Джура - Тушкан Георгий Павлович - Страница 81

• Предыдущая
• 81/135
• Следующая

Только какая-то женщина без паранджи, заметив Кипчакбая, испуганно закричала и, боясь наказания, помчалась через базар. — О горе мне, горе! — кричала женщина и своим криком выдала себя, потому что помощники, ехавшие вместе с Кипчакбаем на лошадях, поскакали за ней через базар, опрокидывая прохожих. Много людей побежало с базара, и впереди всех мчались мальчишки, боявшиеся сердитого Кипчакбая больше, чем шайтана. А раис Кипчакбай, одновременно исполняя обязанности казы, [38]шагом ехал по базару на породистом и выхоленном гнедом коне. Он грузно покачивался в мягком седле.

Выпятив нижнюю губу и прищурившись, Кипчакбай сердито смотрел на склонивших головы правоверных и икал от съеденной слишком жирной пищи. В правой руке он сжимал ременную семихвостую плеть — диру, символ власти раиса.

К нему приволокли провинившуюся перед кораном женщину. Толстый Кипчакбай выругал её, отхлестал дирой и поехал дальше, а впереди и позади него двигались его помощники. — Дерешься? — крикнул чей-то звонкий молодой голос из толпы. — Кто сказал? Кто сказал? — закричал Кипчакбай, покраснев от гнева.

Но все молчали. Тогда Кипчакбай, направил лошадь на толпу — толпа расступилась. Разгневанный Кипчакбай подскочил вплотную к толпе и стегнул нагайкой пожилого дехканина по голове, приговаривая:

— Делай намаз [39]по вечерам, делай!

Стоявшего рядом дехканина он тоже ударил и сказал: — Не ешь днем в пост, не ешь!

— Но ты меня за это уже наказывал, — ответил смиренно дехканин, вздрагивая от удара.

— Что?! — закричал Кипчакбай. — Что ты сказал? Дехканин промолчал, а Кипчакбай, размахнувшись, стегнул его ещё три раза.

— Прими наказание и смирись перед аллахом, гордец! Бисмилля! [40]

В этот момент он заметил удивленный взгляд дехканина, стоявшего рядом, и ударил его, также приговаривая: — Хоть ты ещё и не согрешил, но все равно согрешишь! Прими наказание вперед и ты тоже!

И, распалясь гневом, Кипчакбай поехал вдоль толпы, стегая ременной плетью направо и налево всех попадавшихся ему под руку. Никто не сопротивлялся, и избиваемые только вздрагивали всем телом при ударе и ещё ниже склоняли голову.

— Почему ты повернулся ко мне спиной? Как тебя зовут, старик? — сказал Кипчакбай, остановив лошадь возле ковровой лавки. Странник обернулся и, увидев Кипчакбая, испуганно вжал голову в плечи.

Кипчакбай внимательно всматривался в странника и узнал Кучака.

— Бисмилля! Я нищий, меня зовут Джура, — сказал Кучак первое пришедшее ему в голову имя.

— Хо-хо! — презрительно захохотал Кипчакбай. — Джура сидит в яме, а ты — Кучак!

Странник задрожал.

— Может, ты и Джура, — ехидно продолжал Кипчакбай, — а может, и врешь!

И Кипчакбай позвал своих помощников, ловивших тем временем на базаре ещё двух женщин без паранджи.

— Пусть ты и не Кучак, но, чтобы выяснить, кто ты, я тебя арестую. Ты поможешь нам копать арык. Взять его! Перепуганный странник с неожиданной быстротой юркнул в соседний двор. Кипчакбай верхом погнался за ним через двор и сад, но странник пролез под забором через собачий лаз в соседний двор. И так как все дворы были огорожены высокими дувалами, то Кипчакбай и его люди погнались в обход, а странник скрылся.

У выхода из поселка Кучак задержался у обжорных лавок. Чего только здесь не было! Старик глотал слюну и глазами ел недоступные ему лакомства, аромат которых щекотал ему ноздри. Запах душистого плова смешивался с ароматом кавурдака. Пары наперченного мясного бульона туманили голову.

Кучак не выдержал. Голод оказался сильнее страха. Старик подошел к хозяину, толстогубому китайцу с четырехугольной физиономией, и, вытащив дрожащими руками шкуру лисицы, подал ему. Хозяин молча бросил её на руки помощнику и вопросительно взглянул на старика.

— Накорми меня, — попросил странник, — чтобы я наелся. Хозяин посмотрел на шкуру и сказал:

— Нет.

Странник разгневался: шкура хоть и осенняя, но хорошая, и он сердито подал хозяину золотое колечко с бирюзой. Хозяин утвердительно кивнул головой.

Кучак поспешно уселся в углу на ковре, поджав ноги, помыл руки под струей чистой горячей воды, политой чайханщиком, старательно вытер их матерчатым поясом и принялся за еду. Вскоре около старика собралась толпа.

— Вот, — сердился хозяин, — старик вводит меня в убыток. Я думал, он человек, а он бездонный курджум. Сам небольшой, а ест, как батыр!

И хозяин перечислял съеденное. Присутствующие поочередно щупали живот старика и говорили:

— Еще не тугой, ещё много влезет!

Вскоре весть об обжоре привлекла толпу любопытных. Но старик, не обращая внимания, быстро ел. Он ел и запивал мясным бульоном, а в его глазах блестела неутоленная жадность.

Сумерки окутали базар. Огонь карачирака освещал потное лицо старика, глотавшего уже через силу. Зрители всё прибывали. Даже базарное начальство почтило зрелище своим присутствием. — Да ведь это Кучак! — вдруг закричал Безносый. Он был теперь каким-то базарным начальством — это облегчало ловлю воров и нищих, для того чтобы копать арыки на новых землях Кипчакбая.

— Ты узнаёшь меня, старик? — спросил Безносый. Старик отрицательно замотал головой и быстро глотал пищу. Посетители посмеивались:

— Если это твой знакомый, вот и угости его.

Наконец хозяин отказался кормить старика в счет шкуры и кольца, хоть это было несправедливо и нечестно. Любопытные уже за свой счет кормили его и с уважением щупали живот, разбухший, как бурдюк.

Безносый пристально всматривался в старика и все твердил: — Это Кучак.

Старик вздохнул и поднялся.

— Я сейчас приду и опять буду есть, — сказал он окружающим, выходя за дверь.

Безносый хотел было пойти за ним, но побоялся стать посмешищем, так как подглядывать за человеком, пошедшим по своей нужде, показалось бы смешным всем присутствующим. Прождав минут десять, Безносый заволновался. — Ловите его, это опасный человек! Я заплачу за его поимку! — кричал он.

Но Кучака и след простыл.

В один из холодных осенних дней Кучак пришел к широкой реке. Он был голоден, оброс и казался ещё более немощным и несчастным. На реке работали сучи — водяные люди, как их называли. Все они были одеты в широкие шаровары. Они переправляли путников через реку на плоту из надутых воловьих шкур — пузырей, сами же при этом плыли рядом с плотом, чтобы он не перевернулся. Кучак попросил поесть. Сучи засмеялись:

— Хочешь поесть, так поработай! Есть свободное место, недавно один утонул.

Кучак с таинственным видом сообщил, что он страдает водобоязнью. Сучи охотно предложили вылечить его. По старинному обычаю, чтобы вылечиться от водобоязни, надо кусать ушки котлов в сорока кибитках. На это Кучак согласился. И сучи веселой гурьбой ходили с Кучаком из кибитки в кибитку; только один Кучак был печален, но он добросовестно кусал ушки котлов. Хозяева кибиток, давно не видавшие подобного лечения, были довольны веселым зрелищем в их однообразной жизни и охотно давали Кучаку не только кусать ушки котлов, но и есть то, что было в котлах. В десятой кибитке наевшийся Кучак воспрянул духом и объявил себя знахарем. В каждой следующей кибитке он рассказывал о своих знахарских способностях и перечислял по именам людей, которых он вылечил. Его слушали внимательно, но ни лечить, ни заговаривать не просили. И какой это знахарь, если сам себя не может вылечить!

Как ни старался Кучак стать знахарем или хотя бы кзыком — кишлачным шутом, — но все же ему пришлось стать только сучи, и он вместе с другими переправлял плоты, хотя вода была холодная и лезть в неё Кучаку не хотелось. После переправы у него болело тело и ныли кости. Но надо было работать, чтобы жить. Чтобы согреться, он пил навар из горького перца. Это хоть и жгло рот и горло, но было так же полезно, как копать колодец иглой. Однажды, в морозный осенний день, когда ледяная вода сковывала тело и надолго прерывала дыхание, сучи отказались перевезти важного китайского чиновника. Он бегал по берегу, ругался, но сучи не хотели лезть в холодную воду. — Я важное лицо! — кричал чиновник и все набавлял и набавлял цену.

• Предыдущая
• 81/135
• Следующая