Непристойная страсть - Маккалоу Колин - Страница 2

– Бросайте свой мешок вон на ту кровать, – сказала сестра Лэнгтри, указывая на крайнюю в ряду койку, стоявшую у дальней стены, прямо под закрытым ставнями оконным проемом.

Такой же проем находился и за изголовьем. Лучше не придумаешь места, чтобы схватить простуду, лежа на сквозняке.

– Вещи разложите потом, – добавила она. – В отделении сейчас пять пациентов, и мне хотелось бы, чтобы вы познакомились с ними до ужина.

Майкл положил шляпу на подушку, высыпал содержимое вещмешка прямо на кровать, после чего обернулся к сестре Лэнгтри. Часть комнаты за его кроватью была отгорожена несколькими ширмами, и создавалось впечатление, будто с той стороны лежал при смерти какой-то таинственный больной. Но сестра Лэнгтри, невозмутимо поманив его за собой, проскользнула между двумя ширмами с легкостью, выдававшей ежедневные упражнения. Оказалось, что никто не умирал и никакой тайны нет вообще. Ширмы отгораживали длинный узкий обеденный стол, по обеим сторонам которого вытянулись скамейки, а у торца стояло весьма удобное на вид кресло.

По другую сторону стола виднелась дверь на веранду, которая, словно кокетливое кружево, обрамляла одну из стен корпуса. Длина ее составляла тридцать шесть футов, ширина – двенадцать. Сразу же под крышей были прикреплены бамбуковые шторы, которые во время ливня опускали вниз, но сейчас они были закатаны до самого карниза. Роль перил исполнял простой забор, составленный из столбиков с перекладиной, чуть-чуть не доходившей до пояса. На пол были постланы такие же доски, что и в самой палате, и когда Майкл вступил на них подкованными ботинками, они с глухим рокотом прогнулись. Вдоль стены, примыкавшей к палате, стояли, одна к другой, четыре койки, а вся остальная веранда была уставлена креслами самых разнообразных конструкций. Неподалеку от двери располагался стол – почти точная копия обеденного, только подлиннее. По обеим сторонам его также тянулись скамейки. Стол окружало множество кресел, так что создавалось впечатление, что эта часть веранды была излюбленным местом всех обитателей отделения. Стена, отгораживающая веранду от палаты, сплошь состояла из оконных проемов, деревянные ставни которых были полностью открыты, чтобы даже малейший ветерок мог проникнуть внутрь, потому что хотя веранда и была скрыта от муссона самим бараком, тем не менее случалось, что с ее стороны задувал вдруг юго-восточный пассат.

День угасал, но последние отблески света еще согревали землю. Расплавленное золото, перемежаясь с ярко-синими тенями, заливало все пространство вокруг веранды. Большая черная птица парила в потоках света, садясь время от времени на верхушки кокосовых пальм, и тогда они становились похожими на золоченую броню сказочной танцовщицы с острова Бали. Воздух искрился и колыхался вместе с ленивым танцем пылинок в лучах света, и казалось, мир медленно погружается на дно моря, пораженного солнечным ударом. Устремилась ввысь разноцветная ребристая клеть радуги, опоры небесного свода, но тут же была жестоко смята, переломленная надвое в самой вершине арки. Бабочки носились взад и вперед, появились ночные мотыльки – они встречались и разлетались в разные стороны, не видя друг друга, как молчаливые мерцающие призраки, а из-под пальмовых ветвей, пристанища бесчисленного множества птиц, доносились чистые жизнерадостные трели и звонкое щебетание.

«О господи, сейчас что-то будет, – подумала сестра Лэнгтри, проходя впереди Майкла на веранду. – Никогда не знаешь, чего от них ждать, потому что, какими бы нормальными они ни выглядели, их поведение – за пределами разума, и только моя интуиция как-то помогает постичь ход их мыслей. И куда может завести их желчное раздражение? Да, конечно, где-то в глубине во мне сидит способность или, может быть, дар понимать их чутьем, но мой мозг не в состоянии понять, что же это такое».

Еще полчаса назад она сообщила им о прибытии нового пациента и сразу же почувствовала, как они забеспокоились. Впрочем, она другого и не ждала – они всегда воспринимали новичка как некую угрозу, и до тех пор, пока его присутствие не становилось для них привычным, пока внутреннее равновесие их мира не восстанавливалось, они чаще всего отторгали его. Причем их реакция непосредственно зависела от состояния, в котором поступал новый больной: чем больше времени у нее отнимал уход за ним, тем сильнее был их протест. Но в конце концов все утрясалось само собой, новичок потихоньку становился своим, но до того как это происходило, ей приходилось очень и очень нелегко.

За столом и поодаль сидели четверо мужчин, трое из них были по пояс голыми. Пятый, вытянувшись в полный рост, лежал рядом на кровати и читал.

Только один из них поднялся при виде вошедших – это был высокий худой человек на вид лет тридцати пяти. Светлые волосы его были выжжены солнцем почти добела, глаза голубые. На нем был надет вылинявший военный китель с поясом, прямые брюки и ботинки военного образца – такие носили те, кто воевал в пустыне. Три звездочки на погонах говорили о том, что человек этот имеет звание капитана. Вежливость, проявленная им, казалась вполне естественной, но на самом деле она относилась лишь к сестре Лэнгтри, и улыбка, с которой он приветствовал ее, предназначалась только ей и отнюдь не распространялась на стоявшего рядом новичка.

Майкл сразу же отметил, как они смотрели на сестру Лэнгтри – их взгляды были взглядами собственников, а вовсе не влюбленных. Но наиболее любопытным ему показалось их явное нежелание взглянуть на него, несмотря на то что сестра Лэнгтри взяла его за руку и потянула за собой, так что теперь он уже стоял не у входа, а рядом с ней. Ухитриться не смотреть на него было довольно сложно, и тем не менее им это удавалось, даже тому тощему дохлику, развалившемуся на кровати.

– Майкл, разрешите представить вам Нейла Паркинсона, – объявила сестра Лэнгтри с ласковым нажимом, не обращая внимания на напряженную атмосферу, воцарившуюся на веранде.

Ответная реакция Майкла была совершенно безотчетной: увидев капитанские звездочки, он вытянулся по стойке «смирно» и замер, как солдат на карауле.

Эффект от его приветствия можно было сравнить разве что с пощечиной.

– Какого черта! – зашипел Нейл Паркинсон. – Мы все тут, в «Иксе», одним миром мазаны. А спятившим, слава богу, званий пока еще не присуждают.

Военная выучка Майкла оказалась как нельзя более кстати: выражение его лица не изменилось, и в ответ на столь очевидную грубость он просто перешел от стойки «смирно» к положению «вольно». От его внимания не ускользнуло, что сестра Лэнгтри нервничает, потому что хотя она и отпустила его руку, но продолжала стоять достаточно близко, и ее рукав касался его рукава, как будто тем самым она хотела как-то поддержать его. Майкл немного отодвинулся, в конце концов ему здесь жить, а значит, и устраиваться он должен сам.

– Говорите за себя, капитан, – послышался чей-то голос. – Не все тут одним миром мазаны. Вы можете считать себя спятившим, если вам так нравится, но я никакими тропическими психозами не страдаю. Меня посадили сюда, чтобы заткнуть мне рот, только и всего. Я слишком опасен.

Капитан Паркинсон отступил на шаг в сторону и обернулся к говорившему – полуголому молодцу, лениво развалившемуся в кресле, гладкому, самодовольному и необыкновенно красивому.

– Вот и заткнись, сволочь паршивая! – оборвал его Паркинсон с такой неожиданной ненавистью, что всем стало не по себе.

«Пора брать дело в свои руки, – думала сестра Лэнгтри, – пока еще не слишком поздно и в моей власти оставаться хозяйкой положения. Похоже, гостеприимство они ему обеспечат весьма сомнительное, если это вообще можно назвать гостеприимством. Судя по их виду, они разыграют встречу в притворно печальных тонах, и тогда управиться с ними будет трудно». А ей так хотелось гордиться ими – она искренне любила их и переживала за их трудности и неудачи.

Когда она заговорила, голос ее звучал спокойно, немного отстраненно, с насмешливыми интонациями, в нем слышались металлические нотки, которые, она надеялась, новичок не принял на свой счет.