Твой навсегда - Маккена Шеннон - Страница 16

– О Боже… – пробормотала Эллен. – Я даже не подозревала!

– Я сломал голову над этой проклятой историей. Гас был ранен во Вьетнаме, но я не знаю деталей. И еще с ним что-то случилось, когда я был маленьким. Я помню только, что моя мать тогда была очень расстроена. Потом она умерла, и я вообще перестал замечать что-либо. То время осталось большим белым пятном в моей памяти.

Хотя Эллен тогда была шестилетней девочкой, она помнила день, когда погибла мать Саймона. Она сгорела в собственном доме, где печь топилась дровами. Говорили, что пожар возник от искры. Для любого ребенка даже во сне не может быть худшего кошмара. Для Саймона он стал явью.

С того времени он отдалился от всех остальных детей. Он знал ужасный секрет, какого не пожелаешь знать никакому ребенку.

– С тех пор как началась моя жизнь с Гасом, – продолжал Саймон, – я отучился задавать вопросы о некоторых вещах. Однажды я попросил его показать снимки, которые он сделал во Вьетнаме. Он страшно разозлился, и с тех пор я больше никогда его не просил. То же самое было всякий раз, когда я спрашивал о моей матери. Поэтому я тоже перестал о ней упоминать.

– Есть кто-нибудь еще, кто может это знать? Саймон покачал головой:

– Из семьи больше никого не осталось. А у Гаса, насколько я знаю, не было друзей. В сильном подпитии он иногда произносил страстные речи в адрес воображаемого врага. Нес всякую околесицу наподобие: «Ты будешь гореть в аду!» или «Я увижу, как ты в муках корчишься в пламени!» Я думаю, это были отголоски Вьетнама и потрясение от того, что произошло с моей матерью. Плюс виски, – добавил Саймон.

– Я понимаю, – сказала Эллен. В эту минуту ей ужасно хотелось броситься к нему, взять его за руку или положить свою голову ему на плечо. Но она не посмела поддаться своему порыву.

– Когда Гас начинал разносить того парня, ну, того, которому он желал гореть в аду, для меня это было сигналом. Это значило, что пора уматывать из дома и ночевать в лесу. – Саймон быстро взглянул на Эллен краем глаза и добавил: – Или в твоей комнате, что было лучше. Тепло, мягко. И пахло хорошо. Ты была так добра ко мне, со всеми теми булочками, какао и другой пищей. Мой ангел-хранитель с пластиковыми контейнерами.

Ласковый тон его голоса поверг ее в трепет.

– Не смейся надо мной, – прошептала она. – Мне нужна была уверенность, что ты накормлен. Ты ничего не ел в доме Гаса.

– Ну, это не совсем так, – возразил Саймон. – С утра как раз все было хорошо, и только к вечеру он становился груб. К тому времени он уже был сильно пьян. Гас никогда не хотел есть, когда пил, потому что это портило ему кайф. А еще были вечера, когда он заводил одну и ту же песню: «Какой дьявол таится в сердцах мужчин!». Это нагоняло страшную тоску, и я всегда старался сбежать, чтобы не слушать его пустых тирад.

Этот небрежный ироничный тон снова вызвал у Эллен комок в горле. Саймон даже сейчас притворялся, что все это не имело для него большого значения.

– Может, это бессвязное электронное послание – всего-навсего алкогольный бред. – Он произнес это так, будто пытался убедить самого себя. – Полагаю, я этого никогда не узнаю.

– Ты когда-нибудь пробовал ответить ему по e-mail? – спросила Эллен.

– Боже мой! Много раз! Но всегда без результата. Потом пришло письмо Хэнка, и я наконец понял, почему Гас молчал все это время. – Саймон зарыл лицо в руки. – Сам я тогда глубоко увяз в Афганистане… с одним напряженным проектом. Если бы я знал… хотя, по существу, это ничего не изменило бы. Электронное послание Гаса по дате совпадает со днем его смерти. Просто я хотел бы… Ах, к черту все это! Если б желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом. Моя мать обычно повторяла эту пословицу.

Сверчки по-прежнему пели в ночи, ветер продолжал шелестеть и вздыхать. Эллен молчала, прижав кулаки к своим дрожащим от переживания губам.

– Ты знала, что некоторые из вьетнамских фотографий Гаса получили журналистские призы? – спросил Саймон.

– Нет, – ответила она тихо. – Я этого не знала.

– Он был талантливым фотографом. Во всяком случае, до ранения. После этого начались все беды. Но он действительно был мастером своего дела. Один из лучших.

– Как и ты, – сказала Эллен. – Он гордился тобой.

– Гм… – Саймон пожал плечами.

– Я так считаю, – настаивала Эллен.

– Ты же никогда не видела моих работ, – беспечно-веселым тоном сказал Саймон. – Откуда ты знаешь?

– Просто знаю.

Они молча смотрели друг на друга. Ночные тени окутывали обоих своим успокаивающим таинством. Эллен чувствовала, как мотыльки кружатся и ныряют внутри ее головы.

Саймон протянул руку и осторожно убрал с плеч ее волосы.

– Не прячься за своими волосами, Эл. Это плохая привычка. Шестнадцатилетние могут ею пользоваться безнаказанно – прекрасной женщине нет оправданий.

Она чувствовала, что ее соски плотно прижаты к тонкой ткани.

– А когда ты смущаешь меня, это хорошая привычка? У тебя еще меньше оправданий, чем у меня.

Я не собирался смущать тебя, Эл. – Саймон провел по ее щеке кончиком пальца. У нее перехватило дыхание от сладостного покалывания, вызванного этим прикосновением. – Как ты ухитрилась стать такой дьявольски красивой? Как я мог так обмануться, Эл?

– Саймон, – произнесла она дрожащим шепотом. – Не надо.

Он уронил руку.

Эллен отвернулась и плотнее обхватила руками свои колени.

– Так где ты обедал?

– У Клер, – сказал Саймон. – Мы ходили туда с Корой.

– О… – Эллен удивленно посмотрела на него. – Хорошие бифштексы, – проговорила она наконец.

– Отменные, – согласился он. – У Коры дела, похоже, идут неплохо.

– Тогда, стало быть, ты неплохо повеселился. Гм… наверстывал упущенное?

Саймон положил свою теплую руку ей на колено. Эллен дернулась – и он тотчас убрал руку прочь.

– Кора великолепна, но та, с кем я хочу наверстать упущенное, – это ты, Эл.

Она сцепила пальцы в замок.

– Гм… разве сейчас мы не этим заняты? Итак, что вы ели?

– Я жареное мясо, Кора – салат, – сказал Саймон. – Я пил пиво, она – «Маргариту» со льдом. – Веселые нотки смягчили его низкий голос. – Мы беседовали. Потом я отвез ее домой, а сам прокатился вверх, до Хорсхед-Блафф. Понаблюдать, как взойдет луна. В противном случае я бы вернулся еще до девяти.

– О… – Эллен испытала странное удовлетворение. – Там, должно быть, очень красиво.

– Луна такая яркая, что гасит почти все звезды в небе, – завораживающим голосом рассказывал он, – и вся долина залита ее светом. Единственная звезда, висящая под луной, качается подобно бриллиантовой сережке. Взгляни на небо, Эл.

Она подняла глаза. Вкрадчивые слова Саймона посылали волны, передающие вибрацию ее телу.

– Хочешь подняться на гребень и посмотреть?

Предложение застигло ее врасплох.

– Гм…

– У тебя есть шлем?

– Откуда! Я ни разу в жизни не ездила на мотоцикле.

– Никогда? – Он, казалось, был шокирован. – Черт возьми! Эл, ты что? В тридцать два года?

– Не надо меня стыдить, – огрызнулась Эллен. – Да, в подобных вещах я профан. И потом, рядом со мной не было достойных молодых людей.

– Пойдем, Эл. Ты должна это испытать. – Саймон протянул ей руку и подобрал со ступенек свой шлем. – Я хочу слегка потревожить очарование чаепития.

– Но я… – Эллен судорожно вздохнула, когда он поднял ее на ноги.

– Наденешь этот. – Саймон посадил ей на голову свой шлем.

– Но как же ты? Тебе нужно…

– Не беспокойся, мы поедем тихо, – заверил ее Саймон. – Нас никто не увидит. Я доставлю тебя на Хорсхед-Блафф окольным путем. О Боже, она никогда не ездила на мотоцикле! Ну и ну! Это никуда не годится!

Он казался таким оскорбленным, что Эллен невольно засмеялась. Но ее смех внезапно оборвался, когда Саймон потянул ее через лужайку большой и теплой рукой, царапая кожу своими застарелыми мозолями. Это вызвало восхитительный прилив энергии, трепетным жаром охвативший тело.

– Саймон, я не уверена, так ли это…