревшуюся газету из-под устроенного им погребального костра, разбросав в разные стороны пылающие остатки своей конструкции. Горящие спички разлетелись по всей комнате. Одна из них упала возле кипы «Ньюс кроникл», и тотчас вспыхнул край сухой, как порох, газеты. Пламя разгоралось. Комната наполнялась запахом горящей бумаги и дымом.
Другая спичка угодила прямо в кроватку Гордона. Нейлоновое одеяльце немедленно вспыхнуло, как только яркие языки пламени добрались до ватной подбивки.
Гордон проснулся и закричал: пламя коснулось его кожи.
Несколько долгих секунд старший брат стоял как завороженный, не зная, что предпринять. Он шагнул было к кроватке, но отшатнулся с вытаращенными от ужаса глазами. На малыше уже горела распашонка, он вопил, пытаясь выбраться из всепожирающего адского пламени. Кожа на его ручках и ножках на глазах становилась ярко-пурпурной.
Гарольд открыл рот, чтобы закричать, но не смог издать ни звука. Кипа газет рядом с детской кроваткой полыхала с ужасающей силой, языки пламени достигали уже трех футов в высоту. Огонь охватил всю комнату. Постель Гарольда пылала, превратившись в бесформенную груду. Тяжелый, удушливый дым заполнял легкие, и, когда обрывок горящих обоев упал ему на руку, Гарольд наконец обрел способность кричать.
Клочок обоев на бесконечно долгие секунды прилип к руке, опалив плоть. Он смахнул бумагу и увидел, что кожа покраснела, покрылась волдырями. В голове все поплыло, и Гарольд, почувствовав, что теряет сознание, еще успел увидеть, что детская кроватка исчезла в дыму. Он ринулся к двери.
Крики разбудили мать, и Гарольд столкнулся с ней в коридоре. Дым валил из детской, она уже видела пляшущие языки пламени, но, все еще не веря своим глазам, в ужасе трясла головой. Оттолкнув Гарольда, бросилась в комнату, в это огненное пекло. Пламя тут же опалило ей кожу, одежда на ней вспыхнула. Держась от матери подальше, Гарольд следовал за ней. Он видел, как она пробралась к кроватке и попыталась вынуть оттуда то, что еще недавно было ее ребенком... От Гордона остался лишь обуглившийся скелет. Одна рука выгорела до локтя. Из открытого рта вылезал почерневший, распухший язык. Всю плоть словно содрали с мальчика раскаленными щипцами. Под обуглившимся мясом белели кости.
Мать зашлась криком и прижала к себе то, что осталось от его брата. Ее собственные волосы горели, и комната наполнилась невыносимым зловонным запахом. Она повернула к Гарольду перекошенное страданием лицо и что-то прокричала, но из-за рева пламени он не расслышал слов. Когда Гарольд кинулся к двери, чтобы открыть ее, прямо перед ним взметнулся мощный язык пламени. Мальчик завизжал, почувствовав, как огонь с одной стороны опалил ему лицо. Кожа немедленно покрылась волдырями, которые тут же лопались. Огонь сдирал кожу со щеки, подбородка, и рубцы моментально твердели: казалось, кто-то ткнул ему в лицо пылающим факелом. Он ощущал, как что-то сочится по обожженной щеке. Левый глаз вылез из глазницы и, казалось, взорвался от невыносимого жара. Из лопнувших сосудов хлынула кровь, мгновенно спекаясь в свирепом пламени. Гарольд прижал руку к лицу и почувствовал, что теряет сознание, но боль не дала ему отключиться, и мальчику удалось прорваться к двери спальни. Волосяной покров на руках обгорел, а вздувшиеся вены под опаленной кожей, казалось, вот-вот лопнут. Он обернулся, чтобы взглянуть на мать. Стоя на четвереньках, она пыталась подползти к нему. От ее покрытого волдырями тела отваливались куски, обнажая кости. Волосы у нее сгорели. Указывая на него пальцем, она еще нашла в себе силы, чтобы провизжать:
— Это ты виноват!
Рядом с ней валялся пустой спичечный коробок. Невыносимый смрад заполнил всю комнату. Дым валил в открытое окно, и соседи выбежали на улицу, чтобы посмотреть, что происходит. Вызвали пожарных.
Гарольд продолжал метаться в огне, визжа от боли, когда языки пламени касались его обгоревшего лица. Кое-как еще спасаясь от них, он сумел наконец выбраться в коридор и прижался там к стене, в надежде сбить огонь с горевшей на нем одежды, но, споткнувшись, тяжело повалился на пол.
Внизу уже кто-то пытался вышибить дверь.
Гарольд осмотрелся.
Сквозь неясную пелену он видел мать — темнеющее видение, словно вышедшее из пламени ада. Она протягивала к нему руки, кожа ее напоминала рассыпающийся пергамент.
Когда она открыла было рот, из него вырвались, словно пар в морозный день, клубы дыма. Глаз у нее уже не было — две черные ямы зияли на кровоточащем изуродованном лице. Сквозь обуглившуюся кожу были видны суставы кости, огромные волдыри, увеличившись до невероятных размеров, тут же лопались. Череп венчали пляшущие огненные змеи, делая ее похожей на Медузу Горгону.
Она еще стояла, покачиваясь, но, когда выломали входную дверь, рухнула в бушующее пламя.
— Мистер Пирс!
Все поглотила тьма. Он ощущал, как его сотрясает дрожь.
— Мистер Пирс!..
На этот раз голос был более настойчивым.
Откуда-то поблизости доносились крики, резавшие слух. И тут же:
— Гарольд, да проснитесь же!
До него дошло наконец, что вопли издает он сам. Гарольд тут же открыл свой единственный глаз и сел, судорожно глотая воздух. По телу струился пот. Осмотревшись, он остекленелым взглядом уставился на женщину.
— Гарольд, с вами все в порядке? — спросила та, что будила его.
Сделав глубокий вдох, он потер свой глаз. Его руки безумно тряслись, словно у наркомана. Но в конце концов дыхание стало ровным, а сердце забилось в обычном ритме. Гарольд посмотрел на женщину, ее форменную бело-голубую одежду, на маленький треугольный головной убор, непонятно как державшийся на макушке. Окончательно придя в себя, понял, где он и что с ним, и на его лице появилась робкая улыбка.
— Мне приснился сон, — сказал он извиняющимся тоном.
Женщина с улыбкой кивнула:
— Знаю. Но вы перепугали всех нас до смерти.
Он еще раз извинился и вытер лоб тыльной стороной ладони. Его взгляд упал на двух врачей-интернов в коричневом, стоявших по другую сторону кровати. В одном из них он узнал Пата Лиэри, огромного ирландца со шрамом над правым глазом.
— Вы в порядке, Гарольд? — спросил он.
Тот кивнул и пересел на край своей кровати. Пижамная куртка промокла от пота, на спине от воротника до поясницы расплылось темное пятно. Он стянул с себя пижаму и принялся рыться в шкафчике с одеждой.
Медперсонал удалился. Интерны двинулись к двери, находящейся в дальнем конце палаты. Медсестра Битон засеменила к соседней с Гарольдом койке, намереваясь разбудить спавшего на ней человека. Это был пожилой мужчина, совершенно лысый. Кожа на его лице чем-то напоминала складки плохо подогнанного пиджака. Именно такие ассоциации всегда вызывало у Гарольда лицо соседа. Теперь он наблюдал за тем, как сестра Битон разбудила спящего и вынула из пластиковой коробочки две красные таблетки. Пока лысый мужчина запивал их, она поддерживала его, промокая стекавшую по подбородку воду, которую он расплескал, пронеся стакан мимо непослушного рта. Гарольд слышал, как сестра спросила, проглочены ли таблетки, и мужчина медленно кивнул. Сестра осторожно уложила его в постель и пошла к другим больным.
К этому времени Гарольд уже оделся. Из своего шкафчика достал небольшой футляр из искусственной кожи с бритвенным прибором и пошел в туалетную комнату, расположенную в конце коридора. Здесь как обычно пахло жидкостью для дезинфекции, но он уже давно привык к этому запаху.
Гарольд Пирс являлся пациентом игзэмской психиатрической больницы с тысяча девятьсот сорок шестого года. Если не считать первых четырнадцати лет его жизни, заведение было единственным домом Гарольда. В нем сосредоточился весь мир, и за все это время здесь мало что изменилось. Он был свидетелем смены поколений как среди персонала, так и среди пациентов, и теперь стал такой же принадлежностью больницы, как окрашенные в желтое стены.
- Предыдущая
- 2/55
- Следующая
