Братство камня - Гранже Жан-Кристоф - Страница 17

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая

– Именно так.

– Вы не знаете его семью?

– Нет.

– Вы никогда не видели его мать?

– Нет.

– Вы не догадываетесь об этнической принадлежности Люсьена и понятия не имеете, почему его бросили?

После каждого вопроса Дианы Тереза Максвелл выдерживала короткую враждебную паузу.

– К чему вы ведете? – наконец спросила она.

– Ну… я ведь его приемная мать. И имею право узнать некоторые вещи, чтобы лучше понять моего сына.

– Все верно, но тут есть один нюанс: вы явно чего-то недоговариваете.

Диана представила себе маленькое тельце Люсьена: бинты, аппарат искусственного дыхания, трубки капельниц. У нее перехватило дыхание, но она справилась с эмоциями:

– Я ничего от вас не скрываю! Просто хочу побольше узнать о моем малыше…

Тереза Максвелл вздохнула, но ее тон смягчился:

– Я рассказала вам все, что знала, во время нашей первой встречи. По улицам Ранонга бродит множество беспризорных и бесприютных детей. Когда один из них серьезно заболевает, мы его забираем, вот и все. Так было с Лю-Сянем.

– Чем он болел?

– Мальчик страдал от обезвоживания и недоедания.

– Сколько времени он пробыл в приюте к тому моменту, как я за ним приехала?

– Около двух месяцев.

– И вы больше ничего о нем не узнали?

– Мы не ведем расследований.

– Его никто не навещал?

Помехи на линии усилились. Диане показалось, что ее хотят сознательно разлучить с собеседницей, чтобы та не выдала никакой информации. Но тут Тереза проскрипела:

– Берегитесь, Диана.

Молодой женщине показалось, что голос прозвучал прямо у нее в голове. Она содрогнулась и пролепетала:

– Че… Чего я должна опасаться?

– Себя самой, – шепнула директриса. – Многие знания – многие печали. Боритесь с искушением, не копайтесь в прошлом Лю-Сяня. Теперь мальчик – ваш сын. Вы – его единственный предок. Ограничьтесь этим знанием.

– Но… почему?

– Поиски никуда не приведут. Для приемных родителей это настоящее бедствие. В какой-то момент каждого из вас обуревает желание выяснить, найти, докопаться до правды. Вы как будто хотите наверстать то волшебное, таинственное время, которое вам не принадлежало. Но у детей есть прошлое, и тут вы не властны что-либо изменить. Это теневая сторона их жизни.

У Дианы так пересохло горло, что она не могла вымолвить ни слова. Тереза продолжила:

– Вы знаете, что такое палимпсест?

– Ну… думаю, да…

Уловив колебание в голосе Дианы, Тереза решила освежить ее память:

– Это античные пергаментные свитки, с которых в средние века счищали первоначальный текст и делали поверху новые записи. Но древнее послание не исчезало бесследно – оно сохранялось в текстуре бумаги. С приемным ребенком происходит примерно то же самое. Вы будете растить его, воспитывать, научите множеству разных вещей, приобщите его к своей культуре, привяжете к себе… Но в глубине его существа навечно пребудет другой «манускрипт». Ребенок не оторвется от своих корней. Генетическое наследие предков, родины, среды обитания никуда не исчезнет… Вы должны научиться жить с этой тайной. Уважайте ее. Только так вы научитесь по-настоящему любить сына.

Жесткий тон Терезы смягчился. Диана мысленно вернулась в приют. Вспомнила тамошние запахи, залитые солнцем палаты, витавшие в воздухе печаль и надежду. Директриса была права. По сути. Но она понятия не имела о подлинном контексте их истории. Диана во что бы то ни стало должна была получить точные ответы на свои вопросы.

– Скажите мне одно… – Она решила подвести черту под разговором. – Как по-вашему, Люсьен может быть вьетнамцем?

– Вьетнамцем? Господь милосердный! Откуда такая идея?

– Как вам объяснить… Территориально Вьетнам находится достаточно близко и…

– Нет. Исключено. Кстати, я говорю по-вьетнамски. Диалект Лю-Сяня не имеет ничего общего с этим языком.

– Благодарю вас, – пробормотала Диана. – Я… я вам еще позвоню.

Она повесила трубку. Слова Терезы Максвелл бились под черепом подобно звукам музыки, уносящимся с хоров под своды ледяного нефа.

На поверхность сознания всплыло давнее воспоминание.

Это случилось в Испании, во время экспедиции в Астурию. В один из свободных дней она посетила древний монастырь. Монахи возносили молитвы Всевышнему, размышляли о тщете земной жизни, вслушивались в шепот серых камней.

В библиотеке Диана обнаружила завороживший ее воображение предмет. В стеклянной витрине на стальных тросиках висел свиток. Шершавый бледно-розовый пергамент выглядел как живое существо. Текст был написан готическим шрифтом, тесные ровные строчки соседствовали с изящными миниатюрами.

Но волшебство заключалось в ином.

Через равные промежутки времени в витрине зажигался луч ультрафиолетового света. Когда он падал на пергамент, под черными готическими буквами проступал другой шрифт – округлый, написанный красной тушью. То были остатки первоначального текста, датируемого эпохой Античности. Они напоминали отпечаток в теле пергамента.

Теперь Диана понимала: если ее ребенок – «палимпсест», если его прошлое – своего рода полустершийся текст, у нее есть обрывки этого текста. Лю. Сянъ. Плюс те несколько слов, которые он повторял все три недели, что жил рядом с ней в Париже. И перевести их Тереза Максвелл не могла.

Отделение Национального института восточных языков и культур находилось на улице де Лилль, прямо за музеем д'Орсе. Большое темное здание вид имело внушительный, даже величественный, как большинство домов VII округа.

Диана пересекла отделанный мрамором вестибюль и углубилась в лабиринт лестниц и аудиторий. На втором этаже она обнаружила отделение языков Юго-Восточной Азии, представилась секретарше журналисткой, сказала, что готовит репортаж: о народностях, населяющих территорию «золотого треугольника», и поинтересовалась, может ли встретиться с Изабель Кондруайе, чье имя она якобы нашла в томе энциклопедии «Плеяд», посвященном этнологии. Изабель Кондруайе считалась лучшим специалистом по народам, населяющим этот регион.

Секретарша улыбнулась в ответ и сообщила, что Диане очень повезло: профессор Кондруайе как раз сейчас читает лекцию и ее можно подождать на первом этаже в аудитории № 138.

Диана немедленно отправилась вниз. Крошечная классная комната располагалась на антресольном этаже: окна из многослойного стекла выходили во внутренний двор на уровне земли. Тесно стоявшие столики, черная доска и запах полированного дерева напомнили Диане студенческие времена. Она села за последнюю парту – сработал давний рефлекс одиночки – и помимо собственной воли погрузилась в воспоминания о студенческой жизни.

Она думала не о часах и днях, проведенных на лекциях и семинарах, а об экспедициях, в которые ездила, учась в аспирантуре. Диана никогда не была усердной ученицей. Не питала страстной любви к аналитической работе и теоретизированию. Ее увлекала только полевая работа. Функциональная морфология. Аутэкология. Топография жизненных пространств. Динамика популяций… Все эти термины и дисциплины давали Диане предлог для бегства на природу, где она могла выслеживать, наблюдать и постигать дикую, первозданную жизнь.

С самого первого похода Диана преследовала единственную цель: постичь жестокость охоты и свирепую, неистовую силу хищников. Она жаждала разгадать тайну: что происходит, когда челюсти хищника с лязгом впиваются в живую плоть. Возможно, тут и понимать-то нечего – нужно просто почувствовать? Наблюдая, как крупные хищники, притаившись в чаще, караулят добычу, как сохраняют неподвижность, сливаясь с кустами и деревьями, и как будто растворяются во времени и пространстве, Диана знала: однажды она научится достигать полной концентрации и сможет превращаться в такого хищника. Не стоит пытаться понять животный инстинкт. Нужно «надеть» его на себя. Превратиться в слепой импульс, в разрушительный порыв, руководствующийся исключительно собственной логикой…

Дверь неожиданно распахнулась.

• Предыдущая
• 17/67
• Следующая