Царство Флоры - Степанова Татьяна Юрьевна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая

— Какая красивая вещь, — похвалила она. — Кажется, Никола Пуссен, да?

— Да, это по его картине сделано «Царство Флоры», — ответила Марина. — У нас почти все о ней спрашивают — кто изображен, что означает?

— Вот это Нарцисс, а это… это нимфа Эхо? — Катя указала на пару в самом центре гобелена, возле каменного кувшина с водой. Ей приятно было блеснуть эрудицией и перед этой девицей, и перед Тихомировым, который что-то разглядывал в компьютере. Пусть не думают, что капитаны милиции — какие-то там сундуки с ржавыми замками, затесанные тыковкой. — Не повезло бедной нимфе с таким бойфрендом. Это сама богиня Флора. Танцует себе, ей и горя нет. В небе конями управляет, конечно же, бог Аполлон — Гелиос. Бог Солнца. А вот это кто же? — Она указала на ту, которая, запрокинув голову, смотрела на солнечного возницу снизу с земли с тоской и жадностью, с грустью сердечной.

— Кифия-Подсолнух, — ответила Марина. Занятая составлением композиции, она не оборачивалась на гобелен, отвечая чисто машинально. Видно было, что объяснения давно уже навязли у нее в зубах. — Она всегда смотрит только на него одного, и видит только его, и любит только его. Без него она умирает, вянет. Они все умирают в конце концов, превращаются в цветы. Это «Метаморфозы» Овидия. Пуссен сделал точную иллюстрацию к ним.

Катя смотрела на картину. Танцующая Флора, залитая солнцем цветочная поляна. Шпалеры диких роз. Нарцисс, зачахший от любви к собственному отражению в воде; нимфа Эхо, безответно влюбленная в него; Кифия-Подсолнух, опять-таки влюбившаяся в самый недоступный объект желания — в солнечного бога… Любовь, любовь, любовь, шмель, жужжащий в стеклянном плену окна. Но почему же тогда… Зачем на цветах столько крови набрызгано? И этот вот… этот кричащий от ярости и боли… этот ужасный воин в шлеме с перьями, который вот-вот покончит с собой в этом цветочном раю, напоровшись на собственный меч, воткнутый рукояткой в мягкий дерн?

Катя протянула руку и коснулась вытканного лезвия. Потом дотронулась до груди воина. Полдюйма, не более, вот сейчас это произойдет, он разрежет себе сердце острием.

— Это Аякс, тот, что из Трои, — сказала Марина.

— А это гвоздика… кровь его превращается в гвоздики? — Палец Кати скользнул вниз. К ногам воина Аякса падала гвоздика. — Почему же он хочет убить себя?

— Они что-то там не поделили на Троянской войне. И его предали, обманули. А он не смог этого перенести и зарезался. Гвоздика с тех пор самый мужской, воинский цветок. Заметили, ее всегда на 23 февраля мужикам дарят?

— Точно, дарят. А этот охотник, раненный, с копьем, с собаками? Странно, как смотрится кровь, превращающаяся в цветы. Зловеще.

— У нас есть кое-кто, кто считает, что это очень даже оригинально, — усмехнулась Марина. — Охотник — это античный мачо, любимец дам — Адонис, убитый вепрем.

— И есть такой цветок адонис?

— Есть анемон — так себе, невзрачный дичок.

— А за ним кто же изображен — вот здесь, в венке и тоже с цветком?

— Гиацинт. Вон его убийца наверху, — Марина указала на солнечного возничего. — Случайно пришиб парня, а до этого они дружили, были неразлейвода. И вот эти тоже дружили-дружили, были неразлучны и умерли в один день, превратившись в растения. — Она ткнула в пару, вольготно раскинувшуюся в нижнем правом углу картины. Два юнца в венках, голова одного на коленях другого, томный взгляд. — Это Крокус и Смилакс. Сладкая парочка.

— Гомики, — подал реплику молчавший до этого момента Тихомиров.

— Ничего подобного. Просто в древности так было принято, такие были правила дружбы. По-твоему, мужики и дружить уже не могут без подозрения в голубизне?

— Нет, скажите, я такое говорил? Говорил? — Тихомиров покачал головой. — Вот вечно мои слова перевирает, что за манера такая!

— Потрясающий художник Пуссен, — заметила Катя примирительно. — Вообще, у вас интересный магазин, надо взять на заметку.

— Берите, берите, пригодится и вне службы тоже, — хмыкнул Тихомиров. — Свадьба наметится, день ангела, день влюбленных или похороны там… Ну, до этого, я думаю, не дойдет. А так всегда рады украсить серые будни нашей флорой.

— Вот, пожалуйста. — Марина выставила перед Катей корзиночку с цветами. Чудесная стильная поделка.

— Сколько я должна? — Катя полезла в сумочку за кошельком.

— Обижаете, — сказал Тихомиров.

— Нет, нет, сколько? — Катя зацепила в недрах сумки кошелек, и тут взгляд ее наткнулся на диск. Тот самый диск, на который она скачала у Колосова файлы по убийству в Больших Глинах. А ведь там тоже были цветы. И эта странная улика — желтый пластиковый цветок, похожий на недоразвитый тюльпан, и фрагмент еще какого-то растения.

«Вот так удача, сейчас спрошу, — обрадовалась Катя, расплачиваясь. — А то где потом эксперта искать? Тут же профессиональные флористы».

— У меня к вам еще один вопрос, — сказала она. — Можно вот этот диск открыть на вашем компьютере? Нужна небольшая консультация.

Марина вручила ей корзиночку и забрала диск. С несколько озадаченным видом обернулась на Тихомирова. Тот кивнул — давай, давай, исполняй.

— У нас одно дело, и там непонятный предмет найден. Два непонятных предмета и как раз по вашей части. Вот этот файл, пожалуйста. — Катя показала на мониторе. — Скажите, пожалуйста, что это может быть за цветок?

— Вот этот желтый на фото? Но он же ненастоящий.

После посещения в Больших Глинах вдовы Аркаши Козырного (как выяснилось, отнюдь не безутешной) Никита Колосов заехал в местное отделение милиции и коротенько проинструктировал личный состав на предмет активизации оперативно-розыскных мероприятий по двойному убийству, совершенному на их территории. В отделении милиции по Аркаше Козырному и его телохранителю Арнольду тоже особо никто слез не лил. Начальник отделения — тот и вовсе аж руки хищно потер — мол, как это там, товарищ майор, у незабвенного классика сказано: один гад съест другую гадину, ну и того — воздух в Больших Глинах чище будет, свежее. Правда, насчет «гада» — то бишь истинного виновника происшествия, замочившего авторитета с водилой возле собственного дома, — никаких особо версий и догадок в местном отделении милиции не строили; как обычно, проявляли инициативу в дозволенных рамках и больше ждали указаний вышестоящего начальства.

Разнос нерадивым Колосов, однако, не стал устраивать — кого и за что было разносить в Больших Глинах, если он и сам пока ничего толком в этом деле для себя не прояснил.

Агент Губка по-прежнему не давал о себе знать и… собственно, делать было пока особо нечего. Можно было закругляться. Но перспектива возврата в Москву, в главк к кипе бумаг, накопившихся за время, проведенное в госпитале, Никите тоже особо не улыбалась. Вместе с начальником отделения милиции они перекусили в придорожном кафе, выпили по кружке пива, потолковали о перспективах раскрытия. Сошлись на том, что дело в принципе обычное, рядовое — в общем, грех такое не раскрыть, опозориться перед вечным конкурентом областников — МУРом. Смягчившись и слегка осоловев от пива, Колосов — была, не была! — решился на добрый и бескорыстный поступок. Послеобеденные часы и вечер надо было как-то убивать с пользой, и он решил позвонить вчерашнему «блатному» — тому самому Балмашову, которого так дипломатично спихнул на него вчера шеф.

Он набрал номер Балмашова, но на том конце ему что-то проквакал сначала по-английски, затем по-французски автоответчик. Колосов плюнул — ну и черт с тобой, «блатной», не хочешь общаться, как хочешь. Но когда он уже садился в машину, у него самого зазвонил телефон. Голос был отрывистый, мужской.

— Это вы звонили? Здравствуйте, майор. А я весь день с нетерпением ждал вашего звонка.

— У меня время свободное есть, могу с вами встретиться, Андрей Владимирович, — сухо (пивное благодушие отчего-то разом испарилось) оповестил Колосов. — Давайте взглянем на то самое место, где на вас напали.

• Предыдущая
• 18/69
• Следующая