Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 35

— Электра не может мне приказывать, — мягко заметил ему я. — Ты имеешь в виду, она послала тебя сказать, что просит меня прийти к ней?

Роуэн покраснел.

— Да, — ответил он со вздохом, — она послала меня. За тобой.

Я кивнул. Электра часто посылала за мной, раза два в день или даже чаще. И всегда — чтобы пожаловаться на участь пленницы и потребовать немедленного освобождения. Это стало для нас чем-то вроде игры — Электра прекрасно знала, что я чувствую, когда вижу ее. И удачно играла на этом.

За шесть недель, прошедших с тех пор, как Финн взял ее в плен, мы так и не выяснили отношений, но успели узнать, насколько нас влечет друг к другу. Она знала это не хуже меня. Несмотря на то, что мы всегда были врагами, иногда я спал с ней. Это было делом времени и обстоятельств. Я владел ею и она не собиралась умирать из-за этого. Но мне нужно было большее — нужна была королевская власть, наследник и мир с Солиндой, она прекрасно знала это. Она пользовалась этим. И ритуал ухаживания продолжался, каким бы странным это не казалось.

— Она ждет, — напомнил мне Роуэн.

— И пусть ее ждет, — усмехнулся я, взлетел в седло и подобрал поводья: мои люди уже ждали меня. Прежде, чем, Роуэн успел сказать хоть слово в ответ, я уже скакал прочь.

Финн нагнал меня неподалеку от лагеря. Позади нас ехал наш отряд: тридцать хомэйнов, вооруженных до зубов, снова готовых к бою. Наши разведчики донесли о появлении трех солиндских отрядов, я собирался заняться одним из них, два других брали на себя Роуэн и Дункан. Такая тактика неплохо работала в последние несколько месяцев, Беллэм на своем ворованном троне давно уже выкрикивал бессильные угрозы в наш адрес. Правда, хуже нам от этого не становилось.

— Сколько еще мы собираемся держать ее здесь? — спросил Финн.

Незачем было объяснять, о ком идет речь.

— Пока не освободят Торри, — я прищурился на солнце. — В последнем послании Беллэм сообщал, что вышлет ее из столицы с эскортом — и Лахлэна вместе с ней. Электра скоро снова вернется к отцу.

— И ты ее отпустишь?

— Да, — спокойно ответил я, — не так тяжело будет отпустить, если в скором времени я все равно получу ее назад.

Он улыбнулся:

— Как вижу, ты больше не ерепенишься. И с целомудренностью и честью у тебя тоже похуже стало.

— Верно, — хохотнув, согласился я. — Я вернулся, чтобы получить обратно трон своего дяди, и я сделаю все, чтобы добиться этого. Что до Беллэма, мы слишком долго дразнили его. Через месяц, два, три — он покинет Мухаару и начнет войну в открытую. Тогда мы все и уладим.

— А его дочь?

Я взглянул в глаза Финну, по мере того, как ближе становился бой, во рту все сильнее ощущался привкус пыли и железа.

— Она — любовница Тинстара в глазах всех — даже в своих собственных. Хотя бы поэтому она должна стать моей.

— Месть, — Финн не улыбнулся. — Я хорошо понимаю это, Кэриллон, я тоже знаю вкус мести — но, думаю, здесь кроется нечто большее. — Политические соображения, — невинно заверил его я. — Она — надежное и ценное орудие.

Он сморщился:

— В наших кланах все по-иному. — Верно, — согласился я. — В кланах вы берете тех женщин, каких хотите, не считаясь ни с чем, кроме своих желаний.

Я оглянулся на своих солдат — они двигались позади плотной группой, сверкая на солнце оружием и доспехами.

— Людям нужны жены и дети, — тихо добавил я — Королям нужно больше.

— Верно, — с отвращением согласился он, поглядывая на Сторра.

Волк бежал, поравнявшись с конем Финна — глаза в глаза с человеком: странные желтые глаза человека — и янтарные звериные. Но сейчас я не смог бы ответить, кто из них был более зверем.

Может быть, оба.

Мы напали на патруль Беллэма неожиданно, смяв дозорных. Я придержал своего коня, остановившись на некотором расстоянии от обшей свалки и посылая точно в цель стрелу за стрелой. Большой атвийский лук, хотя и был дальнобойным, не обладал силой луков Чэйсули. Когда у меня закончатся стрелы, пожалуй, мне уже не с кем будет сражаться.

Но я поспешил считать себя победителем: атвийская стрела вонзилась в морду моего коня, заставив его взвиться на дыбы Я не мог управлять им и спрыгнул с седла, предпочитая сделать все возможное в пешем бою. Я не собирался отдаваться на волю обезумевшего от боли животного — не больше, чем подставить грудь под стрелы.

Мои хомэйны хорошо сражались — они были достойными воинами. Никакой растерянности — даже при встрече с лучниками, которые нанесли им поражение шесть лет назад. Но нам пришлось сражаться с превосходящими силами. Люди Беллэма в ярости набросились на моих солдат, выставив копья, размахивая ножами, с дикими безумными криками. Мы столько раз побеждали их — теперь они брали реванш.

Я отшвырнул бесполезный лук — стрелы закончились, — и схватился за меч, врезавшись в ближайшую свалку, прорубая себе путь клинком. Как из-под земли, передо мной появился дюжий атвиец, размахивавший тяжелым широким мечом. Я парировал удар, невольно вздрогнув — удар болезненно отдавался в напряженных мышцах. С силой отбросил в сторону его руку, сжимавшую меч, и нанес контрудар, рассекший атвийцу плечо.

Атвиец рухнул наземь. Я вырвал меч, споткнулся о тело своего противника и едва успел парировать удар, нацеленный мне в голову, мгновенно обернувшись, я ударил мечом по руке нападавшего. Солиндец повалился с воплем, добавив новой крови к той, что уже заливала вытоптанную траву.

Одного взгляда по сторонам хватило, чтобы понять, что поле боя остается за солиндцами.

Теперь нужно было думать о спасении. Мой конь остался где-то позади, но враги в большинстве своем также бились пешими — первый удар был нанесен с расчетом спешить их, а подобное состязание в беге выиграет тот, у кого больше причин бежать.

Я оглянулся в поисках Финна: он был неподалеку от меня, кричал что-то сошелся в поединке с солиндским солдатом. Он был в человечьем обличье, хотя, быть может, в битве облик зверя помог бы ему больше. Как-то раз мой Чэйсули объяснил мне, что так должно быть — ради равновесия, воин Чэйсули остается самим собой даже в облике лиир, но, забывшись в горячке боя, навсегда может потерять себя Воин, преступивший грань равновесия, мог навсегда остаться в облике зверя.

Я вовсе не желал, чтобы Финн навсегда оказался заключенным в оболочке волка. Он был мне нужен таким, как есть.

И тут я заметил Сторра, бросившегося вперед между двумя сражающимися. Он несся по залитому кровью полю битвы, вытянув хвост и прижав уши, обнажив в оскале клыки. Я знал — он спешит на помощь Финну, и видел — он опоздал.

Клинок впился в левое плечо волка. Тот коротко взвыл от боли, и этот вой словно мечом рассек грохот битвы. Финн тут же услышал его — или, быть может, благодаря их связи, услышал нечто другое. Я беспомощно смотрел, как он обернулся к Сторру, словно забыв о своем противнике.

— Нет! — взревел я, пытаясь добежать до него по скользкой траве. — Финн берегись!

Он не успел. Атвийское копье пронзило его ногу, пригвоздив к земле.

Я бросился вперед по телам мертвых и раненых, врагов и хомэйнов.

Финн навзничь распростерся на земле, пытаясь вырвать копье из раны. Но оно прошло насквозь сквозь плоть — он ничего не мог бы сделать, даже сломав древко копья.

Атвийский копейщик, оценив свое преимущество, выволок из ножен нож и замахнулся, намереваясь добить раненого.

Мой меч рухнул на него — удар сверху вниз рассек кожу, кольчугу и плоть. Я подхватил падающее вперед тело — иначе оно рухнуло бы на Финна — и отбросил его в сторону с проклятьем, увидев, что успел сделать атвиец первым ударом ножа.

Лицо Финна было рассечено до кости. Кровоточащая рана пересекала его — от левого глаза до челюсти.

Я сломал древко копья и перекатил тело Финна на бок, радуясь тому, что он без сознания, вырвал наконечник копья — тело дернулось под моими руками, кровь ручьем хлынула из раны, растекаясь по примятой траве. Я поднял моего ленника с земли и понес его прочь.

…Финн выкрикивал имя Сторра и бился в моих руках, мне пришлось силой прижать его к одеялу. Я пытался успокоить его — хотя бы словами, но боль и лихорадка от ран уже взяли верх над его разумом. Я сомневался в том, что он слышит меня — что вообще знает о моем присутствии.