Столкновение цивилизаций - Хантингтон Самюэль - Страница 85
- Предыдущая
- 85/125
- Следующая
Для мусульман война, таким образом, в скором времени превратилась в войну между цивилизациями, в которой на кону оказалась святость ислама. Группы исламских фундаменталистов из Египта, Сирии, Иордании, Пакистана, Малайзии, Афганистана, Судана и других стран осудили ее как войну, которая направлена против “ислама и его цивилизации” и которую ведет альянс “крестоносцев и сионистов”, и провозгласили свою поддержку Ираку перед лицом “военной и экономической агрессии против его народа”. Осенью 1990 года Сафар аль-Хавали, декан Исламского колледжа в Мекке, заявил, что это не “война мира против Ирака. Это война Запада против ислама”; магнитофонная пленка с его заявлением имела широкое хождение в Саудовской Аравии. В сходных выражениях король Иордании Хусейн утверждал, что это “война против всех арабов и против всех мусульман, а не против одного Ирака”. Кроме того, как подчеркивала Фатима Мернисси, частые высокопарные обращения президента Буша к Богу от имени США только утвердили арабов во мнении, что это “религиозная война”; к тому же, замечания Буша о “расчетливых, корыстных нападениях доисламских орд седьмого века и о более поздних крестовых походах христиан” попахивали расизмом. В свою очередь, доводы в подтверждение того, что эта война — крестовый поход, инспирированный заговором Запада и сионистов, служили оправданием для объявления в ответ джихада.
Отношение мусульман к этой войне как к войне Запада против ислама способствовало ослаблению или временному прекращению конфликтов внутри мусульманского мира. Прежние разногласия между мусульманами утратили свою значимость рядом с важнейшим спором между исламом и Западом. В ходе войны мусульманские правительства и группировки последовательно дистанциировались от Запада. Подобно своей афганской предшественнице, война в [c.402] Персидском заливе примирила мусульман, которые раньше подчас готовы были вцепиться друг другу в глотку: арабских антиклерикалов, националистов и фундаменталистов; иорданское правительство и палестинцев; ООП и “Хамас”; Иран и Ирак; оппозиционные партии и правительства вообще. “Эти баасисты в Ираке, — обронил Сафар аль-Хавали, — наши враги всего на несколько часов, а Рим — наш враг до дня Страшного суда”. Эта война также положила начало процессу примирения между Ираком и Ираном. Иранские шиитские лидеры осудили интервенцию Запада и призвали к джихаду. Иранское правительство дистанци-ировалось от мер, направленных против его бывшего врага, и после войны отношения между двумя режимами постепенно стали улучшаться.
Внешний враг также ослабляет конфликт и внутри страны. Как сообщалось, в январе 1991 года, например, Пакистан “охватила антизападная полемика”, которая примирила, пусть и ненадолго, страну. “Пакистан никогда не был настолько един. В южной провинции Синд, где коренные синдхи и иммигранты из Индии убивали друг друга на протяжении пяти лет, люди, стоявшие по разные стороны конфликта, рука об руку участвовали в демонстрациях против американцев. В ультраконсервативных племенных районах Северо-Западной Пограничной провинции даже женщины в знак протеста вышли на улицы, причем часто подобное происходило в местах, где люди никогда не собирались вместе для чего бы то ни было, разве только на пятничную молитву”.
По мере того как общественное мнение все в большей степени склонялось к неприятию войны, правительства, которые вначале присоединились к коалиции, либо, сменив курс, шли на попятную, либо погружались в разногласия, либо измышляли сложные объяснения своим действиям. Лидеры, которые, подобно Хафезу Асаду, выделили для коалиции войска, теперь утверждали, что их солдаты — противовес западной армии и со временем сменят последнюю [c.403] в Саудовской Аравии и что эти контингенты в любой случае имели задачей только оборону святых мест. В Турции и Пакистане высшие военные лидеры публично денонсировали договоренности правительств об участии в коалиции. Египетское и сирийское правительства, которые выделили большую часть войск, в достаточной мере контролировали обстановку внутри своих стран и имели достаточно средств для подавления оппозиции, а потому могли пренебречь антизападными выступлениями. Правительства в других, несколько более открытых мусульманских странах под нажимом общественности вынужденно отошли от Запада и выбрали курс, который мало-помалу становился антизападным. В Магрибе “всплеск поддержки Ирака” был “одной из самых больших неожиданностей войны”. Общественное мнение в Тунисе носило решительно антизападный характер, и президент Бен-Али поспешил осудить западное вторжение. Правительство Марокко первоначально заявило о выделении коалиции воинского контингента в 1500 человек, но потом, когда активизировались антизападные группировки, также поддержало Ирак. В Алжире проиракская демонстрация численностью в 400.000 человек вынудила президента Бенджедида, который вначале склонялся на сторону Запада, изменить свою позицию, осудить Запад и заявить, что “Алжир встанет на сторону братского Ирака”. В августе 1990 года три правительства стран Магриба проголосовали в Лиге арабских государств за осуждение Ирака. Осенью, откликаясь на широкие народные выступления, они проголосовали за предложение осудить американское вторжение.
Военные усилия Запада также получили незначительную поддержку со стороны народов, принадлежащих к цивилизациям не-западным, не-мусульманским. Согласно анкетному опросу населения в январе 1991 года 53% японцев выступали против войны, а 25% поддерживали ее. Индусы разделились поровну: одна половина винила Саддама Хусейна, другая половина возлагала на Джорджа Буша [c.404] ответственность за войну, которая, как предостерегала газета The Times of India, способна привести к “куда более широкой конфронтации между сильным и бесцеремонным иудео-христианским миром и слабым мусульманским миром, охваченным религиозным пылом”. Война в Персидском заливе, таким образом, началась как война между Ираком и Кувейтом, затем превратилась в войну между Ираком и Западом, а потом — в войну между исламом и Западом, и в конце концов многие из тех, кто не принадлежал к западной цивилизации, стали рассматривать ее как войну Востока против Запада, “войну белого человека, новую вспышку старомодного империализма”.
Кроме кувейтцев, никакой другой исламский народ не выказывал энтузиазма в отношении войны, и в подавляющем большинстве они выступали против вмешательства Запада. Когда война завершилась, парады победы состоялись только в Лондоне и Вашингтоне — больше нигде. “Завершение войны, — отмечал Сохайль X. Хашми, — не дало арабам никаких поводов для ликования”. Вместо победных настроений царила атмосфера глубокого разочарования, смятения, унижения и возмущения. Опять победил Запад. Еще раз последний Саладдин, возродивший было надежды арабов, потерпел поражение, пал под натиском мощи Запада, который грубо и бесцеремонно вмешался в дела исламского сообщества. “Что худшего могло случиться с арабами, чем произошедшая война, — задавалась вопросом Фатима Мернисси, — когда Запад, во всеоружии своей техники, сбрасывал бомбы на наши головы? Это был просто ужас”.
После окончания войны за пределами Кувейта арабское общественное мнение по отношению к военному присутствию США в Персидском заливе все в большей степени становилось критическим. После освобождения Кувейта не осталось каких бы то ни было оснований для противостояния Саддаму Хусейну и почти не осталось причин для продолжительного военного присутствия США в районе [c.405] Персидского залива. С этого времени даже в таких странах, как Египет, общественное мнение все с большим и большим сочувствием относится к Ираку. Правительства арабских стран, которые входили в антииракскую коалицию, изменили свою позицию. В августе 1992 года Египет и Сирия, а также другие государства воспротивились введению запретной для полетов авиации зоны на юге Ирака. Арабские правительства плюс Турция возражали также против авиационных ударов по Ираку в январе 1993 года. Если авиационную мощь Запада оказалось возможно использовать в качестве ответной меры на нападения мусульман-суннитов на мусульман-шиитов и на курдов, то почему ее нельзя применить против православных сербов — в ответ на нападения на боснийских мусульман? В июне 1993 года, когда президент Клинтон отдал приказ о бомбардировке Багдада, объявив ее возмездием за попытку иракцев убить бывшего президента Буша, реакция мирового сообщества прошла строго по цивилизационным линиям. Израильское и западноевропейские правительства решительно выступили в поддержку рейда; Россия восприняла его как “оправданную” меру самозащиты; Китай выразил “глубокую озабоченность”; Саудовская Аравия и эмираты Персидского залива промолчали; другие мусульманские правительства, включая и египетское, осудили эту акцию как еще один пример западной политики двойных стандартов, а Иран охарактеризовал ее как “возмутительный факт агрессии”, вызванной американским “неоэкспансионизмом и эгоизмом”. Неоднократно поднимался вопрос, почему США и “международное сообщество” (под которым подразумевался, естественно, Запад) не реагировали таким же образом на вызывающее поведение Израиля и вопиющие нарушения им резолюций ООН?
- Предыдущая
- 85/125
- Следующая
