Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке - Горбунов Евгений Александрович - Страница 62

• Предыдущая
• 62/138
• Следующая

В июне 1934 года Артузов совмещал две должности: начальника ИНО и заместителя начальника Разведупра. Свой доклад о состоянии агентурной работы Разведупра, адресованный Сталину и наркому обороны Ворошилову, он подписал 23 июня. В этом докладе, анализируя состояние агентурной работы военной разведки, он уделил внимание в первую очередь Японии. Оценивая условия агентурной работы в этой стране, по опыту ИНО и Разведупра, он писал: «Ведение агентурной работы в Японии из стен наших официальных представительств настолько чревато опасностью, что от этого надо отказаться». Очевидно, он имел в виду и опыт работы ИНО, и опыт работы Разведупра и учитывал мнение некоторых руководящих работников ИНО. Следующий абзац доклада Сталину был посвящен «Кротову».

В июне 1934-го у ИНО в Токио был только один агент – «Кротов». Именно он и давал сводки о наблюдении жандармерии. Уже одна такая информация, о которой начальник ИНО счел нужным сообщить на самый «верх», показывала ценность этого источника.

Конечно, и у нового резидента, и у его молодого помощника, особенно сразу после приезда, не все получалось. Были просчеты, ошибки и неудачи. Без этого не обходится работа, тем более в такой сложной, с обилием контрразведывательных органов, и специфической стране, как Япония. В мае 1934-го Косухин встретился в белоэмигрантом Андреевым и, очевидно, пытался завербовать его. Но тут вмешалась японская полиция, агентом которой был Андреев, и задержала Косухина во время встречи. Конфликт удалось погасить, и после вмешательства посольства Косухин был освобожден. Случай был редкий, и подробную шифровку тут же отправили в Москву. В столице события пошли по накатанной колее. Руководство ИНО 20 мая направило спецсообщение руководству ОГПУ с подробным описанием токийских событий. «Наверху» отреагировали мгновенно. В тот же день в ИНО был отправлен ответ, адресованный заместителю начальника ИНО Слуцкому и помощнику начальника ИНО Горожанину: «Косахову и Журбе немедленно запретите вести в Токио какую бы то ни было агентурную работу и недели через две отзовите в СССР. Дайте указание нашей резидентуре прекратить сношения с Андреевым». В тот же день Артузов ознакомился с ответом. Он был против отзыва двух сотрудников и ослабления состава резидентуры. Возможно, ему удалось договориться с Аграновым и доказать ему, что необходимости в срочной эвакуации нет. Может быть, именно этой договоренностью объясняется его резолюция Слуцкому на ответ Агранова: «Яков Саулович, при запрещении вести агентурную работу – полагаю, что отзывать не следует. При всех условиях нам надо там иметь человека для выполнения наших внутренних заданий (надзор и охрана от провокаций)». Косухин и Шебеко остались в Токио и продолжали работать. Но запрет на ведение агентурной работы оставался в силе. По воспоминаниям Гудзя, только через полгода ему удалось убедить Москву снять запрет и продолжить агентурную работу.

Конечно, деятельность резидента не ограничивалась только работой с «Кротовым», хотя подготовка и проведение встреч, получение, фотографирование и возвращение материала и его всесторонний анализ отнимали много времени. Но это была повседневная текущая работа резидента, для которой он и был послан в Токио. Но иногда при непредвиденных обстоятельствах приходилось заниматься и другими делами и участвовать в проведении, выражаясь современным языком, «операций влияния». Одна из таких операций проводилась в 1934 году и связана она была с деятельностью бывшего резидента «Павла».

Переговоры о продаже КВДД, которые велись в Токио, затягивались по вине японской стороны. Япония предлагала крайне низкую цену, абсолютно несоответствующую реальной стоимости этого крупнейшего транспортного предприятия. Переговоры зашли в тупик, а обстановка на месте (в Маньчжурии) обострилась до предела. Фактически переговоры были прерваны, и ни одна из сторон не хотела сделать первый шаг к возобновлению переговоров. Москва настаивала на том, чтобы наши дипломаты проявили максимум своих способностей для скорейшего завершения переговоров и в то же время обеспечили продажу по оптимально установленной цене. Алексеев сообщил Гудзю, что в интересах дела, затяжка которого чревата огромными потерями, он намерен использовать свое личное знакомство с одним чиновником японского МИДа, который якобы симпатизирует Советскому Союзу, но его смущает то, что он формально не может предпринять такую акцию без санкции советской части совместной комиссии по переговорам, а она на это не пойдет. Алексеев обратился к Гудзю с просьбой быть как бы соучастником его обращения к знакомому чиновнику, чтобы в случае удачи, то есть получения необходимой информации, сослаться на него как на источник сведений, полученных якобы от агента «X». Информатор сообщил, что если Советский Союз выйдет с предложением возобновить переговоры, то японская сторона выразит согласие и примет предложение Советской стороны о цене продажи КВЖД. После этого Советская сторона, отбросив соображения престижа, вышла с предложением о продолжении переговоров. Японская сторона ответила согласием, и переговоры были успешно завершены.

Иногда в повседневной работе менялось и руководство. По воспоминаниям Гудзя, летом 1935 года он временно получал указания не из Москвы, а из Шанхая, где находился основной резидент по Дальнему Востоку Наум Эйтингон, а замом у него был Куцин («Степа»), который приезжал в Токио из Шанхая для обследования работы нового резидента. Они вместе тщательно обсудили надежность источников-японцев, и в первую очередь «Кротова», и пришли к выводу, что на том этапе он оправдывает свое назначение. «Степа» одобрил принятые Гудзем методы выяснения степени надежности источников и согласился с его оценками. Воспоминания старейшего разведчика были документально подтверждены в 1998 году. В опубликованной журналом «Секретное досье» подборке документов за 1935 год говорится и о вице-консуле в Шанхае Вартэ. Это был псевдоним Эммануила Куцина, работавшего под дипломатической «крышей» резидентом ИНО в Шанхае летом 1935 года.

Долгое время «Крот» был единственным источником Токийской резидентуры. В Москве понимали, что строить всю агентурную работу в Японии на использовании только одного источника, даже и перспективного, нельзя. Поэтому, когда Центром был снят запрет на ведение агентурной работы, а это произошло осенью 1934-го, было дано указание активизировать вербовочную работу. Гудзем была осуществлена вербовка переводчика полпредства (псевдоним «Простак»). Он достаточно хорошо говорил по-русски и общаться с ним было легче, чем с «Кротовым». Подготовительные мероприятия с «Простаком» проводились через Косухина, а потом, когда было принято решение развивать с ним связь, резидент взял на себя работу с этим источником. Это была линия на полицию, подразделение которой вело наблюдение за японским персоналом, работавшим в посольстве. Он считал, что это перспективный и надежный источник.

Гудзь вспоминал: «Он сообщил, какими сотрудниками интересуется полиция. От нас он не пытался что-либо узнавать, а рекомендации давал нам, например, чтобы вообще закрыть вход японской обслуге на второй этаж посольства, в том числе и для уборщиц. Рекомендовал самим производить уборку всех служебных помещений, не допуская туда японских уборщиков. Рекомендовал строго следить за всеми ремонтными работами, отделаться от некоторых японских служащих из обслуживающего персонала, так как они были ревностными агентами полиции. От всякой оплаты своих услуг он категорически отказался. Словом, все говорило о том, что „Простак“ действительно искренне относится к нам, а не является провокатором.

• Предыдущая
• 62/138
• Следующая