Песнь Хомейны - Роберсон Дженнифер - Страница 26

Я было подумал, что он мало что унаследовал от матери — и тут мальчишка улыбнулся. Я увидел словно отражение Аликс и почувствовал боль от того, что Донал был сыном Дункана, а не моим.

Дункан быстро наклонился и, подхватив мальчишку на руки, поднял его и посадил на плечо. Он обернулся, улыбаясь знакомой тихой улыбкой — улыбкой финна — и я понял, что очень мало знаю Дункана. Я всегда видел в нем соперника, мужчину, который желал ту же женщину, что и я, и который завоевал ее, когда я не смог этого сделать. Я видел в нем человека, который увел свой народ от границы пропасти туда, где оставалась надежда выжить. О прочем я и не думал.

Теперь же я задумался, кем он был для Чэйсули — и для того мальчонки, которого нес сейчас на плече.

А мальчишка смеялся. Его голос был чистым сопрано, звучал чуть похоже на голос девочки — с возрастом это уйдет, сердечный, открытый, не таящийся ни о г кого. Несомненно, Донал знал, как это — прятаться и скрываться, поскольку именно этим он и занимался все пять лет своей жизни, но смелости он из-за этого не утратил. Дункан и Аликс следили за тем, чтобы он чувствовал себя хотя бы относительно свободным.

Обитель внезапно ожила. Гул голосов и смех детей стал служил теперь словно бы дополнением к этой сцене. Глядя на Дункана и его сына я понимал, что вижу будущее Хомейны. Сын, рожденный от Дункана, без сомнения будет править Чэйсули по смерти своего отца. Будет ли мой сын править вместе с ним? Мухаар Хомейны и вождь клана Чэйсули… Под их властью суждено возродиться народу, и земле оправиться от войны, Хомейне — стать лучше и сильнее, чем она когда-либо была.

Я рассмеялся. Мой смех, в отличии от сопрано Донала, звучал басовито, и на миг голоса приутихли. Я увидел, как удивление на лице Дункана сменяется узнаванием, а затем — гостеприимной радостью. Он ссадил сына с плеча и остался ждать, пока я спешусь.

Но сперва я подошел к Доналу, а не к его отцу. Мальчик, такой маленький по сравнению с отцом, смотрел на меня настороженно. Он знал, что чужаки зачастую приносят беду, а потому смотрел на меня, как на возможную опасность.

Рядом со мной он казался совсем малышом — я был еще выше ростом, чем Дункан. Я тут же опустился на одно колено, чтобы не быть похожим на голодного демона, нависающего над ребенком. Теперь мы были как бы равны: высокий принц и маленький мальчик, оба — воины. Прошлое, настоящее и будущее.

— Я — Кэриллон, — представился я, — и я благодарю богов, что ты здесь, дабы помочь мне.

Настороженность исчезла, уступив место узнаванию. Я видел в его лице удивление, неуверенность и растерянность — но в то же время и гордость. Донал вынул ручонку из широкой ладони отца и встал передо мной, нахмурившись, сосредоточившись, его загорелые щеки залил темный румянец. Он был милым мальчиком, а со временем обещал превратиться в красивого мужчину. Чэйсули вообще красивая раса.

— Мой жехаан служит тебе, — мягко сказал он.

— Верно.

— И мой су-фоли.

Я подумал о стоящем за моей спиной Финне:

— Да. Это прекрасно.

Донал смотрел на меня пристальным взглядом, в котором больше не было ни сомнения, ни нерешительности. На его лице ясно читалось, что он до конца понимает смысл тех слов, которые собирается сейчас произнести.

— Тогда и я буду служить тебе.

Маленькая клятва маленького мальчика. И все же я ни на йоту не сомневался ни в его серьезности, ни в его чести. Все Чэйсули таковы, это у них в крови.

Донал станет воином лишь через годы, но я не сомневался в том, что он не изменит слову.

Я положил руки на его хрупкие плечи, внезапно почувствовав себя слишком большим и неуклюжим, как и рядом с моей матерью — во мне было не слишком много нежности. И ни капли отцовских чувств.

Зато я хорошо знал, что такое честь и гордость, и умел уважать их — даже в пятилетнем мальчишке.

— Если бы рядом со мной мог встать Чэйсули, это был бы ты, — сказал я ему.

Он ухмыльнулся:

— У тебя уже есть мой су-фоли! Я рассмеялся в ответ:

— Да, и я благодарен ему. Я не сомневаюсь, что он еще долго будет рядом со мной. Но если мне понадобится еще один, я знаю, к кому обратиться.

Он смутился — все-таки он был еще юным, совсем мальчишкой. Доверительность между нами исчезла: я снова стал принцем, а он — всего лишь сыном Дункана, и теперь было не время для клятв верности.

— Донал, — сказал Финн за моей спиной, — если хочешь служить своему сюзерену так же, как я, позаботься о его коне. Иди и присмотри за ним.

Мальчик исчез мгновенно. Я повернулся, поднимаясь на ноги, и увидел, как посветлело лицо Донала, когда он бросился исполнять поручение Финна. Он подхватил поводья моего коня и бережно повел его к коновязи у кромки леса. Финн шел пешком рядом с Доналом, и я видел, что его лицо светится тихим счастьем.

Да, ему нужен был сын.

— Ты оказываешь мне этим честь, — промолвил Дункан.

Я посмотрел на него. Его голос звучал странно — смесь удивления, покорности и гордости. Чего он от меня ждал? — того, что я не приму мальчика, отошлю его прочь? Разве я мог поступить так — тем более, с сыном Аликс?

Потом я понял, что с ним происходит. Он не забыл ничего из того, что было между нами, может быть, он даже боялся этой первой встречи. Нет, не боялся для этого Дункан слишком хорошо меня знал. Но, вероятно, он рассчитывал на проявление неприязни с моей стороны.

Что ж, это было правдой — в какой-то мере: между нами по-прежнему стояла Аликс.

— Я оказываю честь тебе, — согласился я, — но и самому мальчику также. Я провел с Финном пять лет и кое-что узнал о ваших обычаях и о том, как вы воспитываете детей. Я не стану оскорблять Донала, пренебрегая им или обращаясь с ним, как с ребенком: он просто воин, который еще не стал достаточно взрослым.

Дункан облегченно вздохнул, настороженно-неприязненное выражение покинуло его лицо, оно стало по обыкновению спокойным, с несколько отстраненным выражением. Он покачал головой:

— Прости, Кэриллон, я недооценил тебя. Я рассмеялся с облегчением:

— Ты должен благодарить за это своего брата. Финн сделал меня таким, какой я есть сейчас. — Но, надеюсь, не своей копией.

— Хочешь сказать, что двоих таких, как Финн, ты уже не вынесешь?

— О боги, — с ужасом сказал он, — два Финна? Одного и то много!

Но в его голосе прозвучала нотка теплоты и любви, а на лице появилось выражение удовольствия, я запоздало осознал, что он тосковал по Финну, что ему не хватало Финна так же, как Финну — его. Когда они были вместе, им были не важны их разногласия.

Я протянул руку и сжал его ладонь в обычном приветствии Чэйсули:

— Благодарю тебя за него, Дункан. Его руками ты не единожды спасал меня.

Пальцы Дункана сомкнулись на моей руке:

— То, что знает Финн, он узнал не от меня, — ответил он, — В нем мало что есть от меня. Хотя ведают боги, что я пытался… — он усмехнулся, не окончив фразы. — Он не солгал. Он сказал, что ты вернулся из изгнания настоящим мужчиной.

Это признание заставило меня рассмеяться:

— В моем присутствии он бы такого не сказал никогда.

— Может, и нет, — задумчиво произнес Дункан, — но он сказал это мне, а я тебе.

Мужчины судят друг о друге по рукопожатиям. Мы стояли несколько мгновений, вспоминая прошлое, и его рука ни разу не дрогнула — также, как и моя. Между нами было многое, и мы помнили об этом.

Наконец, мы разжали руки — мне подумалось, что с тех давних пор мы оба во многом изменились. Между нами словно произошел безмолвный разговор: он признал, что я стал иным, чем был прежде, когда он впервые узнал меня, а я понял, кем был он. Не соперник, но друг, человек, которому я мог доверить свою жизнь. А такого непросто найти, когда король назначает цену за твою голову.

— Мой шатер слишком мал для Мухааров, — тихо заметил он, и, приглядевшись, я увидел в его глазах веселые искорки. — Мой шатер в особенности мал сейчас для тебя. Идем со мной, и я предоставлю тебе более подходящий трон — может, более подходящий, чем тот, другой. По крайней мере, пока ты не убил того, кто забрал его себе.