Распознавание образов - Гибсон Уильям - Страница 32

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая

– Красноречиво.

– Короче, этот тип уже достал своими объяснениями! Такое чувство, что я сам там живу. Свихнуться можно! Знаешь, мы с Деррилом как операторы марсохода: страдаем от виртуальной временной разницы. Во-первых, токийское время, во-вторых, мы сидим в разных часовых поясах. И при этом еще пытаемся не вылететь с работы. Короче, Таки послал Кейко карту района. А я ее послал тебе. Ваша встреча назначена на шесть тридцать.

– Как я его узнаю?

– Насколько я понял, он отнюдь не Рюичи Сакамото[18]. Но помни: Кейко так не считает! Она практически заявила открытым текстом, что готова раскинуть ноги и отдать свое сокровище сразу, как только вернется в Токио.

Кейс морщится, как от боли: нравственный аспект этой миссии ей очень неприятен.

– Но он пообещал, что скажет номер?

– Вроде бы. Если не скажет, не отдавай ему фотографию.

– Ты ему... она ему так и сказала? – Такой шантаж нравится ей еще меньше.

– Да нет, конечно. Никаких ультиматумов. Фотография – просто залог любви и верности. Чтобы ему было чем вдохновляться по ночам, пока не прибудет живое сокровище. Только сначала номер! Иначе никаких фотографий. Дай ему это понять.

– Каким образом?

– Не знаю. Действуй по обстоятельствам.

– Угу, спасибо.

– Ну слушай, ты ведь хочешь узнать, откуда берутся фрагменты!

– Какой ты... беспощадный.

– Такой же, как и ты. Поэтому мы и дружим. Вот смотри, у меня тут есть здоровенный пакет, кофейные зерна в шоколаде. Я сейчас сяду, открою и буду грызть, и с места не сдвинусь, пока ты не позвонишь.

Он вешает трубку.

Кейс оглядывается по сторонам. Все уроды, как один, таращатся на нее: и «Хелло Китти», и «Когепан», и бескостная панда.

Выйти из такси у гостиницы «Ана». Спуститься по Роппонджи-дори, в тени многополосной эстакады, которая выглядит, как старейшее сооружение в городе.

Кто-то рассказывал, что Тарковский снимал здесь некоторые сцены «Соляриса». Эстакада служила декорацией, создававшей атмосферу города будущего. Но полвека бесперебойной службы и агрессивной выхлопной химии расшатали ее, выщербили бетон по краям, превратили в серый коралловый риф, годный разве что на декорацию к «Бегущему по лезвию бритвы». Сумерки сгущаются стремительно, и сразу становятся заметны следы присутствия бездомных: замотанные целлофаном одеяла мелькают сквозь жидкую стену замусоренных муниципальных кустов. Над головой с грохотом проносятся машины, заставляя вибрировать воздушную прослойку под эстакадой, перемешивая висящую в воздухе невидимую пыль.

Кейс припоминает, что Роппонджи – не самая хорошая часть города. Своеобразная внутренняя зона, пограничный район, эпицентр кросс-культурной секс-индустрии времен экономического бума. Они с друзьями пару раз приходили сюда повеселиться – здешние бары пользовались популярностью. Сейчас все наверняка пришло в упадок. А растворенный в воздухе привкус враждебности, которым это место всегда выделялось, сделался еще острее.

Ручка пластикового пакета врезается в ладонь; Кейс приостанавливается. Этот пакет она носит по городу уже несколько часов. Совершенно ни к чему тащить его с собой на встречу. Внутри нет ничего ценного: не лучшая в ее гардеробе юбка, колготки, севшая черная футболка. Кейс ставит пакет на землю и ногой заталкивает его в проем между кустами, которые похожи на деревья бонсай из-за падающей на них тени эстакады.

Поднявшись на пригорок, она одновременно пересекает границу вечера и границу настоящего Роппонджи. Пора свериться с картой-салфеткой, срисованной с экрана лэптопа. Капюшончик переслал ей схему улиц, где место встречи помечено жирным крестом: в маленьком переулке, параллельном главной магистрали района. Кейс знает такие места, они могут быть либо вылизанными, либо загаженными, в зависимости от расположенных там заведений.

Переулок оказывается загаженным. Кейс выходит на него после двадцати минут блужданий с салфеточной картой в руке, миновав по пути знакомый бар для экспатриантов под названием «Генри Африка».

А вот и нужное место. Кейс для разведки проходит мимо: действительно, безымянный закуток, явно не для туристов, и красный фонарь на входе. Здешний аналог западного низкопошибного бара. Такие заведения существуют в стороне от оживленных улиц, на первых этажах старых зданий. Интерьер практически лишен украшений. Ей вспоминается одна сугубо функциональная питейная в Южном Манхэттене, которая сейчас дышит на ладан, потому что энергетические каналы города сместились на север – сначала из-за «диснеификации» центра, а потом и из-за более серьезных потрясений.

На входной двери висит выцветшая занавеска, сквозь которую видна непривычно низкая стойка бара, а перед ней шеренга столь же низких хромированных стульчиков с круглыми сиденьями, обитыми красной кожей. Обивка местами протерта и заклеена отстающей изолентой, как ее куртка.

Глубоко вздохнув и расправив плечи, Кейс отодвигает занавеску и погружается в древний, слоистый и даже отчасти приятный аромат жареных сардин, пива и сигарет.

Узнать Таки не составляет труда: он здесь единственный посетитель. Увидев ее, он суетливо вскакивает и кланяется с пунцовым от смущения лицом.

– Вы, наверное, Таки? Здравствуйте! Меня зовут Кейс Поллард, я калифорнийская подруга Кейко.

Его глаза старательно моргают за припорошенными перхотью очками. Он переминается и подпрыгивает, словно не зная, сидеть ему или стоять. Кейс придвигает стул, вешает на спинку сумку, потом куртку. Потом садится сама.

Таки присаживается рядом. Перед ним на стойке открытая бутылка пива. Он продолжает молча моргать.

Перед тем как срисовать карту на салфетку, Кейс открыла старое письмо Капюшончика и перечитала описание Таки.

Существо, сидящее рядом с ней, можно классифицировать как идеальный образчик ярко выраженного японского ботаника. Такие парни могут наизусть цитировать технические характеристики какой-нибудь советской баллистической ракеты, а стены их квартир выложены нераспечатанными коробками с моделями самолетов.

Похоже, он умеет дышать только ртом.

Кейс подзывает бармена, показывает на рекламный плакат пива «Асахи лайт» и утвердительно кивает.

– Кейко много о вас рассказывала, – начинает она, пытаясь войти в роль; беспокойство Таки при этом заметно усиливается. – Она, правда, не сказала, кем вы работаете.

Он молчит, как рыба.

Утверждение Капюшончика, что английского Таки хватит для поддержания легкой беседы, судя по всему, безосновательно.

Она тоже хороша: сидит в этом баре, облетев половину земного шара, и пытается обменять кустарную порнографию на какой-то непонятный номер.

Ее собеседник продолжает шумно дышать через рот, и больше всего на свете ей хочется оказаться сейчас где-нибудь далеко, в другом месте. Где угодно, только не здесь.

На вид ему лет двадцать пять. Лишний вес, волосы торчат в разные стороны, дешевые очки в железной оправе. Синяя рубашка и бесцветная куртка в шашечку. Вся одежда какая-то жеваная, словно ее постирали, но не погладили.

Капюшончик прав. Этот тип далеко не самый симпатичный из парней, с которыми она недавно пила пиво. А кто же тогда самый? Получается, что Бигенд. Она невольно морщится.

– Вы... как? Работает? – выдавливает Таки. Надо полагать, в ответ на ее гримасу.

– Да, кем вы работаете?

Бармен приносит пиво, ставит на стойку.

– Игра, – с натугой произносит Таки. – Я пишу игра. Для мобильный телефон.

Кейс улыбается, надеясь, что эта улыбка обнадеживающая, и отпивает «Асахи лайт». С каждой минутой ей становится все более стыдно. У Таки, фамилию которого она, судя по всему, так никогда и не узнает, под мышками расплываются темные круги нервного пота. Губы его влажны, и при быстром разговоре он, наверное, брызгает слюной. Такое впечатление, что если ситуация напряжется хотя бы еще на одно деление, бедолага просто скрючится и умрет.

• Предыдущая
• 32/75
• Следующая