Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 82

• Предыдущая
• 82/135
• Следующая

Тогда Кучак пожадничал, согласился и уговорил других. Сучи в широких шароварах, с привязанным на груди тулумом — пузырем из козьей шкуры — погрузили на плот из воловьих шкур важное лицо и его вещи. В плот впрягли лошадь. Бурная река как будто кипела. Сучи ежились в холодной воде и не могли свободно дышать. Плот двинулся. Лошадь поплыла. Длиннорукий сучи Кучак, закинув левую руку за шею лошади, усиленно греб правой. Плот подхватило течением и стремительно помчало, подбрасывая на водяных буграх.

Сучи гребли изо всех сил, поддерживая равновесие неустойчивого плота. Важное лицо быстро шептало заклинания и молитвы, испуганно всматриваясь в порог, где ревела вода и куда несло плот. Чиновнику казалось, что скалы быстро бегут вверх. На другом берегу среди отвесных скал виднелся причал, куда и пристали сучи. Они дрожали от холода и сейчас же побежали греться в чайхану.

К вечеру Кучака знобило. У него ломило все кости. Через пять дней он не смог встать с кошмы у костра.

— Тез-арвах (ревматизм), — определил он сам свою болезнь. — Много ходил я по свету и слишком много жил на местах старых кочевий. Много лет жил я в пещере, где жили деды моих дедов. Вот и заболел.

Пока у Кучака были деньги, заработанные у важного лица, чайханщик охотно держал больного, давал ему место и пищу; когда же деньги кончились, сказал:

— Если будешь зарабатывать деньги, то живи у меня, а если нет денег, иди гуляй, куда хочешь.

Больной и голодный, ушел Кучак из кишлака, опираясь на палку. Беда никогда не приходит одна!

Одинокий и угрюмый, во власти отчаяния и безнадежности, старик брел все дальше и дальше на север и бормотал: — Я влачу по острым камням судьбы свою жалкую жизнь.

На далеком севере собаки питаются рыбой На зеленом острове Мадейра они едят виноград. В Бразилии собаки поедают зрелые ягоды кофе. Там, где люди слушают лам, собаки пожирают трупы людей, и чем скорее съедают собаки труп, тем угоднее, по учению лам, душа умершего богу.

На кладбище, за город, куда выбрасывают трупы, покойника провожают, кроме родственников и друзей, ещё и своры собак. Однажды в бурную ночь, когда ветер шумел на Тянь-Шань-Пе-Лу — северной дороге Небесных гор, а снежинки кружились в воздухе, не опускаясь на землю, в такую ночь на одном из базаров Кашгарии умирал нищий. Он так ослабел, что уже не был в состоянии ловить зимующих жаворонков, у которых в этот день после вчерашнего дождя намокли крылья. Это был Кучак.

По обычаю, он, придя на базар, лег на площади. Милостыня в таких случаях подается кошмами. На него бросали обрывки кошм, пока не накрыли его. Тогда он сделал себе из них обиталище в виде норы. Немало таких обиталищ из кошм, в которых ютились нищие, было разбросано по всему базару. Днем нищие просили милостыню, а ночью дрожали от холода в своих норах.

Множество собак жило на базаре. Они тоже просили милостыню и тоже мерзли и питались чем попало. Это были вечно голодные существа. В них не осталось и тени задора и жизнерадостности. Собаки бродили от одного покупателя или купца к другому, жалобно смотрели им в глаза и только изредка слабо повизгивали. Но иногда и у этих собак бывал праздник. Это случалось, когда умирал нищий. Собаки съедали его труп, и некоторые из них поселялись в войлочной норе, пока следующий нищий не прогонял собак и не занимал освободившуюся «квартиру».

В эту ночь, несмотря на вой урагана и злой, жалящий мороз, базарные собаки тихо и терпеливо сидели у одной из войлочных нор. Снег покрывал их толстой белой пеленой, но они спокойно и стойко переносили буран.

Собаки ждали, когда умрет нищий, а умереть он должен был скоро.

Время от времени большой серый пес, вожак стаи, осторожно влезал в войлочную нору; тогда все собаки настороженно поднимались, и снег сыпался с них.

Увидев, что человек ещё жив, пес вылезал из войлочного мешка и отходил в сторону. Остальные собаки сидели шагах в двадцати от норы Кучака, но постепенно они подбирались все ближе и ближе. И вот собаки уже улеглись в двух шагах вокруг норы умирающего. Снова влез в войлочную нору серый пес, и снова поднялись остальные. Голодный, больной нищий не хотел умирать, но бессвязные слова срывались с его губ все реже и реже. Наконец Кучак замолчал. Собаки тихо выли.

Большой черный пес с белым пятном на груди бежал, почти уткнувшись носом в тропинку. Иногда он взбирался на пригорки, останавливался, поднимал голову и, насторожив уши, внимательно смотрел вдаль.

Перед ним простиралась все та же каменистая кашгарская полупустыня. Через неё одна возле другой тянулись тропинки. Далеко впереди виднелись еле заметные сизые дымки.

Пес долго и напряженно прислушивался, поворачивая во все стороны уши: вдалеке шелестели кусты полыни. Из-за холма доносился шорох осыпающихся камней. Сверху слышался свист крыльев. Пес жадно вдыхал различные запахи, но среди них не находил запаха своего владыки и друга — Джуры.

Бегать в поисках Джуры стало у Тэке привычкой. Он никак не мог долго прожить на одном месте, хотя дехкане, восхищенные ростом и силой пса, старались его поймать и посадить на цепь. Много испытал и пережил Тэке за время странствий: болел чумой, выдержал десятки битв с собаками и приобрел много навыков, свойственных бродячему псу. И сейчас, спустя год после битвы у Маркан-Су, он приближался к кишлаку в горах Сарыкола. Тэке достиг его к вечеру и хотя был голоден, он в кишлак не побежал, а улегся невдалеке, за кустом.

Вечерело. Скот возвращался в кишлак, поднимая тучи пыли. Пахло молоком, и пес нетерпеливо облизывался.

Дождавшись, когда стало совсем темно и люди ушли в кибитки, Тэке крадучись пошел на охоту. По запаху он проследил, что на дереве расположились на ночь куры. Бесшумно он вспрыгнул на забор, оттуда на крышу, и вскоре кудахтанье и хлопанье крыльев всполошили собак. Собаки залаяли, выбежали люди, но вора не поймали. Тэке лежал под кустом и с аппетитом ел курицу.

Ночь он проспал, а ранним утром, напившись воды в ручье, побежал дальше, в другой кишлак. Караванные собаки, вызывающе подняв хвосты, выбегали ему навстречу, но он мчался вперед, не обращая на них внимания.

Это случилось невдалеке от большого кишлака. Привлеченный многоголосым собачьим лаем, Тэке влез на холм и увидел вдали, на холмах, множество собак. Это была «собачья колония», как Брем назвал такие поселения собак возле Каира, Константинополя и других городов Востока. Местные жители называли это место «собачьи холмы».

По дороге к кишлаку бежали рысцой голодные собаки. Они вымаливали подачки у прохожих, поедали все съедобное, что находили в мусоре на улицах и базарах, ели помои и глотали даже тряпки, пахнущие съестным.

Навстречу им из кишлаков возвращались сытые ночные «пираты». Днем они отдыхали в норах, а ночью грабили дворы горожан и дехкан. Десятки собак, сидя на буграх, прочесывали зубами шерсть, уничтожая паразитов. Вереницы собак тянулись к реке — напиться и выкупаться. Драчуны зализывали раны и бежали поесть целебных трав. Старые собаки, вялые и задумчивые, лежали на буграх, отогревая озябшее тело, или грызли кости.

Рослые щенки с визгом носились по буграм.

На этом же пустыре решались важнейшие вопросы старшинства в стае; здесь же грызлись соперники за место вожака. Там и здесь белели собачьи черепа, и орлы-стервятники жадно поглядывали с высоты расположенных вблизи скал, подстерегая свежую добычу. Возле этого пустыря, ближе к кишлаку, находилась свалка, но, кроме костей и старой золы, там ничего не было. Сердитый лай собак доносился до Тэке. Он недоверчиво понюхал воздух и побежал не к собакам, на бугры, а мимо, в кишлак. В поисках еды он трусил мелкой рысцой по улице, жадно поглядывая по сторонам.

Псы, собственники дворов, стоя у ворот, отгоняли чужака лаем. Тэке не забегал во дворы: он был ещё не так голоден, чтобы грабить.

• Предыдущая
• 82/135
• Следующая