Кеворка-небожитель - Галахова Галина Алексеевна - Страница 22

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая

Когда-то Деткис славился силой и храбростью и был послан на планету Фиолетовых Драконов, где победил их всех, а последнего, укрощенного, привез с собой. Он расхаживал с ним по Кваркеронии и Кеворкии, устрашая зрителей — одно из немногих массовых зрелищ на Альдебаране, где все очень любили страшное, и никто, кроме карков, ничего не боялся.

Когда весть о его ужасных представлениях долетела наконец до Дворца Светил, никто из них не решился взять Деткиса под свое покровительство, и по жребию он достался Каракумовой Шубе.

Она не знала, что с ним делать, и Деткис за ненадобностью был в конце концов упрятан в пещеру, где дряхлел и дряхлел, всеми забытый и заброшенный, на пару со своим драконом.

И вот у горы Таху шли теперь и продолжались нескончаемые жаркие бои, а в горной пещере сидели на полу у огня старик, прижимая к себе голову дракона, и маленькая девочка Наташа, закутанная для безопасности в голубой плащ Каракумовой Шубы. Эта девочка, закрыв глаза, слушала-не-слушала старого Деткиса, который старческим надтреснутым голосом рассказывал в пространство, очевидно, самому себе, уже не первую сотню раз про какую-то неведомую богиню, которую он когда-то боготворил, а потом потерял, когда она, по его словам, упала с неба в воду и обратилась рыбой…

Последний огромный фиолетовый дракон, утратив свою былую кровожадность, зябко жался к хозяину в поисках у него тепла и тихой ласки. А когда-то оба они были такими грозными воинами, что Хартинское Время до сих пор опасливо обтекало их, и они старились по обычному времени — без всякого понятия о других возможностях.

Когда старик на минуту замолчал, Наташа открыла глаза и спросила:

— Неужели Вы были когда-то моложе Кеворки?

Старик погладил дракона и сказал:

— О время, время, почему ты так безжалостно к твоим сыновьям? Кто такой Кеворка?

Внезапно у входа раздался шум, и в пещеру ввалился воин Гиян, он привел с собой толпу пленников: троих братьев Горохов, Гришку, увешенного со всех сторон детьми, и Аленьку.

Шумный Гришкин табор тут же вырвался из мешка, попрыгал на пол и запросил есть. Горохи повернулись спиной к огню, не желая подчиняться кеоркийским правилам. Аленька стоял у самого огня и таращился на Наташу и не узнавал ее, потом он зевнул и отвернулся. Наташа вскрикнула. Ее крик разбудил дремавшего дракона, и тот разинул свои огненные пасти, до смерти перепугав шаловливых грибенков и грибошков. Они повалились на отца, стремясь под его мудрой шляпкой найти укрытие и защиту. Гришка прижал их к себе и некоторое время они сидели смирно и молча, лишь изредка высовывая свои любопытные мордочки.

Наташа подбежала к Аленьке сзади.

— Угадай — кто? — спросила она, вспомнив язык, на каком когда-то давным-давно они разговаривали между собой, и закрыла ему глаза ладонями.

Ее голос прозвучал в этой высокой пещере чужой, странной музыкой. Аленьке этот голос в первую минуту ничего не сказал, ни о чем не напомнил, но когда он дотронулся до сомкнутых у него на лбу рук и начал их ощупывать, горячечный пульс толкнулся ему в пальцы — и он узнал, ощутил родственное тепло. Пелена забвения спала с него, и он мгновенно как бы полинял, потеряв темно-зеленый цвет карка.

— Наташа?! — закричал он, еще даже не повернувшись к ней, но уже успев разомкнуть ее руки.

Когда же он обернулся, он увидел лицо Наташи — простое чудо Земли. Оно было так необыкновенно прекрасно это лицо, так оно выделялось из толпы его новых странных знакомцев, что у него сжалось сердце, и он заплакал.

Узнавание было бурным и радостным: они обнялись, будто век не видались, но они не виделись еще дольше — потому что, казалось, забыли друг друга навсегда.

Гришкины дети со всех ног кинулись к ним, они решили, что тут началась какая-то неизвестная им игра, и едва не сгорели — дракон лапой отшвырнул их от огня, со страшным скрипом спрятав ужасные свои когти, и Гришка стал кланяться ему в пояс долго и благодарно, кланялся каждой его голове за спасение угорающих.

Война полыхала за пределами пещеры, а здесь теплилась простая мирная жизнь, где каждый другому был человек, гриб и дракон. И не было в этом ни для кого ничего странного.

В пещеру вбежал Кеворка.

Ободранный и грязный, он упал в нескольких шагах от огня и долго лежал так лицом вниз, с трудом переводя дыхание. Совсем не таким представлялось ему возвращение в отчий дом после победного полета в далекие миры.

При виде Кеворки изумленный Деткис привстал. Горохи пожелтели. Воин Гиян накрылся пустым мешком. А Гришкины дети начали бегать у огня и резвиться, перепрыгивая через Кеворку. Из них составилась длинная живая цепочка, находившаяся в неустанном движении.

Аленька и Наташа стояли как вкопанные. Они запомнили Кеворку — неприступного и таинственного хозяина риотрона, совсем для них чужого и чуждого. Этот же, распластанный на полу у огня, являл собой жалкое зрелище: он стонал и хриплым голосом призывал своего отца, пастуха Кинду, просил у него прощения, и теперь он снова стал им близок и понятен, но это было сейчас странное для них чувство, и оно их испугало.

И могучий пастух Кинда, предводитель кеоркийских воинов, вошел в пещеру во главе веселящейся толпы. Он был беспросветно черный.

Кеворка быстро вскочил и распрямился перед ним во весь рост, и отец смог рассмотреть сына.

— Что-то не узнать мне тебя, сын мой, — сурово сказал Кинда и сделал шаг назад, чтобы получше разглядеть Кеворку при свете пещерного огня.

Кеворка попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.

— Отец, за мной погоня! Коричневый дзынь и Раплет мчатся, чтобы растерзать меня — спрячь, отец, спаси!

Кинда стоял у огня, широко расставив могучие ноги, и потирал над огнем руки, сразу озябшие. Гришкины дети между тем уже тысячу раз успели пробежать у него под ногами, а пастух все не двигался и молчал.

— Убереги меня, отец!

Никто не смел прервать затянувшегося молчания Кинды.

До Кеоркии уже дошел страшный слух, что Кеворка — преступник, нарушивший заповедь разведчика. Кеоркийцы могли иногда позволить себе некоторые вольности, но никто еще не заходил так далеко, чтобы вмешиваться в дела Светил. И потому Кеворка не вызывал у них сейчас ни жалости, ни сочувствия, кроме того, они хорошо знали, что такое коричневый Дзынь да еще в компании с Раплетом. Редко кому удавалось после их совместного набега ускользнуть и не стать бормотухой. Потому-то были сейчас серьезны смешливые.

— Кев, сын мой, — наконец, прервал Кинда свое молчание, — я гордился тобой, когда ты впервые запел наши песни. Я гордился тобой, когда тебя зачислили в ученики к Наку Пакуа. Я гордился тобой, когда ты, мой сын, удостоился чести быть разведчиком. Я гордился тобой, когда ты в первый раз отправился в свой первый полет. Я всегда тобой гордился и встречал тебя таким праздником, что начинала прыгать от радости сама Таху… А твоя статуя, которую мы вылепили — потому что тосковали по тебе? Неужели какие-то несусветные образцы для тебя дороже народа твоего, отца твоего и всего нашего Альдебарана?! Вот они здесь, взгляни на них — на странных странников из неведомых нам миров… и ответь нам!

Кеворка обернулся — его радостный крик пошел гулять по пещере:

— Ребятааа…… выыы…

— Взгляни, с каким ужасом и презрением они смотрят сейчас на тебя, отверженного! Я знаю — без всяких колебаний они бросили бы тебя на произвол судьбы, если бы им угрожала смерть, как тебе сейчас. Чужие, я спрашиваю вас: оставили бы Кеворку без помощи, если бы вам угрожали смертью?

Аленька и Наташа, взявшись за руки, одиноко стояли у огня. Все от них отшатнулись, и только Деткис, прислонившись спиной к спящему дракону, не изменил своего положения.

— Мы его уже оставляли, хотя нам тогда не грозили смертью… — во многом их можно было обвинить, кроме лжи.

Тяжелый вздох послышался со стороны. Это Деткис перевел дыхание на запасное.

— Глупые вы, глупые, — вздохнул Деткис, — разве можно так отвечать правителю Кеоркии?

Дракон, услыхав про глупых, открыл глаза и насторожился: любил он пожирать глупых — они были самые вкусные.

• Предыдущая
• 22/39
• Следующая