День всех влюбленных - Лубенец Светлана - Страница 8

• Предыдущая
• 8/21
• Следующая

Кэт взглянула в витрину «Пассажа». Вот это кожаное пальто с черно-бурой лисой ей наверняка пошло бы! И сапоги тоже классные! А шляпка какая смешная! С каким-то заячьим хвостом на боку! Неужели сейчас такие в моде? Кэт поправила свою вязаную шапчонку, которая существовала у нее в гардеробе уже года три вне всякой моды, улыбнулась манекену с заячьим хвостом и зашла в широкие двери шикарного магазина.

Первым делом она завернула в отдел с косметическими товарами. Вот если бы у нее было много денег, как у дам из лимузинов, то она накупила бы себе помады самых разных цветов: и с блеском, и без блеска, и перламутровых, и матовых. А к той черно-бурой лисе в витрине магазина подошла бы вот эта – темно-бордовая!

Кэт обернулась к зеркалу, чтобы представить, как на ее лице выглядела бы эта замечательная помада, и тут же сникла. Из блестящих глубин на нее смотрела длинная угловатая девочка-подросток с бледным лицом, бесцветными губами и в дурацкой серой шапке, натянутой по самые брови. Ужас! Блеклая мымра! Настоящая серая мышь! Тоже нашлась Кэт! Ей вдруг сделалось мучительно стыдно этого своего имени, с которым она последнее время так носилась. То-то все кривятся, когда она заставляет себя так называть… И Шмаевский сегодня эдак снисходительно сказал: «Хорошо, пусть будет Кэт». Как он, наверное, в душе смеялся над ней!

Радужные оттенки губных помад сразу померкли, зеркальные стекла будто запотели и перестали отражать, люди вокруг принялись толкаться самым отвратительным образом, как бы тесня девочку к выходу. Закусив губу, чтобы не всхлипнуть, она вылетела из универмага на Невский.

Эти магазины не для Кэт. И вообще весь мир не для нее. Она давно все уже разгадала в этой жизни! Все ложь! Эти разноцветные помады тоже ложь, потому что под ними бесцветные губы! И шикарные магазины – обман, потому что потом все равно приходится возвращаться в свои безликие квартиры без зеркальных стен и ломящихся от товаров прилавков! Конечно, у нее есть новая дубленка и шапка, но разве можно их сравнить с кожаным пальто на витрине? Эта ее дубленка под стать простенькой жизни с тетями Ларисами и продажными отцами! И она, дурацкая Кэт, все время пыталась приукрасить себя этим стильным, как ей казалось, именем! Хорошо, что она случайно забрела в «Пассаж» и увидела, как оно ей не идет! Теперь придется опять просить всех, чтобы ее звали Катей… Снова привыкать…

Катя бродила по питерским улицам, стараясь больше не заглядываться на богато оформленные витрины магазинов и ресторанов. В голове было пусто. Она не думала больше ни о чем. Разве в этом мире есть что-нибудь стоящее, о чем был бы смысл думать! Вот голуби… или воробьи… сидят себе на крышах и проводах и ни о чем не думают. Она, бывшая Кэт, нынешняя Катя, тоже так может. Так ей лучше.

В конце концов она здорово замерзла и повернула в сторону метро. Когда добралась до дома, всюду зажгли фонари. Под их белыми лучами снег празднично заискрился. Под ботинками девочки он вкусно поскрипывал, и ее настроение несколько улучшилось. В конце концов, не все у нее потеряно. Ей даже пятнадцать еще не исполнилось. Она будет считать, что все лучшее у нее впереди.

Катя уже хотела забежать в свой подъезд, когда увидела невдалеке от него машину, похожую на ту, в которой несколько раз мать подвозили до дома. Или это не она? Честно говоря, Катя не слишком разбиралась в машинах. То есть она их вообще никогда не замечала, пока на одной не стала разъезжать мать.

Катя подошла к машине и внимательно ее оглядела. Серая, пузатая. Наверное, иномарка. Надо на всякий случай запомнить номер, чтобы потом проверить, если что. Мать вроде бы обещала больше не водиться со всякими Онегиными, но кто ее знает… Может, не вытерпела? А с какой стати эта машина стоит возле их дома пустая? Неужели… Неужели мать пригласила своего Онегина домой, пока ее нет?

Выскочив из лифта на своей площадке, Катя от возбуждения никак не могла открыть замок. Ключ как-то странно застрял и не хотел поворачиваться. В конце концов дверь открыла Наталья Николаевна.

– Катюха, что ты вытворяешь с замком? – весело спросила она. – И вообще, где тебя столько времени носило? Я уже начала волноваться.

С криком «Где он?» Катя стремительно ворвалась в квартиру и принялась по очереди открывать все двери, даже в ванную, в туалет и в маленькую кладовочку на кухне. Наталья Николаевна некоторое время смотрела на нее с удивлением, а потом спросила:

– Кого ты ищешь-то? Если Барсика Марьи Сергеевны, то она его на прошлой неделе на дачу отвезла!

– Нужен мне этот кот! – сморщилась Катя. – Онегина твоего ищу!

– Какого еще Онегина?

– Такого! Который возит тебя на серой машине! Она у дома стоит!

– Прекрати, Катя! Я сегодня приехала на троллейбусе!

– Врешь!!!

– Как ты смеешь со мной так разговаривать? – возмутилась Наталья Николаевна.

– А вот и смею! Ты же обещала! А сама! Скажешь, что не встречаешься с ним, да? – Катя подлетела к матери и почти с ненавистью уставилась ей в глаза.

– Разденься сначала, – предложила Наталья Николаевна, опустив голову, – и мы поговорим.

– Ага! Значит, встречаешься, встречаешься, встречаешься! Голову опускаешь, на меня не смотришь!

Катя опустилась на пол, не раздеваясь, и наконец горько расплакалась, натянув на лицо ненавистную вязаную шапку того же колера, что и не менее ненавистная машина.

Наталья Николаевна села на пол рядом с дочерью и, не пытаясь ее утешить, заговорила:

– Я сегодня действительно приехала на троллейбусе, но не в этом дело… Ты права, я иногда встречаюсь с этим человеком… вне работы. Редко. Мне хотелось бы чаще, но я знаю, что тебе это не понравится. Меня это мучает, Катя. Думаю, что я могу позволить себе немного радости. Разве нет?

– Мама! Ну какая радость? – Катя сдернула с лица шапку и угрюмо проговорила, уже не всхлипывая: – Они же все гады, как один!

– Кать, ну с чего ты взяла? – Наталья Николаевна все же обняла дочь за плечи. – Если мне один раз в жизни не повезло, это не значит, что всё в ней безобразно и все отвратительны!

– В ней именно всё и все отвратительны! А я – больше всех! – Катя сбросила с себя мамины руки, потом куртку, сняла ботинки, еле развязав шнурки красными закоченевшими пальцами, и заперлась в ванной.

– Доченька! Ты что там собираешься делать? – встревоженная Наталья Николаевна замолотила в дверь кулаками.

Катя открыла дверь и, не глядя на мать, сказала: «Я замерзла, хочу погреться», снова закрыла задвижку и пустила горячую воду.

Руслан Шмаевский тоже всячески уклонялся от подготовки к Дню влюбленных. Нинуля, уставшая уговаривать его сыграть в одной из сцен Онегина, наконец отцепилась, потому что и без него желающих было достаточно. Руслана тревожила Катя Прокофьева, упорно желающая откликаться только на глупое имя Кэт. Он не хотел о ней думать, но почему-то мысли сами собой упорно возвращались к ней. Он специально разглядывал ее в школе. Если до этого он смотрел на Иру Ракитину, как на потрясающей красоты картину, то в лице Прокофьевой взгляду абсолютно не за что было зацепиться. Она не была уродиной, но уж очень обыкновенной.

Руслан все время вспоминал прикосновение Катиных губ к своим, и при этих воспоминаниях у него как-то странно теснило в груди. Странным было и то, что в тот момент он ничего необычного не почувствовал, а теперь вдруг так всерьез растревожился. Ему хотелось встретиться с Прокофьевой и поговорить. Зачем она сделала то, что сделала? Зачем поселила в нем такое беспокойство? Он обрадовался, когда столкнулся с ней в библиотеке один на один. Она же почему-то смотрела на него с презрением. Нагрубила. Это же ненормально: лезть с поцелуями, а потом грубить! Надо все-таки постараться о ней не думать.

А как не думать, если он сейчас остался совершенно один? Все, как ненормальные, репетируют сцены из «Онегина». Девчонки (если опять-таки не считать Катю) возомнили себя Татьянами Лариными: томно поджимают губки, закатывают глазки и носятся со всякими стишками. Парни тоже с ума посходили. Сочиняют какие-то «отповеди» в онегинском стиле и пишут девчонкам записки. У них в классе давно уже идет месяц влюбленных. Что к этому сможет добавить еще один жалкий день четырнадцатое февраля? И кто только придумал его праздновать? Не праздновали же раньше, и ничего! Жили – не тужили.

• Предыдущая
• 8/21
• Следующая