Дорогой мой человек - Герман Юрий Павлович - Страница 97

• Предыдущая
• 97/143
• Следующая

– Э! Э! – крикнул боцман. – Постойте! Это все не так просто. Я советовался с умными ребятами. Шекспир очень хорошо писал. Лучше всех. Вам надо это перевести на русский и отдать в русские театры. Они все сойдут с ума, а вы сделаете большие деньги! Вы будете их иметь – вот они!

И он ткнул пальцем в подаренную Володе книгу.

– Спасибо! – сказал Володя. – Мне, конечно, не хочется вас огорчать, старина, но Шекспира у нас давно перевели и давно играют в театрах. Давным-давно. Так что деньги я на этом не сделаю! Ну, а Шекспира по-английски я буду читать и вспоминать боцмана с «Отилии».

Боцман так и остался в коридоре, пораженный в самое сердце. А Володя издали помахал ему рукой и вошел в палату к Невиллу.

– Вам было здОрово больно, – сказал он, садясь на табуретку между англичанином и вечно пьяным боцманом-американцем с «Сант-Микаэла». – Вы бы взвизгнули пару раз – это помогает…

– Он не из таких, – с ленивой усмешкой на щекастом лице вмешался боцман. – Он гордый, док! Он ничему не верит на этом свете и все презирает. Даже когда сам адмирал вчера…

– Заткните вашу жирную плевательницу! – велел боцману Невилл, и тот, как это ни странно, нисколько не обиделся.

Володя взял руку англичанина, чтобы посчитать пульс, и заметил на тонком пальце перстень с черным камнем – адамовой головой.

– Док, вы коммунист? – вдруг спросил Невилл.

– А почему это вас интересует?

– Я никогда не видел русских коммунистов.

Он смотрел на Устименку нагло и внимательно. И сейчас собираю коллекцию…

– Какую коллекцию?

– Впечатлений.

– Я что-то не очень вас понимаю, – раздражаясь и опять удерживая себя мистическим понятием «персона грата», буркнул Володя. – Я врач, вы раненый. Вот и все.

– Нет, не все, – покусывая нижнюю губу (ему все еще было очень больно), сказал Невилл. – Далеко не все. Из воды меня вытащили русские коммунисты. Один из них, кстати, едва не утонул. Пароход, на который меня вытащили, тоже был коммунистический пароход с названием вашего лидера – «Александр Пушкин»…

Устименко улыбнулся, но лейтенант не заметил его улыбки.

– Теперь меня лечит коммунистический врач. Вот какая у меня коллекция. Это – коммунисты. Но Мосли я тоже знаю, – вы про такого слышали, или вам даже нельзя о них говорить?

– Мосли теперь, кажется, сидит в тюрьме?

– И Муссолини я тоже видел, – с вызовом в голосе сказал Невилл. – Он был от меня совсем близко. И Герингу нас представляли, я был тогда самым молодым летчиком Европы.

– У вас симпатичные знакомые, – сказал Устименко, поднимаясь. – Просто даже неудобно болтать с такой знаменитостью, как вы.

– Посидите, док, – стараясь не замечать Володиного тона, попросил летчик. – Выпейте со мной виски…

Они теперь были вдвоем в палате. Толстый боцман и три матроса ушли играть в карты, за распахнутыми, зашитыми фанерой створками окна сеял длинный дождик, на рейде гукали сирены транспортов, пыхтели буксиры…

– Виски или бренди?

– Ни того, ни другого, – сказал Володя. – А вы налейте бренди в молоко, это вам не повредит…

– А вам нельзя, потому что вы – коммунист?

– Мне нельзя, потому что я еще буду сегодня оперировать. Так же, как вам нельзя, когда вы собираетесь летать.

– Я никогда не буду больше летать, док?

Вопрос был задан так неожиданно, что Володя оторопел.

– Что же вы молчите?

– Вздор! – сказал Устименко. – Вы будете летать еще сто лет!

– Дурак Уорд тоже так говорит, – грустно усмехнулся летчик. – Но я-то знаю. И я понял, что он со своими подушечками не заметил толком самого главного. Я понял, как вы рассердились там, в операционной…

– Уорд – знающий врач, – не глядя на Невилла, солгал Устименко. – Мы придерживаемся разных взглядов в деталях, но в основном…

– Уорд – тупица, – упрямо и зло повторил летчик. – Он просто не замечал меня, покуда не узнал, кто я такой. А я нарочно молчал, потому что это нестерпимо противно. Зато, когда приехал коммодор и пришла шифровка от мамы…

Тонкое лицо юноши изобразило крайнюю степень гадливости, он мотнул головой и замолчал.

– А кто же вы такой? Принц? – тихо спросил Володя. – Или герцог инкогнито? Я что-то читал в этом роде – довольно скучное.

– Вы знаете, что такое правящая элита Великобритании? Слышали?

– Ну, слышал, – не очень уверенно произнес Володя. – Это двести семейств или в этом роде, да?

– Я – то, что у вас называется «классовый враг». Я – ваш враг.

И он посмотрел на Володю с петушиным вызовом в глазах.

– Вы – мой враг?

– Да. Элита!

Теперь Володя вспомнил: это лорды, пэры, герцоги, кавалеры ордена Бани, Подвязки и разное другое.

– Ну так я лорд!

– Байрон тоже был лордом, и ничего! – не слишком умно произнес Володя. – Лорд Байрон!

– Байрон? – удивился Невилл. – Впрочем, да.

– У нас есть очень хороший писатель, – вспомнил Устименко, – Алексей Толстой. Граф, между прочим. И еще Игнатьев – генерал, тоже граф.

Они смотрели друг на друга во все глаза. Потом Устименке стало смешно.

– Это все вздор, – с вызовом в голосе сказал летчик. – Но сейчас вы перестанете улыбаться: меня зовут Лайонел Ричард Чарлз Гэй, пятый граф Невилл.

– Ого! – произнес Володя. – ЗдОрово! Я такое видел только в театре в мирное время. Входит официант и докладывает: «Баронесса, к вам его высочество…»

Лайонел брезгливо усмехнулся:

– Почему официант?

– Ну, камердинер!

– И не камердинер.

– А кто? Эрцгерцог? – нарочно осведомился Устименко. Он и про официанта сказал нарочно.

Но Лайонел понял его игру.

– Бросьте, – сказал он сердито. – Во всяком случае, я вам не товарищ!

Володя вздохнул. Ему становилось скучно.

– Мне все эти камердинеры и эрцгерцоги не интересны, – сказал он. – Для меня вы просто раненый летчик, я же для вас – врач. И не будем утруждать друг друга всяким вздором, понятно вам, господин пятый граф Невилл?

– А, боитесь свободного обмена мнениями! – со смешным торжеством в голосе воскликнул Невилл. – Боитесь даже спорить со мной. Я знаю, мне говорили, что все вы тут как железные…

– Вот что, сэр Лайонел, – уже решительно поднимаясь, произнес Устименко. – Когда вы поправитесь, мы обстоятельно с вами поболтаем на все интересующие вас темы. А сейчас вам надо поспать, а у меня есть работа…

– Но вы еще придете ко мне?

– А как же? Я вас лечу.

– Но я же…

– Вы мой классовый враг?

– Да. И вы не обязаны возиться со мной.

– У вас в голове мусор, – начисто забыв «персону грату», сердито сказал Володя. – Помои! Я надеюсь, что, когда мы вас поставим на ноги, вы поумнеете, сэр Лайонел. Кстати, вы сказали: не товарищ! Я думаю, что тому парню, который тащил вас на спасательный плот и сам едва не погиб, это ваше важничанье не пришлось бы по душе. У нас вот люди, воюющие рядом, все товарищи – от матроса до адмирала. Ну, поправляйтесь!

И он вышел, запомнив почему-то выражение сердитого отчаяния в настежь распахнутых мальчишеских глазах необыкновенного пациента. В кабинете Уорда, не садясь, Устименко посмотрел рентгеновские снимки и насупился.

– Ну что? – спросил Уорд.

– Пуля засела слишком близко к корню легкого, – сказал Устименко. Видите?

Конечно, Уорд видел. Именно поэтому он и считал операцию решительно невозможной.

– Да, но опасность вторичного кровотечения? – сказал Устименко. – Эта штука будет сидеть в его легком, как бомба замедленного действия. Механизм когда-нибудь сработает, и кровотечение приведет к катастрофе.

– Будем надеяться на лучшее, – не глядя на Володю, произнес Уорд. – В конце концов, мы только люди…

– Черт бы нас побрал, если мы только люди! – расшнуровывая ботинки в ординаторской базового госпиталя, где он ныне ночевал, вдруг рассердился Володя. – Только люди, только люди!

Утром он ассистировал Харламову и думал о своем Невилле и о том, как и когда сработает проклятая бомба замедленного действия. В том, что она «сработает», он не сомневался почти, а закрывать на такие истории глаза и утешать себя тем, что мы «только люди», еще не научился…

• Предыдущая
• 97/143
• Следующая