Задверье - Гейман Нил - Страница 12

• Предыдущая
• 12/75
• Следующая

– Меня звать Старый Бейли, дружок, – сказало подобие Робинзона Крузо и стало нашаривать очки, висящие на веревке у него на шее. Наконец смешной человечек их нашел, нацепил на нос и всмотрелся в лицо Ричарда. – Что-то я тебя не признаю. Ты какой баронии вассал будешь? Как тебя зовут?

Ричард не без труда заставил себя сесть. Они находились на крыше старого здания, построенного из бурого камня, над ними высилась башня, по углам ее выступали обветшавшие горгульи, которых время лишило конечностей, крыльев, а в паре случаев, как это ни печально, даже голов. Откуда-то снизу доносился вой полицейской сирены и приглушенный шум уличного движения. Неподалеку в тени башни стояла не то палатка, не то шатер. Нет, пожалуй, бурая палатка, старая, латаная-перелатаная и загаженная птицами. Ричард отрыл было рот, чтобы сказать симпатичному старику, как его зовут.

– Примолкни! – шикнул на него маркиз де Карабас. – Ни слова больше. – И всем корпусом повернулся к Старому Бейли: – Иногда люди, которые суют нос не в свои дела, – он громко щелкнул пальцами прямо под носом у старика, от чего тот даже подпрыгнул, – этих носов лишаются. К делу. Вот уже двадцать лет ты у меня в долгу, Старый Бейли. В большом долгу. И теперь пора платить.

Старик моргнул.

– Я был большим дураком, – тихо сказал он.

– Нет большего дурака, чем старый дурак, – согласился маркиз. Запустив руку во внутренний карман, он вытащил оттуда серебряный ларчик, побольше табакерки, поменьше шкатулки для сигар и гораздо лучше изукрашенный, чем та или другая. – Знаешь, что это?

– К сожалению, да.

– Тогда сохрани его для меня.

– Я не хочу держать его у себя.

– У тебя нет выбора, – сказал маркиз.

Серебряный ларчик старый «Робинзон» взял у него опасливо, обеими руками, будто он может в любую минуту взорваться, маркиз же легонько пнул Ричарда квадратным носком черного сапога.

– Ладно. А нам, пожалуй, пора двигаться, правда?

И действительно, он широким шагом двинулся по крыше, так что Ричарду ничего не оставалось, кроме как плестись следом, держась подальше от края. Маркиз толкнул дверь в стене башни, возле густой поросли печных труб, и они стали спускаться по плохо освещенной винтовой лестнице.

– Кто это был? – спросил Ричард, внимательно рассматривая тускло освещенный пролет. Шаги гулким эхом отдавались в сумраке лестницы.

Маркиз фыркнул.

– Ты ни слова из сказанного не слышал, понял? Тебя и так неприятности ждут. Что бы ты ни сделал, что бы ни сказал, что бы ни услышал, с каждой минутой становится только хуже. Лучше помолись, чтобы не зашел слишком далеко.

Ричард склонил голову набок.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я знаю, это очень личный вопрос. Но вы клинический психопат?

– Возможно, но весьма маловероятно. А в чем дело?

– Ну, – сказал Ричард. – Один из нас точно тяжело болен.

Тусклые лампочки исчезли, тьма стала кромешной, и Ричард споткнулся, когда достиг последней ступеньки и, пошарив ногой, ее не обнаружил.

– Береги голову, – предостерег маркиз и открыл дверь, а Ричард ударился обо что-то лбом и вышел на свет, прикрывая глаза рукой.

Ричард потер лоб. Потом потер глаза. Они только что вышли через дверь стенного шкафа для щеток на лестничной клетке в его собственном доме. В шкафу обитали щетки, престарелая швабра и огромное семейство разнообразных моющих жидкостей, порошков и полиролей. Насколько мог видеть Ричард, никакой лестницы у задней стенки в нем не было, просто стена, на которой висел старый календарь в потеках воды, совершенно бесполезный – разве что когда-нибудь снова наступит тысяча девятьсот семьдесят девятый год.

Маркиз рассматривал объявление «Вы видели эту девушку?», приклеенное возле двери Ричарда.

– Не слишком удачный снимок, – сказал он.

Захлопнув дверцу стенного шкафа, Ричард достал ключи, отпер дверь своей квартиры и оказался дома. И, поглядев в окно гостиной, с облегчением увидел, что снова ночь.

– Ричард! – воскликнула д'Верь. – У тебя получилось!

За время его отсутствия она помылась, и ее одежда выглядела так, словно она хотя бы постаралась отчистить ее от крови и грязи. Чумазые лицо и руки стали теперь белыми. Ричард спросил себя, сколько же ей лет? Пятнадцать? Шестнадцать? Больше? Все равно трудно разобрать.

Она надела кожаную куртку, в которой была, когда он ее нашел: огромную коричневую летную куртку, и из-за нее почему-то стала показалась еще меньше, чем была, и еще ранимее.

– Ну… да… – неловко пробормотал Ричард. Опустившись перед девушкой на одно колено, маркиз де Карабас склонил голову и произнес:

– Приветствую тебя, госпожа.

Ей от этого как будто сделалось не по себе.

– Да вставай же, де Карабас. Я рада, что ты пришел.

Он поднялся плавным движением черной пантеры.

– Насколько я понял, – сказал он, – были произнесены слова «долг», «очень» и «большой». В сочетании друг с другом.

– Не сейчас. – Подойдя к Ричарду, она взяла его руки в свои. – Спасибо. Я действительно очень благодарна за все, что ты для меня сделал. Я поменяла простыни. И мне очень жаль, что я никак не могу отплатить тебе за доброту.

– Ты уходишь?

Она кивнула.

– Теперь я в безопасности. Более или менее… Надеюсь… Хотя бы ненадолго.

– Куда ты пойдешь?

Мягко улыбнувшись, она качнула головой:

– Охо-хо. Обо мне не беспокойся, больше мы не встретимся. И… ты чудесный человек.

Тут она привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку – по-дружески.

– Если мне когда-нибудь понадобится с тобой связаться…

– Не связывайся. Никогда. И… – она помешкала, – мне правда очень жаль. Извини.

От неловкости Ричард стал рассматривать свои ботинки.

– Тебе не за что извиняться, – сказал он и с некоторым сомнением добавил: – Весело было.

Потом он поднял глаза. В комнате никого не было.

Утром в воскресенье Ричард достал из ящика внизу гардероба телефон в форме «бэтмен-мобиля», который подарила ему несколько лет назад на Рождество тетя Мод, и подключил к стенной розетке. Он попытался позвонить Джессике, но без особого успеха. Автоответчик у нее был выключен, и сотовый телефон тоже. Ричард предположил, что она уехала к родителям за город, но туда ему звонить совсем не хотелось. Родители Джессики, каждый по-своему, вселяли в Ричарда неподдельный ужас. Ни один из них так и не одобрил кандидатуру в будущие зятья. Если уж на то пошло, ее мать при случае как бы вскользь обмолвилась, насколько они были разочарованы помолвкой с ним своей дочери и насколько она убеждена, что если бы Джессика захотела, то нашла бы себе много лучшую партию.

Родителей самого Ричарда не было в живых. Его отец внезапно скончался от сердечного приступа, когда Ричард был еще маленьким. С того самого дня мать медленно умирала, а когда Ричард уехал из дома, просто истаяла: через полгода после переезда в Лондон Ричарду пришлось взять билет на ночной поезд в Шотландию и последние два дня провести в маленькой окружной больнице у ее постели.

Иногда она его узнавала, иногда называла именем покойного мужа.

Сейчас Ричард сидел на диване и мрачно размышлял. События последних двух дней с каждым часом казались все более и более нереальными, все более невероятными. Зато сообщение, оставленное на его автоответчике Джессикой, в котором она говорила, что не желает его больше видеть, было вполне реальным. В то воскресенье он прокручивал и прокручивал его, всякий раз надеясь, что Джессика смилостивится, что он услышит в ее голосе хотя бы толику тепла. Не услышал.

Он подумал, не сходить ли за воскресной газетой, но решил этого не делать. Арнольд Стоктон, босс Джессики, многоподбородочная, всего добившаяся своими силами пародия на человека, владел теми воскресными газетами, которые не захватил Руперт Мердох. О нем писали его собственные газеты. И все остальные тоже. Ричард решил, что чтение воскресной газеты только напомнит ему про обед, на которой он не явился в пятницу вечером. Поэтому он вдоволь полежал в ванне, съел пяток сандвичей, запив их несколькими чашками чая, немного посмотрел телевизор и все это время составлял в уме бесконечные разговоры с Джессикой. По завершении каждого мысленного диалога они бросались друг другу в объятия, потом страстно, слезно занимались любовью, и после все было хорошо.

• Предыдущая
• 12/75
• Следующая