Спасательная шлюпка - Гаррисон Гарри - Страница 18

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая

— И я, — сказала юноше Мара. — Я тоже готова.

— Спасибо, — устало ответил Френко голосом человека, потерявшего всякую надежду.

— Держись! — сказал ему Джайлс. Это было единственное, что он мог бы сказать в такой ситуации Адельману. Френко лишь съежился, и Джайлс вспомнил, что говорит с рабочим. — Если она выживет до приземления, мы приведем ее в порядок,

— Да, сэр, — ответил Френко.

— Хорошо. Почему бы тебе не оставить ее? Видимо, ей лучше побыть одной, а тебе нужно отдохнуть. Иди в первый отсек. можешь полежать на моей койке.

— Благодарю вас, сэр. Но вы уверены, что я не смогу ей ничем помочь?

— Да. За ней присмотрят.

— Спасибо, большое вам спасибо… Я и в самом деле пойду прилягу…

Он вышел, а Джайлс повернулся к Маре:

— Ты злишься? Мне кажется, ты похудела.

Она попыталась улыбнуться.

— Все мы похудели. Не знаю, выдержим ли мы оставшиеся восемьдесят дней до Бальбена, если все пойдет по-прежнему.

— Да-а… -Джайлс до боли сжал челюсти. Это уже начало входить у него в привычку.

— Что это?

— Да так… — он взглянул на Дай, но ей было не до них. Она была погружена в собственное горе, а магнитофон за стеной заглушал звуки из среднего отсека.

— Я говорил тебе, что подложил бомбу, чтобы изменить курс на 20Б-40. Это была критическая точка, в которой перемена курса была наиболее выгодна. Этот период начался со дня взрыва. Если мы не изменим курс в течение ближайших шести дней, будет поздно.

Ее глаза были неправдоподобно велики, или же она действительно сильно похудела.

— А как близко находится эта система?

— Тридцать дней полета.

— Всего тридцать дней? Я не понимаю…

— Капитан отказывается изменить курс. Не знаю, чем это объяснить. Я и сам не понимаю. Это связано с их понятием о чести и долге…

— Но что ему мешает? Ведь это — почетно…

— Не «ему». Я скрываю это от рабочих. — Он рассмеялся. — Ты знаешь, я почему-то перестал думать о тебе, как о рабочей. Мы все постепенно опускаемся до общего уровня. Нет, капитан-женщина, и к тому же она беременна. От инженера. Именно этот процесс наблюдала Дай. Это то, что она не может вспомнить.

Мара вскрикнула:

— О!..

— Ее беременность и понятия о чести каким-то образом связаны, так что она должна доставить шлюпку по назначению, даже если все мы — и она в том числе — умрем.

— Но если она умрет, то как же ребенок?

— Он не погибнет. Он будет жить в ее теле. — Джайлс решил сменить тему. — В любом случае я должен найти способ изменить курс за ближайшие шесть дней.

Мара покачала головой.

— Почему бы нам не изменить курс самим? Я знаю, они очень сильные, но она одна, а нас все-таки восемь человек…

Он печально улыбнулся.

— Ты знаешь, как он меняется?

— Честно говоря, нет. Но для этого нужно поворачивать ручку управления. А разве вы не изучили альбенаретский корабль прежде, чем подложить бомбу? Вы не умеете водить их звездолеты?

— Управление не проблема. Нужно рассчитать новый курс на 20Б-40 и ввести поправку.

— У нас есть компьютер и Гроус. Он может помочь в вычислениях…

Он отрицательно покачал головой.

— Почему?

— Извини, но ты не понимаешь, что такое астронавигация. Управлять кораблем просто, и даже расчет курса под силу компьютеру Гроуса. Но звездная навигация слишком сложна, и в ней разбираются только специалисты.

— Вы? А как же вы — урожденный Адель? Многие из вас умеют водить яхты между планетами. Разве есть принципиальная разница?

— Огромная. Первая задача в космосе — определить свое местонахождение… Нет, изменить курс способна лишь капитан, и она пока в состоянии сделать это. Она становится все более и более безразличной, новая жизнь высасывает из нее все соки.

— Но мы должны найти способ управлять, — упрямо сказала Мара.

— Нет, лучше подумай, как заставить капитана сделать это. Позови меня, если потребуется помощь.

— Позову.

Он проводил ее взглядом. Ему отчаянно хотелось лечь, вытянуться и закрыть глаза на несколько минут, но он понимал, что поддаваться этому нельзя. Если он ляжет, то заснет надолго.

Он должен думать. Решение должно быть. Отказ капитана кажется непреодолимым только потому, что он не понимает чужой психологии. Если не удалось дать альбенаретской женщине то, что ей нужно, не касаясь ее долга и не жертвуя людьми…

Внезапно он ощутил чье-то присутствие. Это был Эстевен.

— Сэр… — прохрипел он.

Под безжалостным светом ламп его лицо было серым.

— Что тебе?

— Я… — слова, казалось, требовали от него слишком больших усилий. — Мне нужна ваша помощь, сэр. Вы… вы поможете мне, Ваша Честь?

— Конечно, если смогу. Сядь, а то упадешь.

— Нет-нет, сэр, спасибо, но… я должен… Это всего лишь небольшая просьба. Но это необходимо. Простите меня, если сможете, Адельман. Вы знаете, я… капитан…

— Ну, что ты хочешь? Говори ясней.

— Мне нужно… Может быть, у вас есть, Ваша Честь, кусочек бумаги… может, в вашей сумке…

— Бумага? Но у меня нет даже ручки! — Джайлс пристально взглянул на него. — Ты что, снова собираешься писать музыку?

— Нет, сэр, вовсе нет! Я не могу объяснить вам, но мне нужна бумага, клочок бумаги, просто посмотреть на нее… ну пожалуйста, пожалуйста! — в его голосе слышалось неподдельное страдание.

Инстинктивно Джайлс принялся рыться в карманах, однако ничего похожего на бумагу у него не было. Конечно, у него был ордер, уже обесцененный, но Эстевен не должен о нем знать. Бумага на Земле стала редкостью. Лишь в колониях она еще производилась в небольшом количестве. Неужели Эстевен коллекционер?

Джайлса осенило. Он вытащил из правою кармана брюк коробку, где хранилось удостоверение личности. Сверху лежала ассигнация, выпущенная в одной маленькой африканской стране около шести лет назад, еще до того, как стараниями Международного Банка не восторжествовала стандартная система денежного обращения. Эстевен схватил ее, но Джайлс выхватил банкноту из его трясущихся пальцев.

— Минутку, — резко сказал он. — Ты сказал, что хочешь только взглянуть на бумагу, потрогать ее…

— Почувствовать, подержать… Если бы я смог немного… — изо рта у него потекла слюна, нижняя челюсть совершала странные жевательные движения.

Джайлс понял.

— Тонка! — Джайлс рефлекторно отдернул руку с банкнотой от Эстевена. Вопль ужаса подтвердил его догадку. — Жеватель тонки! Я слышал об этом снадобье-наркотик, не так ли? Ты ешь его, и тебе все кажется нереальным. Так вот оно что!

— Ваша Честь! — Эстевен пытался добраться до банкноты, которую Джайлс спрятал за спину. Он был весь в слюнях. — Пожалуйста! Вы не представляете себе, что это такое! Мельчайший сбой в музыке ранит, мне трудно двигаться, даже… — Джайлс оттолкнул его. Все равно что толкнул ребенка. Эстевен споткнулся о койку, перелетел через нее и растянулся на полу.

— Спокойно, — сказал Джайлс, которому было противно видеть мужчину в таком состоянии. — Если я дам тебе эту банкноту, тебе ее хватит на две-три дозы, а планеты где есть бумага, мы достигнем лишь через месяцы. Кроме того, нужен тонка, иначе ты можешь погибнуть. Когда ты начал его употреблять?

— Что за дело Адельману до этого! — Эстевен встал с пола. — Я умею играть на тридцати двух инструментах, но кто меня слушает? Вот и приходится работать массовиком, играю слабоумную музыку, которую потом слабоумные машины играют слабоумным рабочим, и так всю жизнь. Я так и проживу ее — все равно, где, на Земле или в колониях. Дайте мне кусочек бумаги. Только кусочек… у меня еще осталось немного тонки.

— Нет. — Джайлс сунул банкноту в карман. — Я не могу позволить тебе калечить себя. Я ничем не помогу тебе. Постарайся принять жизнь такой, как она есть.

Не обращая внимания на стенания Эстевена, он прошел к себе в отсек. Внутри у него все сжалось, словно огромная рука терзала его внутренности. Все, чему его учили, переворачивалось от вида Эстевена, корчившегося и рыдающего на полу. Человек не должен так унижаться, независимо от того, что ему нужно. Все, что угодно, но только не это.

• Предыдущая
• 18/29
• Следующая