Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая

Кинда обвел взглядом собравшихся, и его взгляд уперся в Деткиса с его драконом.

— Деткис, ты славишься своей справедливостью. Ты слышал — я ничем их не стращал, они сами добровольно во всем признались! — торжествуя, воскликнул Кинда. — Давай, мы сейчас отдадим их на съедение твоему фиолетовому дракону. Когда сюда прибудет коричневый Дзынь и Раплет, с прикатчиками будет покончено. Наш суд над ними уже свершится. И тогда мы сбережем горы и долы Кеоркии от поругания. И жизнь ни в чем неповинных кеоркийцев также сбережем.

Деткис промолчал.

— Тогда и тебя нам удастся спасти, сын мой!

— Так и будет, отец, как ты сказал: мы обязательно сбережем горы и долы нашей доброй Кеоркии и жизнь всех ее жителей. Мы сейчас убежим отсюда, куда-нибудь скроемся, только помоги нам это сделать. Да, я изменил Делу Грандиозного Познания — но не предал его. Как только я запущу прикатчиков на их планету, я сразу приду и сдамся Светилам, и пусть тогда Светила меня казнят. Но они — в чем они виноваты, когда верили, что я такой же, как они? — Кеворка махнул рукой в сторону Аленьки и Наташи, так и не сдвинувшихся за это время с места. — Вижу — ты не понимаешь меня, отец! Если честно, то я перестаю понимать сам себя… Слишком долго надо мной шумел другой ветер, другие звезды смотрели мне в лицо, и солнце там тоже было другое. Я не знаю, что со мной случилось на этот раз — почему не чувствую радости, что я вернулся?! Где мой дом?! Кто я…

…другой ветер… другие звезды… и солнце там тоже было другое… кто я… — слабо откликнулся Деткис. Кеоркийцы зашумели — кеворкины речи пришлись им не по вкусу.

— Предатель! К дракону его — в пасть!

— Неужели какие-то пришельцы тебе дороже дома и всех нас?! — только и нашел что сказать Кинда.

Разъяренная толпа откликнулась дружным эхом:

— Дороже дома и всех нас?!

Громче всех кричали Гришкины дети, которые стали напрыгивать и карабкаться по высоким плечистым кеоркийцам, воображая, что идут по говорящим горам — они так играли.

Кинда остановил толпу одним мановением руки — воины замерли на месте. Он пользовался у них чудовищным влиянием.

— Ах, отец! Они признались, что бросали меня и бросят еще не раз… Мне тяжело это слышать. Но я знаю — я научу их быть другими, они вернутся и все поймут, когда останутся там без меня, наедине с собой.

Наташа с плачем кинулась к Кеворке. Аленька бросился вслед за ней.

— Кеворка, прости нас… мы всего боимся… мы тогда ничего не знали… а сейчас не знаем и боимся еще больше…

Послышался далекий грохот, огонь стал меркнуть, и все вокруг потемнело и стало коричневеть.

— Дзынь совсем близко! — Гиян в ужасе бросился Кинде в ноги. — Прикончи их, Кинда, накорми дракона пришельцами — не то мы все погибли. И с Кеворкой тоже разберись, пока не поздно.

— Связать чужаков! — приказал Кинда. — И Кеворку — вместе с ними, — добавил он тихо.

Не успели кеоркийцы наброситься на свои жертвы, как перед ними вырос Деткис. Фиолетовый дракон стоял с ним рядом и пламенел всеми семью пастями. Передние воины в страхе отступили, повалив задние ряды, а коричневый туман тем временем стал быстро обесцвечиваться и, казалось, вот-вот совсем отсюда исчезнет, неожиданно столкнувшись с пламенеющими пастями дракона.

— Кто дотронется до детей, сам угодит в пасть дракону. Я не бросаю слов на ветер! Я все слышал, и пришла моя пора вмешаться! Даже драконы не трогают и не едят детей, верно, я говорю, Чим-чин-чимбурай?

— Верно, — прошипел дракон, разевая широко огненные пасти, но не выпуская пока из них огонь, а лишь ярче освещая им пещеру. — Потому что дети очень щекотные.

— Это он изволил пошутить, — сказал Деткис. — Оставь при себе свои драконовские шуточки. Я — воин, старый кеоркийский тум, и лично я шутить не намерен: кто к нам приблизится, будет в один миг испепелен. Ляг, Чим, на пол. Дети — быстро к дракону, садитесь на него верхом! Мы полетим на нем в безопасное место.

Дракон распластался на полу ковром. Первым вскочил на него Деткис, сразу заметно помолодевший, за ним примостились Аленька с Наташей. Последним вспрыгнул на дракона Кеворка.

— Прощай, отец! — закричал он, утирая остатком рукава все еще мокрое лицо. — Обещаю: тебе больше никогда не будет за меня стыдно.

— Прощай, отец! — хором повторили за Кеворкой Гришкины дети, неизвестно как очутившиеся на спине дракона между Наташей и Аленькой. — Обещаем: тебе не будет стыдно за нас!

— Куда вы, кто вам разрешил — назад, ко мне?! — завопил не своим голосом Гришка. — Вы, что, совсем уже огрибели?

— Папочка, да ты же всегда нас так учил, что детям надо идти по жизни своей собственной тропинкой от одной грибницы к другой, а то им ввек не загрибеть! — наперебой кричали Гришке его грибенки и махали ему разноцветными своими шляпками, и подкидывали их кверху.

— Грибята, к вам это совсем не относится, это же я в общем и целом так говорил, теоретически. Вернитесь, умоляю…

Однако дракон Чим-чин-чимбурай уже оперся на свои твердые лапы, взмахнул пестрыми перепончатыми крыльями, ударил ставшим из треугольного совсем плоским костяным хвостом, взмыл к потолку и сделал прощальный круг под высокими сводами пещеры. Затем он сжался, точно пружина, и проломил одной своей, самой твердой головой потолок пещеры. Эта голова страшно завыла, он отключил ее и дальнейший полет продолжал на второй, третьей и так далее головах, а первая вышла из строя.

Гришкины дети вскоре успокоились, натянули свои шляпки поглубже, расселись на драконе поудобнее и оживленно принялись обсуждать необычайное путешествие, которое им предстояло и которому они радовались всей своей немудреной душой.

Наташа и Аленька молчали, потрясенные неожиданным поворотом событий.

Кеворка, обхватив голову руками, тревожно смотрел вдаль.

Даль была туманна и светла.

Безутешный Гришка сидел на коленях у Чучела Горохового и причитал на всю пещеру:

— Воспитываешь их, воспитываешь, учишь всему хорошему и доброму. Глаз не смыкаешь по ночам, когда они болеют, а они только — видели? — ручкой издаля помахали, и не жалко им папу, который всю жизнь надрывался ради своих грибят…

Прямодушные Горохи пытались его успокоить.

— Дети — от них одни неприятности, — назидательно говорил Шут Гороховый, вытирая гришкины слезы подолом рубахи, которая все время норовила выбиться у него из-за пояса. — Плюньте на них, уважаемый Гриша, здоровье дороже!

— А вот как состарюсь, а этого недолго осталось уже ждать, чувствую, как трухлею прямо у себя на глазах — кто мне шляпку воды поднесет? — не унимался Гришка. — И потом я так привык заботиться о детях, прямо теперь не знаю — как мне жить в одиночку!

— А вы, Гриша, не живите в одиночку, присоединяйтесь к нам, — предложило Чудо Гороховое, запахиваясь в стручок, только его нос оттуда торчал. — У огня — а холодаю! Как вы отнесетесь к тому, что мы с братьями станем заботиться о вас? Мы тоже любим о ком-нибудь заботиться — вот об Аленьке заботились-заботились, о земном человечке, а он улетел и даже не попрощался. Обидно: к такому чужому и непонятному тебе существу и то конце концов привыкаешь и без него уже как-то грустно. А вы все-таки грибной, нам более понятный и близкий, еще немного бы и почти гороховый… Правильно я говорю, братья?

Братья кивнули. Услыхав эти печальные речи, воин Гиян разжалобился и принес пленникам жареных скворчей, чтобы закусили ими и перестали рвать душу себе и другим — у других, может быть, тоже душа не каменная пещера.

— А Таинственный Дзынь, кажется, на сегодня отменяется, — заметно повеселел Гиян.

— Кто посмел сказать — что мы отменяемся?! — раздалось в пещере под самым потолком.

Через дыру в потолке влетело коричневое облако и заплясало по пещере.

Все, кто находились там, грохнулись ничком на пол и застыли в немом оцепенении. Только жареные скворчи не растерялись и разбежались, кто куда. Да еще пастух Кинда продолжал стоять у тлеющего огня, низко опустив голову, казалось, он один не заметил появления Таинственного Дзыня.

• Предыдущая
• 23/39
• Следующая