Дети теней - Грипе Мария - Страница 13

• Предыдущая
• 13/63
• Следующая

Он повернулся ко мне с заботливой улыбкой, но я опустила глаза.

– Я знаю, папа. Мне и самой это не нравится.

Он кивнул и сказал тихо:

– Каролина странная девушка, ей хочется завоевать всех вокруг.

– Да, похоже на то.

– А сама-то она что чувствует? Мы для нее что-нибудь значим?

– Я думаю, она нас любит. Хотя по-своему, конечно. Ее не так-то просто понять.

Папа вздохнул и вернулся к своему столу.

– Что верно, то верно…

Это было сказано от души. Он собрал бумаги, сел за стол и снова погрузился в свои мысли.

Потом я зашла к Каролине. Они с Надей лежали на полу у печки, разомлев от тепла. Увидев меня, Надя закричала:

– Сюда нельзя! У нас свои секреты. Уходи!

Каролина попыталась уговорить ее, чтобы я осталась, но Надя вдруг заупрямилась, как маленький ребенок. Ей нужно было все внимание Каролины. Точно так же она вела себя и раньше, когда Каролина жила с нами. Надя смотрела на нее как на свою собственность. Она так сильно привязалась к Каролине, что я даже подозревала, будто она чувствует в ней родную кровь. Возможно, папа чувствовал то же самое?

Но Каролина в этот раз вела себя на удивление скромно, и Роланд, влюбленный в нее, тоже успокоился; они вели себя скорее как брат и сестра. Я даже начала верить, что Каролина решила наладить с нами простые родственные отношения, и если так, то ей это удавалось.

Сама я видела ее не так часто, как мне хотелось. У меня были последние уроки катехизиса, отнимавшие почти все время. Но я надеялась наверстать упущенное после конфирмации, когда мы поедем в Замок Роз.

Однажды, придя из школы в перерыве на завтрак, я увидела Каролину в прихожей: она драила пол, стоя на коленях. В отдалении маячила мама, и я знала: ей не нравится, что Каролина берет на себя роль служанки. Мама хотела, чтобы она была просто нашей гостьей. В воздухе собирались тучи.

– Ну зачем ты это делаешь?! – прошептала я Каролине.

Она скривила губы в презрительной усмешке.

– А какая разница? Сама подумай! Что бы ты предпочла: быть гостьей или служанкой в доме собственного отца?

Хорошо, что мама ничего не услышала! Я шикнула на Каролину и быстро ушла, пока она еще чего-нибудь не брякнула. Кажется, она ступила на тропу войны.

Но когда мы столкнулись с ней в следующий раз, было видно, что она раскаивается. И больше за грязную работу она не бралась.

В один из вечеров, когда мы остались наедине, я не удержалась и спросила, как она попала в дом той ночью, когда приехала.

– Это было несложно.

– Вот как? Но ведь все двери были заперты!

– Покажи мне замок, который я не смогу открыть!

Она таинственно улыбнулась и перенесла лампу на пол – так, чтобы мое лицо было освещено, а ее осталось в тени. Но я чувствовала, что она улыбается. Это было слышно и по голосу, когда она самодовольно прошептала:

– Да будет тебе известно, двери сами открываются, когда я прихожу.

Бабушка обещала приехать на конфирмацию. Мы ждали ее к Великому Четвергу. Но в среду вечером она позвонила и сказала, что простудилась и приехать не сможет. А ведь она была так мне нужна! С тех пор как Ингеборг исчезла, я не слишком-то много размышляла об истинном смысле конфирмации. Я просто зубрила, чтобы хорошо отвечать на уроках, послушно ходила в церковь каждое воскресенье и считала, что, в общем, делаю все, что нужно. Но однажды я услышала слова, которые глубоко меня взволновали:

«То, что происходит лишь один раз в жизни, невозможно потом изменить или сделать лучше. Конфирмация бывает только один раз, подумайте об этом! Вы должны получить от нее все, что она может вам дать».

Об этом нам напомнил наш добрый священник, и на этот раз его слова попали точно в цель – в мою бедную бесчувственную душу.

Все невозвратимое – то, что происходит один раз в жизни, – всегда производило на меня сильное впечатление. Раньше я просто не понимала, насколько серьезный и важный шаг мне предстоит сделать. Я осознала это только теперь.

Но присягнуть в вере… Нет, не могла я верить во все это! Воскресение из мертвых! Святая Троица!.. Значит, я буду стоять в церкви и лгать. Давать слово, прекрасно зная, что не сдержу его.

Земля существует миллиарды лет, человечество – несколько сот тысяч, а христианство – всего лишь неполные две тысячи. Как же быть с теми, кто жил до Христа, понятия не имел о его грядущем пришествии и не принадлежал к «святой соборной церкви»? Неужто вовеки гореть им в адском огне? А те, кто исповедовал другие религии и, стало быть, не имел истинной веры? Мои одноклассницы тоже вряд ли во все это верили, но их это явно не огорчало. Почему же я так переживала?

Конечно, можно было найти отговорку. Например, что Библию нужно воспринимать не буквально, а символически, образно. Но ведь это значит обмануть тех, кто верит по-настоящему? Разве это не лицемерие? Можно ли в самом деле допускать компромиссы в том, что касается веры?

Вот о чем я хотела поговорить с бабушкой. Все не могло быть так несправедливо, как казалось. Иначе нет никакой высшей силы! Иначе, кроме своего всемогущества, Бог ничем не отличается от нас, живущих на земле.

Да, это нужно было как-то объяснить.

Бабушка была в церкви на конфирмации Роланда, а он тогда верил не больше, чем я. Если бы не было никакого объяснения, она бы не стала слушать, как он лжет и бросается пустыми обещаниями. Бабушка была порукой тому, что все не зря. И вот она не приехала! Я утешала себя только тем, что она хотела приехать. Значит, она видела в конфирмации какой-то смысл, хотя наверняка понимала, что особой веры у меня нет. Я могла положиться на бабушку – даже если ее не было рядом.

Больше мне не с кем было поговорить.

Каролина никогда не конфирмировалась. Она об этом ничего не знала, да и вряд ли размышляла на подобные темы. Маму я бы просто поставила в тупик, а у папы хватало своих раздумий. Но ведь священник должен был понимать, что вера сильна далеко не у всех. Однако позволял же он всем стоять в церкви и бубнить заученный наизусть Символ веры! Странно, честное слово!..

Это было непростое испытание. Я заставляла себя надеяться, что, несмотря на всю фальшь, которую я чувствовала, существует какой-то скрытый смысл, который я когда-нибудь обнаружу.

Кстати, я все-таки не удержалась и спросила Каролину, почему она не конфирмировалась. Она удивленно посмотрела на меня и ответила, что об этом даже речи никогда не возникало. Никто не интересовался, есть ли у нее такое желание.

– А оно у тебя было?

Каролина пожала плечами.

– Не знаю. Я ведь неверующая.

– А твоя мама?

Она покачала головой. Когда Каролине пришла пора конфирмироваться, ее мамы давно уже не было.

– Я ничего не имею против самой роли. Я бы сыграла ее великолепно. Выглядит очень даже заманчиво – такая торжественность в церкви… Ты ведь знаешь, что я актриса.

Вероятно, на лице у меня отразился ужас, потому что она вдруг обняла меня и с улыбкой сказала:

– Да нет, я просто шучу. Для меня найдутся роли и получше.

Рано утром в субботу, когда я собиралась в церковь, позвонила бабушка. Она хотела, чтобы я знала, что она обо мне помнит. Рядом никого не было, и я воспользовалась случаем, чтобы поговорить с ней.

– Бабушка, а ты веровала, когда конфирмировалась?

Немного помолчав, она ответила:

– Думаю, я смогла себе это внушить.

– Но, бабушка, разве это не лицемерие – конфирмироваться, если не знаешь, веруешь ты или нет? А я об этом понятия не имею!

– Ты не одна такая, дружочек.

– Тем хуже! Значит, поколение за поколением стоит в церкви и лжет. Зачем? Ну конечно, затем, что так положено. Так должно быть…

Снова зависло молчание. А потом бабушка спокойно сказала:

– Ты говоришь, что не знаешь, веруешь или нет. Правильно?

– Да…

– Но тогда ты точно так же не можешь утверждать, что ты не веруешь, не так ли?

• Предыдущая
• 13/63
• Следующая