Пять четвертинок апельсина - Харрис Джоанн - Страница 27

• Предыдущая
• 27/67
• Следующая

— Еда была просто великолепна, — лениво сказал Янник. — Твоя brochet, непонятно, как это у тебя получается, но прямо чудо.

— Нечистоты, — улыбаясь, сказала я. — Теперь столько их сливают в реку, что рыба буквально только ими и питается. По-нашему — луарская икра. Очень минералов много.

Лора ошалело уставилась на меня. Тут Янник выдал легкий смешок «хе-хе-хе», и она тотчас подхватила.

— Мамуся, в юморе тебе не откажешь. Хе-хе. Луарская икра. Ну ты даешь!

Но я заметила, что о щуке они больше не вспоминали.

Потом заговорили про Кассиса. Сперва так, ничего особенного, вот папаша порадовался бы племяннице и ее детишкам.

— Все твердил, как было бы хорошо, если б у нас родились детки, — сказал Янник. — Но Лоре при такой ее занятости….

— У нас впереди еще уйма времени, — почти грубо перебила его Лора. — Я ведь еще не старуха!

Я головой покачала:

— Нет, вовсе нет.

— К тому же в тот момент надо было думать, как добыть дополнительные средства по уходу за папой. Он ведь, мамуся, нам почти ничего не оставил, — сказал Янник, грызя мое песочное печенье. — Все, что у него было, купили мы. Даже его дом.

Звучало правдоподобно. Кассис был не из тех, кто накапливает добро. Деньги утекали у него между пальцев, превращаясь в дым, вернее, перетекали к нему в брюхо. Пока жил в Париже, только и знал, что себя тешил.

— Мы, понятно, на него не скупились, — сказала Лора вкрадчиво. — Мы очень любили бедного папочку, правда, cheri?[54]

Янник усердно закивал:

— Как же, очень любили! Как не любить, такая широкая душа. Ни разу даже не заикнулся о своем праве на дом, на наследство всякое. Надо же!

И глянул на меня, дернувшись по-крысиному.

— Что? Что такое?

Я вскочила с места, чуть не расплескав кофе, с неловкостью чувствуя, что рядом сидит Писташ и все это слышит. Я никогда не рассказывала дочерям ни про Ренетт, ни про Кассиса. Они никогда их не видели; считали, что у меня нет ни братьев, ни сестер. И о своей матери я ни слова им не говорила.

Похоже, Янник оробел:

— Ведь он же, мамуся, должен был унаследовать этот дом…

— Мы к вам не в претензии, но…

— Он же старший, а по завещанию матери… — Так, минуточку! — Я пыталась унять визгливые нотки в голосе, но все-таки взвилась точно, как моя мать, что даже Писташ заморгала. — Я щедро заплатила Кассису за этот дом, — сказала я уже не так громко. — После пожара остались только голые стены, внутри все выгорело, сверху одни балки торчали. Он бы ни за что здесь жить не смог, да и не хотел он. Я. заплатила хорошие деньги, больше, чем могла себе позволить, и…

— Все, все, все. Нет проблем! — Лора сверкнула глазами на мужа. — Никто не утверждает, что ваш договор неправомерен.

Неправомерен!

Словечко под стать самой Лоре: броское, самодовольное, с точно рассчитанной подначкой. Я почувствовала, как мои пальцы сжали ободок чашки с горячим кофе, на кончиках проступили розовые пятна.

— Попытайся нас понять. — Это Янник, толстые щеки лоснятся. — Бабушкино наследство…

Разговор принял неприятный для меня оборот. Особенно неприятно мне было оттого, что при нем присутствует Писташ и с изумлением ловит каждое слово.

— Да никто из вас мать мою даже в глаза не видал, — резко перебила я племянника.

— Не в этом дело, мамуся, — быстро сказал он. — Главное в том, что вас у нее было трое. И что наследство было поделено на троих. Ведь так?

Насторожившись, я кивнула.

— А теперь, когда бедный папа скончался, спросим себя: справедлив ли заключенный между вами двумя неофициальный договор в отношении остальных членов семьи? — Янник произнес это без нажима, но глаза у него при этом блеснули, и тогда я неожиданно злобно выкрикнула:

— Какой такой неофициальный договор? Говорю тебе, я заплатила хорошие деньги! И бумаги подписала…

Лора положила ладонь мне на руку:

— Янник вовсе ничего против вас, мамуся, не имеет!

— Еще чего! — холодно сказала я. Пропустив это мимо ушей, Янник продолжал:

— Просто некоторые могут подумать, что такой договор, который был у тебя с бедным папой, человеком больным и нуждавшимся в деньгах…

Я заметила, что Лора следит глазами за Писташ, и ругнулась про себя.

— …к тому же и невостребованная треть наследства, которая принадлежит тете Рен…

Наследство, хранящееся под полом в погребе. Десять ящиков бордо, отложенных в тот год, когда она родилась, заложенных сверху плиткой, зацементированных сверху от немцев, со временем выросших в цене до тысячи франков и больше за каждую бутылку. Скорее всего — навеки законсервированная коллекция. Черт побери! Вечно Кассис в ответственных случаях не умел держать язык за зубами. Я резко взорвалась:

— Это все ей. Я не притрагиваюсь к этому.

— Понятно, что нет, мамуся. И все же…

Янник печально усмехнулся и стал так похож на моего брата, что у меня защемило сердце. Я бегло взглянула на Писташ: она сидела выпрямившись, застыв на стуле с каменным лицом.

— …все же нельзя не допустить, что тетя Рен вряд ли в ее положении может на это претендовать, поэтому не считаешь ли ты, что было бы справедливо для всех остальных…

— Это все принадлежит Рен, — отрезала я. — Я к этому не прикоснусь. И вам не позволю, пока моя воля. Понятно?

Тут вступила Лора. В этом черном платье, в желтом свете лампы вид у нее был какой-то болезненный.

— Простите, — сказала она, многозначительно посмотрев на Янника, — мы затеяли этот разговор не из-за денег. Разумеется, мы не ждем от вас, чтобы вы отдавали свой дом или часть наследства тети Рен. Если так прозвучало в наших словах…

Я недоуменно вскинулась: — Тогда какого черта все это…

— У вас ведь книга? — перебила меня, сверкнув глазами, Лора.

— Книга?

— Нам папа рассказывал, — кивнул Янник. — Что ты ему показывала.

— Книга с рецептами, — произнесла Лора на удивление спокойно. — Вы, должно быть, все уже знаете наизусть. Может, дадите нам посмотреть — на время?

— Мы, конечно же, заплатим за все, что используем, — поспешил добавить Янник. — Представь, ведь это снова возродит славное имя Дартижан.

Уж лучше бы он этого имени не произносил. Если какое-то время во мне боролись смятение, страх и недоверие, то от этого «Дартижан» меня вдруг охватил такой ужас, что я смахнула со стола кофейные чашки, и они разбились вдребезги о терракотовую плитку, положенную матерью. Я видела, как странно смотрит на меня Писташ, но сдержать свой гнев была уже не в силах.

— Нет! Ни за что!

Мой голос, как огненный воздушный змей, взметнулся к потолку маленькой кухни, и на мгновение мне показалось, что я, вырвавшись из собственного тела, смотрю на себя бесстрастно свысока и вижу неопрятную, востроносую женщину в сером платье и с волосами, туго стянутыми на затылке в пучок. Я увидела чужое выражение прозрения в глазах своей дочери, затаенную враждебность племянника с его женой, и снова ярость охватила меня, и на мгновение я сорвалась.

— Знаю я, что вам надо! — рычала я. — Не смогли заполучить Мамусю Фрамбуаз, нацелились на Мамусю Мирабель! Верно? — Дыхание колючей проволокой перехватывало в груди. — Не знаю, что вам Кассис наговорил, но не его это дело и не ваше. Этого нет больше, умерло. Ее уже нет, и ни черта вы от меня не получите, ждите хоть сто лет!

Я задыхалась, горло саднило от крика. Схватив с кухонного стола их последний подарок — коробку с льняными платочками в серебряной обертке, — я яростно швырнула им в Лору.

— Забирайте свою взятку! — рявкнула я хрипло. — Можете запихнуть это себе в задницу, если угодно, вместе с вашими парижскими деликатесами, вашими ядреными подливками и вашим бедным папочкой!

На мгновение наши с Лорой взгляды встретились, и я увидела теперь в них неприкрытую ненависть.

— Что ж, я проконсультируюсь со своим адвокатом, — сказала она.

Меня начал разбирать смех.

• Предыдущая
• 27/67
• Следующая