Джентльмены и игроки - Харрис Джоанн - Страница 9
- Предыдущая
- 9/79
- Следующая
Именно тогда «Сент-Освальд» и стал моей игровой площадкой. Формально он оставался для меня недоступен, но к тому времени трепетное отношение отца к этой школе начало сходить на нет, и он с удовольствием закрывал глаза на мои прегрешения, если мне хватало ума не привлекать внимания.
Но все же снисходительность Джона Страза распространялась только на внешнюю территорию «Сент-Освальда». Ключи смотрителя были снабжены аккуратными бирками, каждый лежал на своем месте в стеклянном ящике за дверью Привратницкой, и все труднее становилось бороться с искушением, по мере того как росли любопытство и одержимость.
Маленькая кража, и Школа — моя. С той минуты для меня не существовало запертых дверей. Теперь по выходным можно было бродить по пустынным зданиям с ключом в руках, пока отец смотрел телевизор или сидел с дружками в местной пивной. В результате, когда мне исполнилось десять лет, Школа стала для меня открытой книгой, которую ни один ученик не умел читать так, как я, и не мог пройти по ней — невидимый и неслышимый, — даже не поднимая пыли.
Мне известно, где находятся чуланы для инвентаря, распределительные щиты, архивы. Я знаю все классные комнаты: классы географии с окнами на юг, где летом невыносимо жарко; прохладные, обшитые панелями классы естествознания; скрипучие лестницы; причудливые комнаты в Колокольной башне. Я снова и снова обхожу чердак, Часовню, Обсерваторию с круглым стеклянным потолком, крошечные кабинеты с рядами металлических шкафчиков. На классных досках читаю полустертые фразы-призраки. Я знаю весь персонал — хотя бы понаслышке. Универсальным ключом я отпираю шкафчики. Вдыхаю запах мела и кожи, стряпни, полироли. Примеряю брошенное спортивное снаряжение. Читаю запрещенные книги.
А еще интереснее — и опаснее — исследовать крышу «Сент-Освальда». Огромная, распростертая, на ней, словно на бронтозавре, топорщится каменная черепица. Она — будто небольшой город, с башнями и двориками, которые повторяют башни и дворы лежащей внизу Школы. Над коньком возвышаются большие каминные трубы, коронованные по-императорски; там гнездятся птицы; нахальная бузина пустила корни в сырые трещины и неправдоподобно расцвела, роняя лепестки в щели между черепицами. Там желоба и водостоки, выступы-араукарии, идущие через плоские крыши, световые люки и балкончики, на которые, рискуя, можно попасть с высоких парапетов.
Вначале приходилось осторожничать, памятуя о своей неуклюжести на уроках физкультуры. Но когда ты предоставлен сам себе, проще обрести уверенность, научиться сохранять равновесие, бесшумно карабкаться по гладкому шиферу и выступающим балкам, с помощью металлических перил перепрыгивать с высокого края на крохотный балкон, а оттуда вниз, по толстому шершавому стволу ползучего растения к желтоватой трубе, поросшей плющом и мхом.
Мне очень нравилась эта крыша, ее перечный запах, ее влажность в сырую погоду, розетки желтого лишайника на камнях. Здесь в кои-то веки можно просто быть собой. Ремонтные лестницы вели к различным входам, но большая их часть — в плохом состоянии, а от некоторых осталась только смертоносная филигрань из ржавчины и металла. Кроме презрения, они у меня ничего не вызывают: всегда можно найти собственные входы в свое королевство — окна, закрашенные десятки лет назад, но все же открывающиеся, веревочные петли вокруг каминных труб, по которым можно взобраться наверх и исследовать все, что внутри, и большие освинцованные каменные водостоки. Я уже не боюсь ни высоты, ни падения. Как ни странно, во мне открылась природная ловкость, на крыше хрупкое телосложение сослужило хорошую службу, и здесь, наверху, нет обидчиков, которые насмехаются над моими тощими ногами.
Отец питал отвращение к ремонту крыши, и мне это было давно известно. Сломанная черепица еще куда ни шло (если до нее можно дотянуться из окна), но латать свинцом водосточный желоб — совсем другое дело. Надо ползти по шиферному скату к дальнему концу крыши, где каменный парапет, и оттуда, на коленях, на высоте трехсот футов, проверить изоляцию желоба. Эту обязанность он вообще не выполнял, находя тысячи отговорок, но, когда оправдания иссякли, до меня дошло, в чем дело. Джон Страз боялся высоты. Вот это счастье.
Понимаете, меня уже тогда пленяли тайны. Бутылка хереса, припрятанная в шкафу, пачка писем в оловянной коробке за филенкой, журналы в запертом картотечном шкафу, список имен в старой бухгалтерской книге. Для меня не существовало приземленных секретов, любая новость завлекала. Мне было известно все: кто обманывает жену, кто страдает нервным расстройством, кто честолюбив, кто читает любовные романы, кто незаконно пользуется копировальной машиной. Если знание — сила, то здесь власть моя была абсолютной.
В то время шел последний триместр в начальной школе «Эбби-роуд». Не скажу, что мне удалось добиться успеха. Было не трудно заниматься, избегать неприятностей, но с кем-то подружиться так и не получилось. Кроме того, хотелось искоренить отцовское северное произношение гласных, подражая — довольно безуспешно — интонациям и манерам учеников «Сент-Освальда», и в результате ко мне приклеилось прозвище Страз Задавака. Так меня называли даже некоторые учителя: «Страз Задавака», — звенел женский голос в учительской, когда тяжелая дверь распахивалась в духоту, смех и табачный дым. «А, этот чудной ребенок, Страз Задавака».
Надежда на то, что в «Солнечном береге» лучше, была весьма призрачна. Принимали туда в основном детей с Эбби-роуд — унылого квартала муниципальных домов, покрытых смесью штукатурки и каменной крошки, и хлипких многоквартирных строений, где на балконах развешивали белье, а в темных лестничных пролетах всегда воняло мочой. Мы и сами там жили. Было ясно, чего ожидать. Там находился песчаный карьер, загаженный собаками, детская площадка с качелями, вся усыпанная смертоносным битым стеклом, стены, изрисованные граффити, банды мальчишек и девчонок с дурным запахом изо рта и грязными от рождения лицами.
Их отцы выпивали с моим в «Саперах», субботними вечерами их матери ходили с Шарон Страз на танцплощадку «Золушка».
— Постарайся, детка, — говорил мне отец. — Покрутись там немного, и ты скоро к ним приноровишься.
Но стараться не хотелось. Не хотелось приноравливаться к «Берегу».
— Чего же ты хочешь?
Вот в этом-то и заключался вопрос.
Одинокий ребенок, бродивший по гулким школьным коридорам, мечтал, чтобы его имя занесли на Доску почета, мечтал перешучиваться с мальчиками из «Сент-Освальда», изучать латынь и греческий, а не столярное дело и черчение, делать подготовительную работу, а не домашнюю, сидя за большой деревянной партой. За полтора года моя гениальная незаметность стала проклятием; безумно хотелось, чтобы меня увидели, безумно хотелось принадлежать «Сент-Освальду», рисковать больше обычного, надеясь, что однажды «Сент-Освальд» признает меня и возьмет к себе.
И я вырезаю свои инициалы на дубовых панелях трапезной рядом с инициалами многих поколений освальдовцев. По выходным прячусь на задах Игрового Павильона и смотрю спортивные соревнования. Забираюсь на вершину клена, растущего посреди Старого двора, и корчу рожи горгульям, примостившимся на краю крыши. После школы я мчусь в «Сент-Освальд» и смотрю, как мальчики расходятся по домам, слушаю их смех и жалобы, наблюдаю исподтишка за их драками, вдыхаю, словно благовоние, выхлопные газы дорогих машин их родителей. В нашей школе библиотека скудная: главным образом дешевое чтиво и комиксы; а вот в огромной, окруженной аркадой библиотеке «Сент-Освальда» я с жадностью читаю «Айвенго» и «Большие надежды», «Школьные дни Тома Брауна» и «Горменгаст», «Тысячу и одну ночь» и «Копи царя Соломона». Часто беру книги домой — некоторые не покидали здание с сороковых. Больше всего мне нравится «Человек-невидимка». Скитаясь ночами по коридорам «Сент-Освальда», вдыхая оставшиеся от рабочего дня запахи мела и кухни, прислушиваясь к немому эху счастливых голосов и глядя на тени деревьев, падающие на свеженатертые полы, я, томясь пронзительным до боли желанием, совершенно точно знаю, каково ему было.
- Предыдущая
- 9/79
- Следующая
