Тайна девятки усачей - Власов Александр Ефимович - Страница 29

• Предыдущая
• 29/35
• Следующая

Когда радостное волненье улеглось, он положил книгу на стол, сел и гордо сказал:

— Я тоже не валял дурака! Слушайте! — Гриша откашлялся и начал читать: «Он заметил, что нога его, опускаясь в грязь, сейчас же собирает туда, в ямку, воду. Так и каждый человек, проходя по тропе, спускал воду из мха пониже, и оттого на осушенной бровке, рядом с ручейком тропы по ту и другую сторону, аллейкой вырастала высокая сладкая трава...»

— Ты в затейники записался? — насмешливо спросил Санька. — Долго эта декламация продолжаться будет?

— Сейчас кончаю! — ответил Гриша и повторил последнюю фразу: — «...аллейкой вырастала высокая сладкая трава бе-ло-ус».

— Что? — воскликнул Санька.

Гриша даже не посмотрел на него и продолжал читать:

— «По этой... траве можно было далеко впереди себя понять, где проходит тропа человеческая...»

— Как ты догадался? — восхищенно спросил Санька.

— Читал когда-то. Потом забыл, — сказал Гриша. — А все-таки в голове что-то осталось... Я белоусом бредить даже начал — все вспоминал, где слышал это слово. Ну и нашел! Это у Пришвина!

— Покажи!

Гриша протянул книгу, но в это время стекла в окнах тревожно зазвенели.

Взрыв услышали не только в Усачах, но и во всем колхозе. Люди насторожились. Вспомнив о саперах, каждый пожелал им счастливого возвращения.

Звено Мишука примчалось на пасеку в полном составе. Час прождали ребята, и он показался им бесконечным. Но вот из леса долетела походная песня. Запевала выводил знакомые слова о полевой почте.

Дед Евсей широко и радостно улыбнулся, а ребята наперегонки бросились к лесу.

— Товарищи хозяева болот, лесов и всех окрестностей! Взвод выполнил поставленную задачу! Путь открыт! Смело ходите по свей земле! — торжественно отрапортовал лейтенант и добавил: — Только в трясину не лезьте и на клыки кабанам не попадайтесь!

Подробности ребята узнали уже на пасеке. Еще несколько дней назад саперы обнаружили в Болотнянке немецкий танк. Лейтенант поручил двум солдатам обследовать затонувшую машину, а остальные бойцы продолжали прочесывать лес и болото.

Танк весь был под водой, и только ржавый ободок откинутой крышки верхнего люка выходил на поверхность. Десятки раз ныряли саперы вокруг танка. Они работали на ощупь в темной воде и выяснили, что в танке лежит почти весь боекомплект, а один снаряд даже загнан в ствол пушки.

Посоветовались и решили взорвать танк со всеми снарядами прямо в речке. Этот взрыв и слышали колхозники расположенных вблизи деревень.

— Но мы не до конца довели дело, — сказал лейтенант. — Надеемся, что вы закончите.

Ребята недоверчиво заулыбались.

— Вполне серьезно! — подчеркнул лейтенант. — Железа там осталось — тонны! И на берег выбросило, и в воде есть... Будет время, запрягите лошадку — и туда! Место найдете — не маленькие! О том, что металлолом нужен заводам, вы лучше меня знаете.

Саперы уехали. Запрет с леса и болота за Усачами был снят.

В тот же вечер Иван Прокофьевич подошел к штабу усачей, в котором проходило очередное совещание, и крикнул:

— Принимайте стройматериалы!

Ребята выскочили в огород. Парторг снял с плеча четыре доски и пояснил:

— Это для лыж. Попробуйте! Если подойдет древесина, получите на всех.

— Гренадеры, смирно! — Так дед Евсей встретил, ребят, когда они на следующий день пришли с досками на пасеку.— Кончилась ваша вольница! Я теперь генерал над вами!

Мальчишки подхватили шутку и закричали:

— Маршал!

— Генералиссимус!

Старик довольно погладил усы.

— Ладно, — сказал он. — Не генерал и не маршал… Я старшина! Это поважней любого генерала!

Пасечник словно помолодел за последние недели. Он сменил потерявшую цвет рубаху на новую гимнастерку, которую подарил ему командир взвода саперов. Дед Евсей и сам мог бы купить себе любую одежду, но не считал это нужным. Другое дело — подарок! Значит, оценили человека! И хотя гимнастерка была великовата, старик носил ее с удовольствием и, ложась спать, аккуратно расправлял складки, заутюженные еще на фабрике.

За гостеприимство саперы наградили бы деда Евсея и брюками, но во всем взводе не нашлось новых, а поношенные дарить не хотелось. Из-под новенькой гимнастерки у старика вылезали заляпанные воском и медом мешковатые штаны.

Одернув гимнастерку, дед Евсей спросил у ребят:

— С Иваном Прокофьевичем говорили?

— Говорили! — ответил Мишук.

— Все узнали?

— Все! Только кто еще с нами пойдет, — он не сказал. Не решено окончательно... Ты не слышал, дедушка?

— Кого назначат — тот и пойдет, — уклончиво сказал старик. — Вот меня назначили — и иду! Потому — приказ!.. И не пошел бы, а иду потеху вам справлять. И что с вами возятся? Помню, когда мне двенадцать было...

— Дедушка! — перебил старика Вовка, зная, что сейчас пойдут бесконечные воспоминания. — Ведь утонем в болоте без тебя!

Пасечник посмотрел на благообразную Вовкину рожицу. На ней не было и тени каких-то других, невысказанных мыслей.

— Что верно, то верно! — произнес польщенный старик. Любил дед Евсей чувствовать, что он нужен людям, что без него нельзя обойтись. Хорошее чувство, светлое! Как раз оно и заставило уступить Ивану Прокофьевичу, который попросил пасечника возглавить поход по болотным тропам. Не стариковское это дело, но раз просят, значит, надо забыть о больной пояснице и о ногах, которые ноют по ночам. И пасечник согласился, проворчав почти то же самое, что и ребятам:

— И что ты с ними возишься, баловство разводишь? Помню, когда мне лет двенадцать...

Иван Прокофьевич был более терпелив, чем мальчишки. Он выслушал старика до конца и сказал:

— Евсей Митрич, давай тогда вернемся к прошлому! Согласен? Оденем наших парней в домотканые рубахи и...

— Это зачем? — возмутился пасечник.

— Вот и я говорю: зачем? И не баловство мы разводим! Это поощрение за хорошую работу! Ребята-то у нас молодцы, умельцы! И поощрение им потому не простое, а хитрое, с начинкой. Болото — это не парк для прогулок. Сходят — и еще кой-чему научатся, а ты вроде учителя будешь. Хотя бы лыжи, о которых ты говорил... Их еще сделать надо! Вот оно какое баловство получается!

«Лыжная фабрика» открылась под навесом, где старик мастерил новые и ремонтировал старые ульи. Первую доску он обстругал сам. Ребята стояли вокруг и внимательно смотрели.

— Уме-ельцы! — ворчал дед, вспоминая разговор с Иваном Прокофьевичем. — Вы мне рубанок да стамеску научитесь в руках держать!

Старик не пользовался никакими измерительными инструментами. Левый глаз и толстый, как маленькое копытце, ноготь на большом пальце заменяли ему и линейку, и циркуль, и карандаш. Ногтем он делал пометки, проводил прямые и закругленные линии. Объяснял отрывисто, но понятно.

— Болотная лыжа пошире снежной должна быть. И короче: лишняя длина ни к чему. По мху шибко не побежишь! Шагать надо, а не ехать. Носок загнуть покруче. С малым носом обязательно зацепишься. А как зацепишься, — своим носом в болото уткнешься!

— Чем же его загнешь, нос-то? — спросил Вовка.

— Это свой нос задирать не следует! А у лыжи загнем! — ответил старик. — На что у меня спина неразгибчива, а и то, как попаришься, — полегчает... Парить лыжи будем... Носок к тому же потоньше делать надо — послушней станет.

— Способ... дедовский! — вырвалось у Саньки.

Он не хотел обидеть старика. Язык сам выболтнул это слово. Но пасечник не обиделся.

— Дедовский! — согласился он. — Надежный!

Иван Прокофьевич приказал сделать тринадцать пар лыж. Усачей было девять. С Катей и дедом Евсеем — одиннадцать. Кто же еще пойдет в поход? Иван Прокофьевич держал пока это в секрете, и ребята никак не могли догадаться. Но они не спорили и готовили лыжи на тринадцать человек.

Верстак под навесом рядом с избой деда Евсея никогда не пустовал. Столярные работы выполняли трое: Сема, Мишук и Вовка. Все остальные занимались другими делами. За пасекой, у колодца, ребята сложили из валунов печку, вмазали большой котел и парили над кипящей водой заостренные концы досок.

• Предыдущая
• 29/35
• Следующая