Русские инородные сказки - 4 - Фрай Макс - Страница 8

— Лия, — говорит старуха вслед дочери, давно уже спустившейся с холма, уехавшей вместе в детьми на автобусе, полтора часа дороги, петляющей между холмами, до города с площадями, мощеными круглыми булыжниками, со старым обветшалым собором в центре, с тенистыми парками, с крохотной квартиркой, в которой они ютятся всемером — дочь, зять, внуки. Младших она не взяла с собой, и мужа не взяла, или он сам не захотел идти на оглашение завещания, семейное дело, и я там всегда был чужим, так и сказал, наверно, я посижу с детьми, так и сказал, наверно.

— Лия, — говорит старуха вслед уехавшей дочери, — я ведь не знала.

— Драконы, — владыка наклонился и приложил к следу ладонь, — создания эфемерные, порождённые человеческим воображением по дьявольскому наущению… Здоровый, гад.

— Ага, — сказал я.

Следы лап эфемерного создания огибали коровник и заканчивались у калитки. Дальше, на спускавшемся к замёрзшему озеру склоне, поблескивал нетронутый наст. Владыка потрогал колья ограды, повернулся ко мне.

— Девок допроси. Уж больно они… Ревностные христианки, — владыка возвысил голос, — в посте и молитве должны ожидать избавления от зверя, ликом и сутью своим аспидного, как и положено быть порождению тьмы! А эти вон… шастают… Ни страха божьего, ни…

Владыка раздражённо махнул рукой, размашисто перекрестился и пошёл к повозке.

— Ага, — сказал я ему в спину. — Допрошу.

В доме было тепло. Я сбросил тулуп, шапку, снял сапоги. Мария выглянула из кухни.

— Я в комнате завтрак накрыла. Давай… Помоги мне вот только…

Она расправила кусок мягкой белой ткани, сложила его пополам, взялась за один угол. Я перехватил ткань чуть пониже складки, вырастил на другой руке коготь и разрезал туго натянутое полотно на две будущие пелёнки. Мария потянулась ко мне, погладила по щеке.

— Уехал владыка? Ну, и славно… А ты тоже — размяться, размяться! Ночь безлунная… А видели, вишь, донесли. Озеро всё подо льдом?

— Подо льдом, — сказал я.

— Уйдёшь весной?

— Уйду… Я помолчал. — И вернусь осенью.

"В тот же год", — скрипел пером дьячок, — "объявился в озере крылатый змей. Изрыгающий пламя, наводил он ужас на окрестных селян и учинял немалую потраву стадам и посевам, и так бесчинствовал с Пасхи и до Покрова. Зимой же погружался в пучину вод и спал. Такоже доходили до нас слухи, будто умел змей оборачиваться прекрасным юношей и в этом обличье посещал дев и возлегал с ними".

Принц был прекрасен. Поденщица — юна и очаровательна.

— Дорогая! — принц целенаправленно теснил поденщицу к южной башне. — Вы не хотите взглянуть на мою коллекцию боевых мечей?

— Ах, ваше высочество! — поденщица краснела и слегка упиралась.

В южной башне принц задёрнул занавеси на окнах, усадил прелестницу в обитое слегка потёртой кожей кресло и широким жестом обвёл стены.

— А вот, собственно, мечи… Приказать подать вина? Прекрасное вино, из личных погребов батюшки. Подают только в особых случаях, на королевских приёмах…

— Ах, ваше высочество! — поденщица стыдливо потупилась. Воодушевленный принц приоткрыл дверь.

— Эй, ты! — окликнул принц скучающего у двери пажа и понизил голос. — Сбегай в трактир, возьми там пару бутылей вина, того, специального… трактирщик знает. Да быстрей давай, одна нога здесь, другая там!

Торжественно держа в вытянутых руках покрытую густым слоем пыли бутыль, принц продемонстрировал её поденщице.

— Обратите своё драгоценное внимание, о прекраснейшая! Такое вино не нуждается в красочных этикетках, в сосудах причудливой формы… Вековая пыль, покрывающая поверхность простой бутыли, говорит сама за себя. Хранимое в особых, выверенных условиях…

— Ах, ваше высочество! — сказала поденщица и благоговейно прикоснулась к пыли на бутылке. "Вот чёрт", — подумала она. — "Надо будет предложить трактирщику сменить состав клея… Нынешний жидковат". Принц откупорил бутыль.

— Ах, мой принц! — сказала поденщица, принимая наполненный кубок. — Вы так добры ко мне, бедной селянке…

Даже не помню, когда мне впервые захотелось в Буэнос-Айрес. Может быть, когда отец читал мне "Сказки сельвы" Орасио Кироги. Простая детская книжка, подражание Киплингу, но я потом перечитывал ее — даже не помню, сколько раз. Сказки были наивными и героическими, и сердце замирало каждый раз, когда гигантская черепаха, изнемогая, брела, а на спине у нее был привязан лианами ее больной лихорадкой друг, и черепаха шептала: "Я так и умру, и не дойду до Буэнос-Айреса". А когда к ней подбегал мышонок Перес и говорил "Ах ты глупая, глупая! В жизни я не видел такой глупой черепахи! Да ведь ты уже в Буэнос-Айресе! Огни, которые ты видишь там, впереди, и есть Буэнос-Айрес", — на глаза наворачивались слезы. Смешно, конечно, но ведь и мальчикам нужны книги со счастливым концом.

А в другой сказке, "Переправа через Ябебири", злые и надменные ягуары говорили скатам: "Скаты, уйдите с дороги, или мы разорвем вас всех в клочки!" Но на острове лежал их раненый друг, охотник, и скаты отвечали: "Никогда — нет!" Отец сказал мне, что на самом деле скаты отвечали "Nunca jamas", и добавил: "Вообще-то, и то, и другое значит «никогда», так что непонятно, почему они так говорили".

Понемножку, с годами, название «Буэнос-Айрес» потеряло остроту, но однажды ночью мне приснился город. Узкие улицы и маленькие площади окружали замки удивительной архитектуры, теплых желто-оранжевых тонов. Я бродил по улицам и никак не мог налюбоваться, а потом встретил свою первую любовь, еще из младших классов. Она спросила: "Ты давно в Буэнос-Айресе?" — и я не удивился, а понял, что наконец приехал туда, куда так давно собирался.

Наутро я и думать забыл про сон, и отправился на работу, а придя, поискал в Интернете недорогие билеты в Таиланд (пора было в отпуск), но заказывать пока не стал. Часов в двенадцать Эрнандо, наш аспирант из Бразилии, позвал меня на ланч. "С нами еще пойдет одна моя подруга", — предупредил Эрнандо. Девушка по имени Тереса оказалась общительной и разговорчивой, я спросил ее, откуда она, и, услышав "из Буэнос-Айреса", вспомнил свой сон. Через полчаса я уже решил, что Таиланд подождет, и заказал билет в Аргентину.

Перед отъездом мы еще раз встретились в кофейне. Тереса принесла с собой толстый фотоальбом с чудесами Аргентины. Я долго листал его, вглядываясь в лица и пейзажи, и вдруг увидел тёмную фотографию с едва различимой мохнатой и усатой мордой, похожей на сурка.

— Кто это? — полюбопытствовал я, показывая на зверя.

Тереса нахмурилась, развернула альбом к себе.

— А! — воскликнула она с облегчением. — Так это же карпинчо!

Карпинчо, — начала объяснять Тереса, — очень распространенное в Аргентине животное. Обитает он в джунглях, по берегам рек, и замечательно плавает. Карпинчо отличается добрым нравом, любопытен, но обидчив и иногда кусается.