Никто не выйдет отсюда живым - Шугермэн Дэнни - Страница 46

Американский сценарист предложил Джиму принять участие в итальянском фильме, но Джим отказался, узнав, что там ему тоже предстояло быть звездой, играя рок-певца, который непристойно вёл себя в Лондонском “Albert Hall”.

Затем его старый друг из “Whiskey a Go Go” Элмер Валентайн представил его Стиву МакКвину. Компания МакКвина предлагала ему принять участие в фильме “Адам в шесть утра”, но после первой же встречи с Джимом МакКвин охладел к нему. Видимо, он слишком много говорил, говорил о том, как нужно будет сделать фильм и как переделать сценарий. Хотя он и побрился для разговора, всё же выглядел он нездорово – толстый, бледный после ночного клуба. “Они боялись его пьянства, – вспоминает Элмер, – это было хуже всего”.

Затем Джим познакомился с Джимом Обреем, легендарным экс-президентом телекомпании CBS, известным как Улыбающаяся Кобра, вдохновителем “Машины Любви” Джекквилайн Сьюзанн. В это время Обрей находился на перепутье – между двумя империями шоу-бизнеса (вскоре он будет контролировать MGM).

Сначала он просмотрел два фильма Джима, потом устроил для него ланч в Беверли Хиллз. Среди присутствующих был и разговорчивый личный помощник Обрея Билл Биласко. Когда они попрощались с Джимом, Обрей обратился к Биласко и сказал: “Джим Моррисон обещает стать самой большой кинозвездой следующего десятилетия. Этот парень будет Джеймсом Дином семидесятых ”. Он сказал, чтобы Биласко любой ценой взял его на работу.

Джим вышел после ланча в раздумьи.

Эти ребята говорят, что хотели бы экранизировать пьесу, которую мы писали с Майклом, говорил он своему другу Фрэнку Лишьяндро. – Но на самом деле, я думаю, они просто хотят увидеть меня на экране.

У Джима росло и число проблем с законом. Во Флориде ему пытались вменить смешное обвинение в “сокрытии от правосудия”, и ФБР интенсивно изучала его биографию, обзванивая его бывших друзей и преподавателей Флоридского Государственного университета.

9 ноября 1969-го года Джим явился в зал суда в Майами к судье Мюррею Гудману и заявил официальное прошение. Ему установили залог в 5.000 долларов, и судья сказал, что судебный процесс начнётся в апреле следующего года.

11го числа, уже в Лос-Анджелесе, Джим и Памела крупно поссорились. Через несколько часов, в конце дня, Джим вошёл в офис “Doors”. Он огляделся вокруг.

Эй, Леон… Фрэнк… А не поехать ли нам в Фоникс на “Rolling Stones”?

Билл Сиддонз и промоутер “Doors” Рик Линнелль готовили этот концерт, и у Джима было четыре билета в первый ряд. Он позвал ещё Тома Бэйкера, и все четверо, купив упаковку из шести банок пива и бутылку “Courvoisier” на дорогу, отправились в аэропорт.

Меня зовут Райва, – сказала стюардесса, начиная инструктаж перед полётом.

Если тебя зовут Райва, – выкрикнул Бэйкер, – то твоего старика должны звать Старик Райва.

Джим, Леон и Фрэнк стали хором подпевать Тому песню: “Тот старик Райва, он просто крутится…”

Стюардесса заметно смутилась, но начала объяснять, как пользоваться кислородными масками. Когда она уронила одну маску, Том снова закричал: “У моей подруги есть такая же, но она называет её диафрагмой!”

Затем Том отправился в туалет, а на обратном пути уронил в бокал Джима кусок мыла. Джим нажал кнопку вызова стюардессы, а когда она пришла, он жалобно проскулил:

Он бросил мыло в мой бокал.

Ладно, Джим, хорошо, оставь его в покое, я принесу тебе другой.

Вместо этого она привела пилота, который заявил:

– Если вы, молодые люди, не перестанете себя плохо вести, мы вернёмся в Лос-Анджелес, где вы, все четверо, будете арестованы.

Они на какое-то время успокоились, но как только пришла стюардесса по имени Шерри, Том обнял её за талию.

Вскоре после этого Джим бросил в Леона несъеденный сэндвич, а Том в Джима – пустой пластиковый стаканчик.

Стюардесса и пилоты, казалось, не обращали внимания на хулиганство, но как только самолёт стал заходить на посадку в Фониксе, его окружили машины с мигалками.

В самолёте сделали объявление: “Леди и джентльмены, примите, пожалуйста, извинения компании “Continental”… Высадка задержится всего на несколько минут”.

Перед Джимом и Томом появился первый пилот.

Как капитан этого самолёта я арестовываю вас обоих. Все пассажиры покинут самолёт, а потом вас выведет ФБР.

ФБР? Они были ошеломлены.

За что? Что мы сделали?

Эй, ты, – крикнул Бэйкер вслед уходящему капитану, – разъясните мне мои права.

В чём нас обвиняют? – спросил Леон.

Самолёт опустел, за исключением их четверых и агентов ФБР из Фоникса, которые завели за спину руки Джима и Тома и вывели их к собравшимся фотокорреспондентам.

В чём нас обвиняют? – снова спросил Леон, принимая на себя роль обвиняемого.

Том опустил голову, выходя из самолёта, отворачивая лицо и глаза от камер. Джим же с точностью до наоборот выходил высокомерно, грудь выпячена вперёд, голова откинута назад, на лице – гордая ухмылка.

После того, как ночь и большую часть следующего дня Джим и Том провели в тюрьме, им было предъявлено обвинение в пьянстве, недисциплинированности во время полёта последнее нарушало новый закон о полётах и могло закончиться штрафом в 10.000 долларов и десятилетним заключением. Джиму ещё не было 26 лет, и это возможное заключение, плюс три года, висящие над ним в Майами, означали, что он может провести в тюрьме ближайшие 13 лет своей жизни.

“Elektra Records” настаивала, чтобы “Doors” как можно скорее выпустили новый альбом. После выхода “Тихого парада” прошло менее шести месяцев, но “Elektra” хотела получить к Рождеству концертный альбом. В сентябре “Doors” стали репетировать новые песни, надеясь к ноябрю записать их на плёнку.

Сила и жизненная энергия новых песен, принимая во внимание депрессивные последствия Майами, были весьма ироничны. По части стихов новый альбом годы спустя будет считаться лучшей работой Джима, а Рэй, Робби и Джон обеспечили этим стихам сильнейшую музыкальную поддержку.

Отчасти причиной возродившейся их силы было то, что весна оказалась для Джима невероятно продуктивным периодом. Участвуя в съёмках фильмов, он продолжал писать песни и немного – стихи. Казалось, он, наконец, согласился про себя с тем, что своё главное слово ему суждено сказать в поэзии, а не в кино, и тот факт, что он с этим согласился, явилось движущей силой для написания такого количества стихов всего через год после того, как он стал бояться, что творчески “иссяк”.

“Morrison Hotel” был назван в честь реального отеля в районе, где жили “отбросы общества” в нижнем Лос-Анджелесе, где комнаты стоили 2,50 доллара за ночь, и который Рэй и Дороти обнаружили во время одной из воскресных поездок по городу. В альбоме было много захватывающих песен, значимых для Америки 1969-го года. Одна из них включала в себя двухстрочную рефлексию из детства Джима. Этой песней была “Лягушка мира”, мотив и тлеющая мелодия которой так нравились Робби, Джону и Рэю, что они записали инструментал, даже когда ещё не было стихов. Но потом Рэй нашёл стихотворение, которое в одной из записных книжек Джима было названо “Истории Выкидышей”, и они почти целиком его использовали. Поразительно, как близко написанные Джимом строки подходили к музыке, созданной другими.

Кровь на улицах, она на моих ногах,

Кровь на улицах, она мне по колено,

Кровь на улицах города Чикаго,

Кровь всё выше, она преследует меня.

На одной из репетиций Джим сымпровизировал в связке песни ещё две строчки.

Кровь на улицах течёт рекой печали,

Кровь на улицах, она мне по бёдра.

Река течёт вниз по ногам города.

Женщины плачут реками слёз.

Когда дошло дело до связки, он спел:

Она вошла в город, а потом ушла,

Солнечный свет в её волосах.

Возвращаясь в конце песни вновь к стихотворению, он начал его с двух строчек, вызванных воспоминаниями о виденной им в детстве аварии грузовика с индейскими рабочими, становясь мрачным:

Индейцы, разбросанные по рассветной