Горящие здание. Лирика современной души - Бальмонт Константин Дмитриевич - Страница 18

Можно петь немолчные хвалы,

Говоря всегда одно и то же.

Я люблю провалы горной мглы,

Где кричат голодные орлы,

Узкий путь, что с каждым мигом строже —

Выше, выше мчит узор скалы.

Но на свете мне всего дороже —

Радость вечно петь Тебе хвалы,

Милосердный Боже!

Камень Иоанна, нежный изумруд,

Драгоценный камень ангелов небесных,—

Перед теми двери Рая отомкнут,

Кто тебя полюбит в помыслах чудесных,—

Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!

Твердая опора запредельных тронов,

Яшма, талисман апостола Петра,—

Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов

В час когда приходит трудная пора,—

Яшма, украшенье запредельных тронов!

Камень огневой неверного Фомы,

Яркий хризолит оттенка золотого,—

Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,

Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, —

Хризолит прекрасный мудрого Фомы!

Символы престолов, временно забытых,

Гиацинт, агат, и дымный аметисте-

После заблуждений, сердцем пережитых,

К небу возвратится тот, кто сердцем

                                   чист,—

Легкий мрак престолов, временно забытых!

Радость высших духов, огненный рубин,

Цвета красной крови, цвета страстной жизни,—

Между драгоценных камней властелин,

Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне,—

Камень высших духов, огненный рубин!

Мне все равно: царем ли быть могучим,

Иль мудрецом, средь отреченных книг,

Иль облаком, бегущим к дальним тучам,

Чтоб засветиться молнией на миг.

Всему и всем сочувственный двойник,

Я ввысь иду по лабиринтным кручам,

Судьба зовет, покой пустынь велик,

И стих в душе звучит ключом гремучим.

Туда, туда! За грани вечных гор!

Вершины спят. Лазурь, покой, простор.

Властительны невидимые чары.

В предсмертной мгле дрожит одна звезда,

Над дольней тьмой, где дымные пожары.

Вершины спят. Скорей! Туда, туда!

Вершины белых гор

Под красным Солнцем светят.

Спроси вершины гор,

Они тебе ответят.

Расскажут в тихий час

Багряного заката,

Что нет любви для нас,

Что к счастью нет возврата.

Чем дальше ты идешь,

Тем глубже тайный холод.

Все — истина, все — ложь,

Блажен лишь тот, кто молод.

Нам скупо светит день,

А ты так жаждешь света.

Мечтой свой дух одень,

В ином же жди привета.

Чем выше над землей,

Тем легче хлопья снега,

С прозрачной полумглой

Слилась немая нега.

В прозрачной полумгле

Ни мрака нет, ни света.

Ты плакал на земле,

Когда-то, с кем-то, где-то.

Пойми, один, теперь:—

Нет ярче откровенья,

Как в сумраке потерь

Забвение мгновенья.

Мгновенье красоты

Бездонно по значенью,

В нем высшее, чем ты.

Служи предназначенью!

Взойди на высоту,

Побудь как луч заката,

Уйди за ту черту,

Откуда нет возврата!

Между Временем и Вечностью,

Как над брызнувшей водой,

К нам заброшен бесконечностью

Мост воздушно-золотой,—

Разноцветностью играющий,

Видный только для того,

Кто душою ожидающей

Любит Бога своего,—

Кто, забыв свое порочное,

Победил громаду зол,

И, как радуга непрочная,

Воссиял — и отошел.

Я — в стране, что вечно в белое одета,

Предо мной — прямая долгая дорога.

Ни души — в просторах призрачного света,

Не с кем говорить здесь, не с кем, кроме Бога.

Все что было в жизни, снова улыбнется,

Только для другого,— нет, не для меня.

Солнце не вернется, счастье не проснется,

В сердце у меня ни ночи нет, ни дня.

Но еще влачу я этой жизни бремя,

Но еще куда-то тянется дорога.

Я один в просторах, где умолкло время,

Не с кем говорить мне, не с кем, кроме Бога.

Я видел сон, не все в нем было сном,

Воскликнул Байрон в черное мгновенье.

Зажженный тем же сумрачным огнем,

Я расскажу, по силе разуменья,

Свой сон,— он тоже не был только сном.

И вас прося о милости вниманья,

Незримые союзники мои,

Лишь вам я отдаю завоеванье,

Исполненное мудростью Змеи.

Но слушайте мое повествованье.

Мне грезилась безмерная страна,

Которая была когда-то Раем;

Она судьбой нам всем была дана,

Мы все ее, хотя отчасти, знаем,

Но та страна проклятью предана.

Ее концы, незримые вначале,

Как стены обозначилися мне,

И видел я, как, полные печали,

Дрожанья звезд в небесной вышине,

Свой смысл поняв, навеки отзвучали.

И новое предстало предо мной.

Небесный свод, как потолок, стал низким;

Украшенной игрушечной Луной

Он сделался до отвращенья близким,

И точно очертился круг земной.

Над этой ямой, вогнутой и грязной,

Те сонмы звезд, что я всегда любил,

Дымилися, в игре однообразной,

Как огоньки, что бродят меж могил,

Как хлопья пакли, массой безобразной.

На самой отдаленной полосе,

Что нс была достаточно далекой,

Толпились дети, юноши — и все

Толклись на месте в горести глубокой,

Томилися, как белка в колесе.

Но мир Земли и сочетаний звездных,

С роскошеством дымящихся огней,

Достойным балаганов затрапезных,

Все делался угрюмей и тесней,

Бросая тень от стен до стен железных

Стеснилося дыхание у всех,

Но мноше еще просвета ждали

И, стоя в склепе дедовских утех,

Друг друга в чадном дыме не видали,

И с уст иных срывался дикий смех ,

Но, наконец, всем в Мире стало ясно,

Что замкнут Мир, что он известен весь,

Что как желать не быть собой  напрасно,

Так наше Там всегда и всюду Здесь,

И Небо над самим собой не властно.

Я слышал вопли. «Кто поможет? Кто?»

Но кто же мог быть сильным между нами!

Повторный крик звучал «Не то! Не то!»

Ничто смеялось, сжавшись, за стенами,—

Все сморщенное страшное Ничто!