Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди] - Хайнлайн Роберт Энсон - Страница 9

• Предыдущая
• 9/99
• Следующая

Испытывая некоторую неловкость, я принялась ожидать появления юнца. К стыду своему, должна признаться, что эта книга буквально отравила меня. Была ночь, даже почти утро, вокруг стояла мертвая тишина и… Если бы парнишка с сияющими глазами погладил меня, я скорее всего тут же забыла бы, что пока еще все-таки инвалид. Мне сейчас не помешал бы пояс верности со здоровенным замком.

Но у юнца, видимо, закончилось дежурство — с листком, на котором я ставила свою подпись, вошла женщина (старше его), отвечавшая на мой запрос. Я ощутила некоторое облегчение и разочарование одновременно, а заодно и устыдилась второго. Неужели выздоровлению всегда сопутствует такая неразумная похотливость? Интересно, часто ли в госпиталях сталкиваются с проблемой половой дисциплины? Честно говоря, мне редко приходилось болеть, и тут я была не в курсе.

Служащая взяла у меня книгу, вернула мне мою расписку, а потом, к моему крайнему удивлению, спросила:

— А мне поцелуй не положен?

— О-о… Вы тоже там были?

— Там были все, дорогая, кто мог двигаться. Этой ночью все были наперечет. Я, конечно, не лучший боец на свете, но, как и все остальные, проходила общий курс боевой подготовки. И… Да, я была там. И не жалею об этом.

— Спасибо, что вытащили меня, — сказала я и поцеловала ее. Постаралась я сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу. Поцелуй вышел влажным и горячим, и… яснее, чем любыми словами, она дала мне понять, что стоит мне когда-нибудь пожелать сменить жанр, она встретит меня с распростертыми объятиями.

Ну, что бы вы сделали на моем месте? Кажется, у людей бывают такие ситуации, для которых не существует строго утвержденного регламента. Только что я узнала, что она рисковала своей жизнью ради спасения моей… В этом нет сомнений, поскольку рейд был наверняка не так прост, как он выглядел в изложении Босса. Его обычная манера выражаться такова, что полное уничтожение, скажем, Сиэтла он охарактеризовал бы как «сейсмический толчок». Поблагодарив за спасение своей жизни, могла ли я сейчас оттолкнуть ее? Могла?..

Нет. И целуя ее в ответ, я полуутвердительно отреагировала на ее немое послание… Правда, тайком скрестив пальцы за спиной, чтобы никогда не чувствовать себя обязанной выполнить обещание, на которое вынуждена была намекнуть своими губами.

Наконец она прервала поцелуй, но не отодвинулась от меня.

— Слушай, родная, — сказала она, — хочешь, я тебе скажу кое-что? Помнишь, как ты отбрила этого подонка, которого они называли Майором?

— Помню.

— Этот кусочек пленки переписан и ходит сейчас у нас по рукам. От того, что ты ему ответила и как ответила, все в восторге. И больше всех — я.

— Это интересно. Скажи, а не ты ли сама ухитрилась переписать этот кусочек?

— Ну, что ты. Как ты могла подумать? — Она усмехнулась. — А ты против?

Я раздумывала не больше четверти секунды:

— Нет. Если тем, кто меня спас, нравится слушать, как я разговаривала с этим ублюдком, пускай наслаждаются. Только… вообще-то я обычно так с людьми не разговариваю.

— Все это прекрасно знают. — Она погладила меня по щеке. — Но, когда потребовалось, у тебя это здорово получилось, и каждая женщина здесь гордится тобой. Мужики тоже.

Она не торопилась уходить от меня, но вошла ночная сестра и велела мне лечь, сказав, что сейчас сделает мне укол снотворного. Я запротестовала, но так — приличия ради. Служащая из архива кивнула ей:

— Привет, Рыжик, — и, повернувшись вновь ко мне, тихо сказала: — Спи. Спокойной ночи, родная.

После этого она встала и вышла из комнаты, а Рыжик (это не имя — волосы у нее отливали золотом) спросила меня:

— Предпочитаете в руку? Или в ногу? Не обращайте снимания на Аниту, она вполне безвредна.

— Она вполне нормальна. — Мне пришло в голову, что Рыжик могла не только прослушивать все, что делалось в палате, но и просматривать на мониторе. Могла?.. Нет никаких сомнений. — А ты была там: на Ферме, когда горел дом?

— Когда горел, нет. Я была в гравилете с командой, которая вытащила вас и доставила сюда. На вас… больно было смотреть, мисс Фрайди.

— Не сомневаюсь. Спасибо тебе, Рыжик, а ты поцелуешь меня на ночь?

Ее поцелуй был теплым и совершенно не требовательным. Позже мне стало известно, что она была одной из той четверки, которая ворвалась в дом, чтобы вызволить меня, — один мужчина с кусачками, двое других — стрелки с оружием, а Рыжик… Она одна тащила носилки. Но сама она так об этом и не упомянула ни разу сейчас, ни позже.

О времени, проведенном в больничной палате, я всегда вспоминаю, как о первом случае в своей жизни (не считая отпусков в Крайстчерче), когда я ощущала простую, тихую, радость. Каждый день. Каждую ночь. Почему? Да просто потому, что я была не одна.

Конечно, из того, что я уже рассказала, каждому ясно — я живу как человек уже много лет. У меня давно уже нет удостоверения с большой пометкой «ИС» (равно как и с пометкой «ИЧ». Когда я захожу в туалет, мне никто не может сказать, чтобы я воспользовалась самой крайней кабинкой. Но фальшивое удостоверение и выдуманное происхождение не дают вам ощущения тепла, они лишь избавляют от унижений и преследований. И вы все равно прекрасно понимаете, что нет на свете такой нации и такого государства, которые бы сочли вас (и весь ваш вид) приемлемыми для равноправной причастности к ним. И вы прекрасно знаете, что на свете полно мест, где, стоит вам себя выдать, вы будете немедленно высланы, а то и уничтожены (или проданы).

Искусственный человек страдает от того, что у него нет родословной, гораздо сильнее, чем вам может показаться. «Где вы родились?» Что ж, строго говоря, я вообще не рождалась: я была создана в Генно-инженерной лаборатории при Трех университетах в Детройте. «Ах, вот как?» Мое начало было сформулировано в Мендельской ассоциации, в Цюрихе. Такой вот чудесный диалог!.. Только вы никогда и нигде его не услышите — ведь эти ответы никак не могут сравниться с ответами тех, чьи предки нашли свое место на «Мейфлауэре».[1] В моей метрике сказано, что я «родилась» в Сиэтле — полностью разрушенном городе, из которого вышло чудное местечко для пропавших метрик. А также для утерянных родственников.

Поскольку я никогда не была в Сиэтле, я очень тщательно изучила все записи и картинки, которые только могла достать. Я думаю, истинный уроженец Сиэтла не смог бы подловить меня на какой-нибудь неточности. Во всяком случае я надеюсь на это.

Но то, что я получила от всех, пока отходила от этого дурацкого изнасилования и отнюдь не забавного допроса, была настоящим, нефальшивым, и мне не нужно было даже думать о необходимости соблюдать осторожность. Это касалось не только Рыжика, Анны и того юнца (его звали Теренс), но и еще по меньшей мере двух дюжин людей. С этими тремя я просто виделась, но точно знала, что в рейде участвовало гораздо больше. Сколько? Не знаю. Одно из основных правил Босса — не допускать лишних контактов членов организации, кроме тех случаев, когда этого требует деловая необходимость. Точно так же он относится к лишним вопросам — вы ведь не можете выдать секреты, которые просто не знаете, как не можете и выдать человека, о существовании которого не имеете представления.

Но Босс не придумывает инструкций ради инструкций. Встретившись однажды с коллегой по делам службы, вы можете продолжать встречаться с ним и просто так. Босс не поощряет таких взаимоотношений, но он и не такой дурак, чтобы запрещать их. Поэтому Анна частенько навещала меня поздними вечерами, перед тем как заступить на свое дежурство.

Она ни разу не пыталась получить награду, на которую намекнула первым поцелуем. Правда, и возможностей для этого было немного, но если бы мы очень захотели, то как-нибудь ухитрились бы. Причем я вовсе не пыталась отшить ее — ни в коем случае: если бы она хоть раз еще намекнула, что не прочь получить по счету, я не только расплатилась бы с удовольствием, но и постаралась бы изо всех сил убедить ее, что это — моя инициатива. Но она ни разу больше не выказала таких намерений.

• Предыдущая
• 9/99
• Следующая