Год тысяча шестьсот… - Михеев Михаил Петрович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/38
• Следующая

Она решила, что упоминание о Библии придаст ее словам больше убедительности, и не ошиблась. Выражение страха почти исчезло из глаз отца Себастьяна, хотя недоверие еще осталось.

— У нас мало времени, — поторопила она. — Брат Мишель может вернуться. Я не боюсь брата Мишеля, но он может вернуться не один.

Конечно, отец Себастьян это тоже понимал.

— Позовите Анжелико.

Ника только отодвинула засов, выглянула. Анжелико послушно проскользнул в дверь, остановился, почтительно сложив руки на груди.

— Я слушаю вас, святой отец.

— Пришли ко мне Филиппо.

— Филиппо?

— Да, садовника Филиппо. Ты должен его знать.

— Да, святой отец. Я видел его в саду.

— Пригласи его ко мне. И поторопись. Пусть поторопится и он.

Юноша оказался скорый на ногу. Ника выглянула следом в коридор, затем прикрыла дверь и вернулась на свой табурет. Отец Себастьян не спускал с нее испытующего, полного сомнений взора, но она ничем не могла ему помочь. И тогда он устало прикрыл глаза и зашептал, как молитву, тихо, но внятно, чтобы и она услышала его:

— Пресвятые мученики… не осудите меня, что в руки неизвестной мне девушки… девушки, плохо говорящей по-английски, совсем не понимающей по-испански, я осмеливаюсь вручить тайну его католического величества, покойного короля Испании, и судьбу королевского двора. Я доверился этой девушке, я буду молиться за нее, пусть милосердная дева Мария протянет ей руку помощи и защиты…

В коридоре прошуршали шаги, затем в дверь постучали, и Ника распахнула ее.

Молодой человек, увидев ее, в растерянности остановился на пороге. Ему было лет тридцать. Он был без головного убора, и паутина с кустов запуталась в его пышных и длинных, до плеч, черных волосах. Он был одет в коричневый подрясник, завязанный на спине. В руках он держал тряпку и торопливо вытирал ею пальцы, вымазанные землей. Он слегка запыхался, видимо, шел быстро, если не бежал.

У него были темные глаза, породистый нос и длинный подбородок. Ника несколько секунд озадаченно разглядывала его лицо, потом спохватилась, отступила в сторону.

— Входи, Филиппо! — сказал отец Себастьян.

Садовник сунул тряпку в карман подрясника, шагнул через порог, молча и почтительно поклонился отцу Себастьяну. На Нику он больше не взглянул. На Нику смотрел отец Себастьян.

— Вы узнали его?

— Конечно! — сказала она. — Он очень похож на своего отца.

— Замолчите! — оборвал отец Себастьян. — Анжелико, побудь в коридоре. Последи, чтобы нам никто не мешал.

Ника закрыла тяжелую дверь.

— Bolt! — сказал отец Себастьян.

Она скорее догадалась, нежели поняла незнакомое слово, и послушно толкнула кованую задвижку на двери.

«Пока я за швейцара при келье святого отца, — открыть, закрыть! Вроде у меня получается… Но черт меня побери, если я правильно соображаю, то молодой человек, этот измазанный виноградом садовник, и есть тот самый несчастный ребенок…»

Пока она рассматривала Филиппо, пользуясь тем, что он на нее не глядел, а молча стоял у кровати, не зная куда девать свои руки, отец Себастьян, тяжело дыша, измученный физическими страданиями, сомнениями и ответственностью, которая тяжким грузом свалилась на него, собирал оставшиеся силы для последнего разговора.

Он кашлянул, Ника взглянула на него.

— Поднимите мне голову, — сказал он. — Снимите с шеи вот это…

Она осторожно просунула руку, приподняла сухую головку святого отца, нащупала за воротом цепочку и вытащила уже знакомый ей медальон.

Только на нем пока еще не было царапины…

— И это видели? — спросил отец Себастьян.

Он глядел на нее, она так и чувствовала, что он ждет ответа, который мог бы успокоить его: «Нет, я не знаю, что это такое!» — где же она могла бы увидеть медальон, если он все эти тридцать лет провисел на груди отца Себастьяна!.. Но она слишком далеко зашла и назад пути не было.

— Да, я видела его!

— Господи… — опять прошептал отец Себастьян. — Помоги мне…

Зато сам Филиппо ничего пока не понимал. Он только переводил взгляд с отца Себастьяна на Нику, на медальон, который она держала в руках, потом обратно на лицо святого отца и стоял растерянный и напряженный. Видимо, какое-то внутреннее чувство подсказывало ему, что сейчас произойдет нечто значительное, важное и это будет касаться непосредственно его.

А отец Себастьян так же молча смотрел на него и глаза его были печальны и серьезны.

— Пречистая дева, — прошептал он, — святые великомученики, я благодарю вас, что на закате моих дней вы дали возможность выполнить свой долг. У меня большие сомнения, что принесу радости Филиппо и удачу испанскому королевству, я не волен заглянуть в будущее, но я выполню свои обещания… Филиппо! Слушай меня внимательно.

— Я слушаю, святой отец.

— Ты не безродный подкидыш, каким считал себя все эти тридцать лет, как тебя привезли сюда, в святую обитель. Ты — внебрачный сын покойного испанского короля Филиппа Четвертого. Его подпись, удостоверяющая твое королевское происхождение, находится вот в этом медальоне. Ты — испанский принц.

Отец Себастьян замолчал.

Ника с любопытством уставилась на Филиппо.

Бедный принц! Он еще так ничего и не понял. Он сейчас старается сообразить, что ему делать, как себя вести, что несет ему эта неожиданная, плохо воспринимаемая разумом весть.

— Подойди поближе, Филиппо, — тихо сказал отец Себастьян. — Преклони колени перед этой девушкой.

Послушно — очевидно, тем же движением, каким становился на колени при вечерней молитве, — Филиппо опустился на одно колено. Ника, не дожидаясь подсказки, набросила цепочку ему на голову и спустила медальон за ворот подрясника.

— А теперь встань, Филиппо, — продолжал отец Себастьян, самым будничным тоном, словно ему каждый день приходилось возводить в королевский сан безвестных садовников. — Встаньте, ваше высочество! Присядьте на табурет. Пока, на табурет… Вы можете сидеть не только в присутствии женщины, но и перед любым грандом Испании. Как бы высоко ни было его положение — ваше будет все-таки выше. Выше вас только королева и ваш кровный брат — король Испании. Так садитесь же, ваше высочество.

Филиппо молча опустился на табурет.

Ника все ожидала от новоявленного принца какой-то реакции, восклицания, радости или еще чего-то такого, что, по ее мнению, он должен был сделать, когда наконец понял, что судьба вдруг вознесла его так высоко и над его садом, и над окружающими людьми.

Но Филиппо только чуть выпрямился на табурете и, повернув голову в сторону окна, в непонятной задумчивости уставился на голубое южное небо за оконной решеткой.

«Однако! — подумала Ника. — Нервы у его высочества хоть куда! Что и говорить — садоводство всегда было здоровым занятием… А что бы я делала на его месте? Ну, я здесь не в счет. Комсомолка — и ваше высочество! Смешно…»

— Вы очень спокойно приняли такое известие, ваше высочество, — сказал отец Себастьян.

— Я догадывался, — тихо ответил Филиппо.

Это были первые слова, которые от него услышала Ника, и произнес он их по-английски. Сын испанского короля и испанской монахини, наверное, знал и испанский, однако тридцать лет прожил в английской колонии — и Ника еще раз добрым словом помянула совсем недобрых завоевателей. Судьба испанского принца, как она понимала, переходит в ее руки, и знание им английского в какой-то мере облегчает ей задачу. Однако не очень. «Куда теперь я с ним?» — впервые подумала она. — «На «Санте», наверное, Оливарес!»

— Вы догадывались? — удивился отец Себастьян. — О чем догадывались, ваше высочество?

Филиппо ответил не сразу. Он по-прежнему задумчиво смотрел на небо за окном.

— Я часто видел королевский дворец, — вдруг сказал он.

— Как? — воскликнул отец Себастьян. — Где?

— Во сне, — Филиппо отвечал тихо и мечтательно, как бы разговаривая сам с собой. — Я видел комнату, большую и светлую комнату… на стенах гобелены… Он замолчал, наклонил голову и закрыл рукой лицо. За дверью послышался шорох, отец Себастьян услышал его прежде Ники, встревоженно вскинул на нее глаза. Она подошла к двери.

• Предыдущая
• 31/38
• Следующая