Год Кита - Шеффер Виктор - Страница 36

В статье говорится: «Кишечник животных обычно отличается большой длиной, на что указывает даже его название на японском языке – «хиакухиро». Особенной длины достигает кишечник кита, и он часто служит символом долголетия. Вот почему в Нагасаки кишки кита едят, празднуя Новый год».

В ходе эксперимента по изучению вкусов населения восемь тысяч японских школьников получали на ленч изделия из мяса кита. В рацион входили: китовый «бекон» с капустой, пирожки с молотой китовой печенью и многое другое. Исследователи выяснили, что мальчики охотнее едят незнакомую пищу, чем девочки, старшие дети – охотнее, чем младшие; дети из районов, где экономят на еде,- охотнее, чем дети из богатых районов.

«Районы, где экономят на еде»,- это районы, где дети голодают.

Меня беспокоит проблема «антигуманности» преследования и убийства китов. Доктор X. Р. Лилли[88], судовой врач, работавший на британских китобойных судах в Южном океане, сообщал: «Методы, которыми все еще пользуются для умерщвления китов, можно назвать только варварскими и жестокими… Приведу самый ужасный случай из тех, что я видел своими глазами: самку кита-полосатика в довольно поздней стадии беременности убивали в течение пяти часов; девять раз в нее стреляли из гарпунной пушки».

Так называемые спортсмены-охотники тоже обагряют руки кровью – кровью оленей, кроликов, белок и других сухопутных животных. Как биолог я признаю, что размножение этих животных должно быть поставлено под контроль. Но какой?

Не приходится сомневаться в антигуманности вивисекции; однако вивисекция породила медицину, а медицина спасает жизни миллионов взрослых и детей. Зачислим ли мы в гуманисты тех людей, которые крали кошек и собак и затем продавали их вивисекторам? Или тех, по чьей вине совершались ритуальные убийства животных, мясо которых можно было бы употребить в пищу? Или тех, по чьей вине тысячи птиц бессмысленно гибнут от пролитой в море нефти? Или держателей грязных придорожных зверинцев? Или изобретателей инкубаторов, поставляющих нам кур и яйца? Или исследователей, которые отправляют животных в космос – на смерть ради науки?

Размышляя о подобных вещах, я вспоминаю отрывок из автобиографии Альберта Швейцера[89]:

«Желая спасти птенца орлана от издевательств жестоких туземцев, я покупаю его у них… Но теперь мне надо решить – позволить ли орленку умереть с голоду или ежедневно убивать некоторое количество рыбок, чтобы кормить его? Я решаю спасти жизнь орленка, но каждый день страдаю, принося ему в жертву другие жизни, В нашем мире судьба множества разных существ постоянно зависит от решения подобной дилеммы… и мы снова и снова убеждаемся в том, что сохранить свою жизнь и жизнь вообще можно лишь за счет потери других жизней. Человек, которому знакомо чувство благоговения и преклонения перед Жизнью, убивает и уничтожает только в тех случаях, когда этого нельзя избежать,- но никак не по небрежности и легкомыслию. И всякий раз, когда представляется возможность облегчить страдания и отвратить гибель, он вкушает блаженство.»[90]

В начале июня семья нашего маленького героя оказывается у западной окраины тихоокенских просторов. В один прекрасный день он обнаруживает в волнах какой-то плавающий предмет; локатор утверждает, что это кит, но форма тела этого кита кажется малышу странной, и он медленно и осторожно приближается к незнакомцу. Тот тих и неподвижен. Лишь волны поднимают и опускают его на поверхности моря. Китенок поводит головой из стороны в сторону, пускает в ход все свои органы чувств, пытаясь определить, что это такое. Китиха ушла вперед метров на сто. А перед китенком покачивается в волнах серая, усеянная белыми пятнами туша кита. Один длинный плавник этого кита обращен в глубину, второй неуклюже торчит в воздух, словно кит все еще призывает кого-то на помощь. Из распоротого брюха вываливаются внутренности; между ними, отрывая куски, снуют взад и вперед три пряморотые акулы далатии с тусклыми глазами. Перед нашим героем – мертвый кит-горбач. Длина его – восемнадцать метров, зубов у него нет – как и у всех усатых китов, нет также и глаз, потому что их съели крабы-плавунцы – портуниды. Огромная туша едва возвышается над поверхность моря. Скоро какая-нибудь акула проест согнутую дугой спину, и тогда туша постепенно опустится на дно. Там сотни слепых любителей падали – животных и рыб разных размеров – растащат ее на куски, оставив лишь скелет. Твердые белые слуховые кости, прочные, как камень (каждая размером с кулак), пролежат на дне несколько десятилетий. Возможно, какое-нибудь научно-исследовательское судно зацепит эти любопытные кости глубоководным, тралом и вытащит их на поверхность – впрочем, вероятность этого весьма невелика.

Два дельфина, одетые в черно-белые костюмы арлекинов, приближаются к маленькому кашалоту. Они на пять метров выскакивают в синеву неба, рассыпая над волнами фонтаны радужных брызг и поражая своей идеальной формой и легкостью движений. Для маленького кашалота это ничем не примечательные обитатели океана. Увлеченные веселым бегом по волнам, дельфины быстро удаляются.

Китенок тихо опускается в глубину. Ничто не ограничивает свободу его перемещения в океане. Он живет в гармонии со временем и пространством. Бесконечность и космос для него не существуют. Он сонно смотрит вниз, туда, где голубые тона постепенно темнеют, растворяясь в фиолетовой бездне. Растет давление. Китенок прекращает погружение и, лениво шевельнув хвостом, неторопливо поднимается на поверхность. Несколько раз вдыхает и выдыхает воздух.

Проходит час. Китенок лениво лежит у самой поверхности моря, освещенного яркими лучами солнца. Брюхо его полно теплого материнского молока; теперь он тихо дергает за хвост крупную рыбину, торчащую из пасти матери. Может быть, она сознательно учит его хватать и проглатывать твердую пищу? Едва ли. Китенок наконец отрывает восхитительный кусок белого мяса и проглатывает его.

Солнце опустилось за горизонт; прошел еще час, и мать маленького кашалота, изогнув спину, впервые за день отправляется на охоту в глубину. Сегодня ей везет – не прошло и минуты, как она обнаружила целую тучу светящихся кальмаров. Кальмары невелики, но зато их тут великое множество, тысячи и тысячи голубоватых теней, быстро мелькающих в темноте. Китиха поворачивается налево, направо, хватает пастью десяток пытающихся улизнуть кальмаров и разом превращает их в бесформенную массу. Проглотив добычу, она отдыхает. Фосфоресцирующая слизь, покрывавшая кожу кальмаров, некоторое время остается у нее в пасти, светится на зубах и языке. Китиха неторопливо скользит в темной толще воды. Кальмары и охотящиеся на них хищные рыбы замечают бледное свечение ее пасти и приближаются к ней; китиха легко ловит и поедает их. Когда она наконец поднимается на поверхность, чтобы подышать и отдохнуть, ее встречает маленький кашалот. Заметив призрачный свет, который исходит из пасти матери, китенок приходит в возбуждение – он уже видел такой свет и связывает его с пищей, Когда мать ныряет в следующий раз, сын неуверенно следует за ней.

Между тем кальмары поднялись выше и держатся теперь в тридцати метрах от поверхности – в тех слоях воды, где плавает сейчас планктон, которым питаются эти кальмары. Держась почти вплотную к материнскому боку, маленький кашалот наблюдает ночной подводный мир; светящуюся тьму то и дело пронзают бесформенные движущиеся огоньки. Китенок хватает тускло светящийся кусок, торчащий из пасти матери, и убеждается, что это вкусно. Возбуждение его растет. Сильный удар хвоста – и китенок бросается вперед и беззубой пастью крепко хватает двух кальмаров. Однако его легкие уже начали ощущать недостаток свежего воздуха – пора возвращаться на поверхность. Так он охотится, часто поднимаясь, чтобы подышать,- в четыре раза чаще, чем его мать.