Княжич - Гончаров Олег - Страница 72

• Предыдущая
• 72/78
• Следующая

Мы не противились. У нас Ярун «приболел». Ключник лекаря позвать велел. Соломон нам и докладывал, что на Подоле и в Козарах делается. От него мы узнали, что Асмуд драккар снарядил, вверх по Славуте отправился. И о том, что от Свенельда пока вестей нет. Видно, сильно его печенеги придавили.

И о том, что тихо в посадах. Затаились все. Ждут, что со сватовством получится. В Козарах купцы об заклад бьются, пойдет Ольга за Мала или отказ даст? Гадают. Товар придерживают, ожидают, что цены поднимутся…

И не знали мы тогда, в затворе сидючи, и не ведали, что Асмуд на встречу с новгородским войском отправился. Что Свенельд с печенегами договор заключил и спешит к Киеву. Не один спешит, с молодым ханом Курей и войском его торопится. Что в Ольговичи пришел конунг Стегги, сын Иггивальда, со своей дружиной. И плату за год вперед получил. И стремя кагану Киевскому поцеловал.

А если бы знали?

Сегодня Ольга вернулась в Киев. Нас в терем свой каменный позвала.

На этот раз в горнице столов не было. Ольга вышла к нам в хорошем расположении духа, улыбалась.

— Небось заждались, гости дорогие? — спросила.

— Да, госпожа, — Гостомысл за нас всех ответил.

— Что ж, — сказала она, — вот мое решение. Шлите гонца князю Малу. Пусть встречает меня там, где мужа моего, Игоря Рюриковича, жизни лишил. Хочу последнюю честь ему отдать. Прощения попросить за то, что недолго по его кончине скорбела. Поплачусь на могиле его, тризну справлю. С Малом повидаюсь. Тогда и скажу, пойду за него или нет. А теперь ступайте. Мне приданое готовить надо.

— А Святослав как же? — спросил Побор. — Возьмешь его с собой?

— Святослав пока в Ольговичах останется. — Ольга взглянула на нас. — Ему под присмотром спокойнее будет. А как с Малом столкуемся, так и его привезут.

— Рекой пойдем или сушей? — спросил Гостомысл.

— Как быстрее?

— Рекой восемь дней, сушей — четыре.

— Сушей. И пусть Мал на Ирпене переправу наведет. Мне три дня на сборы нужно. Как раз гонец успеет.

— Как скажешь, госпожа, — поклонился ей ведун.

14 мая 946 г.

Ближе к полудню мы подошли к подножию высокого крутояра. На этом месте полгода назад принял смерть каган Киевский. Две березы и дуб по-прежнему на вершине высокого утеса растут. К небушку тянутся.

Здесь, под крутояром, и похоронили его. Ингваря. А теперь здесь для тризны столы накрыли. Ждут Ольгу. Ждут и нас.

Путята, как только Ольга свой ответ дала, так и в землю Древлянскую ускакал.

А мы еще на три дня задержались. Готовилась Ольга к отъезду. И мы готовились. Задарили нас киевляне снедью разной. —Переметные сумки заполнили. Тяжело загрузили, щедро.

Но пришел день, и мы в сторону родины из Киева выступили. И мать кагана Киевского с нами.

Сама она налегке шла. Верхом у нее совсем неплохо получалось. И кобылка под ней справная. Серая в светлых яблоках. С Ольгой три десятка варяжских дружинников. Охрана личная. Я с ними на первом же привале сошелся. Дивились они тому, что я по-свейски легко говорю. Я им рассказал, как в трэлях ходил. А они мне, что по родным берегам соскучились, что Ольга не жадная, жалует их и серебром, и даже золотом. И одежей, если есть нужда.

Мы до Ирпеня добрались и сразу поняли, что успел Путята до Коростеня доскакать. Переправу отец велел навести. Скрепили лодки рыбаки ирпеньские. Борт к борту поставили. Доски сверху настелили. Так что мы, не замочив ног, через реку пограничную перешагнули.

Сразу, как переправились, Ольга ко мне кобылку свою направила.

— Давай-ка, княжич, в сторонку отъедем, — сказала и поводья дернула, коня в галоп пуская.

А я за ней вдогон поскакал.

Конь подо мной резвый, горячий. Не мой Гнедко, но ничего. Коней нам Ольга из кагановой конюшни дала. Со сбруей, с седлами. Расщедрилась.

Резво он шел по берегу. Ольгину кобылку быстро настиг. Окоротила Ольга коня. Повод натянула. Ко мне обернулась.

— А ты на отца похож? — спросила.

— Да, — кивнул я, а сам удивился, чего это она вдруг.

— Красивый у тебя отец, — улыбнулась она. — А ты правда меня в мачехи хочешь?

— Я хочу, чтобы между нами и людьми нашими больше распри не было.

— И ты думаешь, что после свадьбы лучше будет?

— А ты так не думаешь? — ответил я вопросом на вопрос.

— Не знаю я, — пожала она плечами, тронула повод и пустила шагом своего коня обратно к переправе. — Смешно, — сказала. — Пасынок на год младше мачехи.

— Такая уж Доля нам выпала, — улыбнулся я.

Но тут разговор наш прервали. Варяги подлетели. Охрана Ольгина. Окружили ее, меня в сторону оттерли. Точно я недруг и навредить ей могу. Только я на это не обиделся. Они свою службу несли. Охранную.

Больше мы с ней не разговаривали.

А пока мы по Древлянской земле шли, я все на нее поглядывал. Как ей родина моя? Нравится? Но она и не смотрела по сторонам. Ехала молча, в свои думы погруженная. А зря.

Вокруг весна буйство учинила. Зеленью чистой землю раскрасила. Цветами яркими в глаза брызгает. Солнышко светит. Птицы трелями рассыпаются. Даждьбога славят. Благостно стало на душе.

А вдвое радостнее оттого, что Любаву скоро увижу. Соскучился по ней, сил нет. Как закончится все, я сразу к ней. Но когда это все закончится?

Так мы и двигались вперед.

А я все думал, какой она мне станет мачехой. Не обидит ли Малушу? Сумеет ли отца полюбить? Без любви разве жить можно?

Так и добрались мы до крутояра. Поодаль стали. Смотрю, всадники летят. Отец нам навстречу скачет. Спешит. Путята за ним едва успевает. Подлетел к Ольге. Осадил коня. На дыбы его перед ней поднял.

— Здраве буде, — говорит, а сам, вижу, волнуется.

А конь под ним танцует. Сбруей поигрывает. На кобылку Ольгину глазом косит. Дескать, смотри, какой я молодец.

А та отвернулась. Точно ее ничего не касается. Потом и вовсе головой в землю уткнулась, молодую травку щипать начала.

Мы-то дальше поехали. К столам поближе. А отец с Ольгой остался. Оглянулся я. Вижу, что они говорят о чем-то. Пусть говорят. Может, что и выговорят.

А все же верно, что в гостях хорошо, а дома лучше. Рад я был увидеть после долгого отсутствия родные лица.

— Что, Добрыня, — спросил Белорев, когда мы подъехали к своим, — хорошо ли вас угощала княгиня Киевская?

— Здрав будь, знахарь, — ответил я. — Угощала неплохо, но разве снедь полянская может с нашей сравниться?

— А что? Наша еда лучше?

— А то сам не знаешь?

— Ну, а сама княгиня Ольга?

— Это ты у Гостомысла спроси. Он с ней больше моего говорил.

— А все же?

— Поживем — увидим.

— О чем это князь с ней беседу ведет? — подошел к нам ключник Домовит.

— Это не наше дело, — ответил ему Путята, сходя с коня. — Ты лучше скажи, что там у тебя со столами?

— А что? — пожал плечами ключник. — У нас все к тризне готово. Холопы уж накрывать начали.

— Да… — вздохнул Гостомысл. — Дай им Белес разума. Столковались бы…

Ольга наплакалась вволю. И не столько ей мужа своего жалко было, сколько по себе слезы лила. По житью своему нелегкому. Ольга даже злилась на Игоря. Оставил ее одну с малолетним сыном. И сдалась же ему эта треклятая земля Древлянская.

Она сидела у его могилы на большом валуне. Одна. Никто не смел мешать ее вдовьему горю. А слезы все текли и текли. Да только не вернут эти слезы соленые ни мужа, ни покоя.

Враги кругом. Недруги. Только и ждут повода, чтобы и ее, и Святослава жизни лишить. И среди этих недругов выживать надо. Сына на ноги ставить. Сердце в одной ладони сжать, а в другой Русь удерживать. Иначе сломают, искорежат и выкинут, словно безделицу ненужную.

А слезы — это ничего. Хорошо даже. Пусть враги думают, что и вправду она горем безутешным придавлена. Пусть победу свою попразднуют. Недолго им радоваться. Всего ничего…

• Предыдущая
• 72/78
• Следующая