Атака неудачника - Стерхов Андрей - Страница 32

— Помню, разумеется. Имела место такая дурь.

— Вот тогда-то и сложился обычай посылать предсмертные записки Леониду Андрееву. По известным причинам считался автор «Повести о семи повешенных» апостолом смерти.

— Кино и немцы, — в который уже раз поразился я человечьему безумию. Разбросав брызги чёрных луж, припарковался, возле подъезда Леры, дал Ашгарру знак, чтобы натянул очки, и вылез из машины.

Пока поднимался в лифте, чуть с ума не сошёл. Чувство, которое испытывал, передать трудно. Думаю, нечто подобное переживает человек выискивающий имя родного человека в списках погибших в авиакатастрофе.

На этот раз слава Силе обошлось, Лера оказалась живой и невредимой. Открыла почти сразу. Вся такая уютно-домашняя: в тапочках на босу ногу, в длинной мужской футболке с надписью «KOSOBO JE SRBIJA», с хомутом наушников на шее. Увидела меня и глаза округлила:

— Шеф?!

Переведя дух, я вытер быстрым движением холодную испарину со лба и, пытаясь скрыть понятную радость, а заодно и смущение по поводу этой понятной радости, стал с напускной строгостью учить девушку уму-разуму:

— Почему не спрашиваешь, кто? Между прочим, подруга, глубокая ночь на дворе, маньяки так и шастают. Хотя бы глянула в глазок ради приличия.

— Кому я нужна, — беззаботно отмахнулась от упрёков бедовая моя помощница.

— Мало ли, — пробурчал я по инерции, после чего запоздало извинился: — Прости, что разбудил.

— Не извиняйтесь, шеф. Я не спала, в «Одноклассниках» чатилась.

Пояснила и, ничуть не церемонясь, стала разглядывать синяк на моей щеке. Мало того даже пальчиком обвела его контур.

— На Антарктиду похоже. Кто это вас так, шеф?

— Сам себе в порядке самокритики.

— Поня-я-ятно, — не поверив чистейшей правде, протянула Лера. Потом опомнилась: — Ой, что это мы на пороге. Проходите, я как раз кофе сварила.

— Кофе это хорошо, — переступая порог, сказал я. — Кофе это замечательно. Обязательно выпьем, но только чуть позже. — И уже захлопнув дверь, приказал: — Собирайся.

Брови Леры вновь вспорхнули испуганными пичугами:

— Не поняла.

— Чего тут понимать? Собирайся, подруга, мы едем ко мне.

— Зачем?

— Долго объяснять.

— Но, шеф…

— Так надо, — сменив тон, твёрдо произнёс я и, стараясь не напугать, объяснил, ничего не объясняя: — Мы, детка, атакованы, поэтому вводим в действие план «Глухая оборона». Поживёшь у меня под охраной брата, дабы не вышло лиха наподобие того, что приключилось в прошлом году.

Тут я попал в цель. Не хотелось девушке испытать экзистенциональный опыт, сродни прошлогоднему, совсем-совсем ей этого не хотелось, поэтому никаких вопросов больше задавать не стала и кинулась в комнату.

К моему великому изумлению долго не копалась, собралась проворно, без суеты. На всё про всё ушло у неё тринадцать минут. И это, между прочим, с двумя переодеваниями. Сначала домашние шмотки сменила на деловой костюм, потом вспомнила, что по пути домой сломала каблук на правом сапожке из той пары, который «сюда пляшет», и, скинув деловой костюм, натянула джинсовый. Ещё четыре минуты ушло на сбор сумки и минута на поездку в лифте.

Когда выкатились из подъезда под хлёсткие плети дождя, я, придерживая девушку за локоток, на всякий случай предупредил:

— В машине ждёт брат.

— Который из двух? — уточнила Лера и выстрелила в ночь лимонно-жёлтым.

Приняв у неё зонт, я ответил:

— Который Артём, — И, упреждая возможные проблемы, попросил: — Только не расспрашивай его, пожалуйста, о Честной Йо.

— Почему нельзя?

— После выхода из проекта для него это больная тема. К тому же он не очень любит этот аспект своего творчества, считает безделкой, халтурой ради денег. Так что убедительно прошу: о Невесте ни слова.

Когда подошли к машине, я, прежде чем открыть заднюю дверку, потребовал от девушки чёткого и однозначного ответа:

— Договорились?

— Договорились, — сказала Лера, после чего издала вздох разочарования.

Улыбнувшись ей признательно, я рванул дверку и пригласил с поклоном:

— Прошу.

Девушка ловко нырнула в салон, приняла у меня сумку с зонтом и бодро поприветствовала Ашгарра:

— Здрасьте, Артём Владимирович.

— Привет, — ответил ей поэт таким тоном, как будто она была его старой и доброй знакомой.

На самом деле виделись они до этого дня от силы раза четыре и то мельком. Правда, справедливости ради надо сказать, заочно друг другу знали неплохо, поскольку и Ашгарру я о своей помощнице много всякого забавного рассказывал, и Лере о своём «брате», авторе текстов всех песен знаменитой Честной Йо, тоже много чего.

Поэт сразу взял девушку в оборот, завёл разговор о всяком разном. Всегда поражался его способности часами болтать ни о чём — о погодах, модах и культурных кодах. Впрочем, и Лера была не прочь лясы поточить. Поиграла с минуту в игру «Найди в этих парнях десять различий» и ну щебетать. Ашгарр ей слово, она ему два. Она ему четыре, он ей восемь. Голубки, блин. Точно однажды подметил Владимир Маяковский: «Девушкам поэты любы, заговариваю зубы». Признаться, я даже приревновал немного. Хотя ревновать к себе самому это, конечно, глупо.

Не встревая в их праздный, похожий на сливочную тянучку, разговор, я всю дорогу поглядывал через зеркало на Леру. Пытался понять, произошли в её поведении какие-нибудь дурные изменения или нет. Ничего такого не заметил, выглядела как обычно — румянец на щеках и чёртики в глазах. Пребывала в бодром расположении духа, и, похоже, воспринимала всё происходящее как некое забавное приключение. Это радовало, однако не давало повода расслабиться. За самоубийцами из «Сибирских зорь» тоже поначалу никто ничего тревожащего не замечал, а когда заметили, было уже поздно.

Доехали без происшествий. Когда ввалились с промозглой улицы в какое ни есть, но домашнее тепло, Ашгарр сразу определил Леру в свою комнату.

Вообще-то, это он верно решил, его комната единственная из всех похожа на жилище человека. Во всяком случае, там хотя бы кровать нормальная стоит. Да и помимо кровати ещё много чего. Даже трюмо есть, а также персидский ковёр, аквариум с тропическими рыбками, торшер и — три ха-ха — пуфик. А ещё у него есть полки с книгами, ноутбук со скоростным доступом в Интернет и плазменная панель на полстены с кабельными каналами. Короче говоря, комната Ашгарра — островок уюта и цивилизации. У меня же из мебели только гамак да комплект домашнего кинотеатра, у Вуанга и того строже — старая, выгоревшая циновка. Наш воин, когда случается ему выбраться из подземелья на побывку, не заморачивается и спит прямо на полу. Упадёт, накроется какой-нибудь депрессивной газеткой для пенсионеров типа «Аргументов и фактов» и спит. До трёх часов ночи спит на левый глаз, а в «собаку» — на правый. Воин, он и есть воин, никогда не расслабляется.

Пока Ашгарр застилал свежее постельное бельё, юная прелестница бродила, словно по музею, по огромной четырёхкомнатной нашей квартире, а я при ней был за экскурсовода. Она спрашивала, а я вяло отбивался от расспросов. Без огонька отбивался. В отличие от «совы» Ашгарра я веду образ жизни «жаворонка», поэтому глубокой ночью — никакой.

— А зачем в телевизор палка вбита? — таким был первый вопрос Леры, когда зашла в кают-компанию (там мы про меж себя называем гостиную).

— Концептуально, — прикрывая зевок ладонью, ответил я.

— Типа осиновый кол?

— Типа.

— Забанили насмерть за оффтопик?

— Вот-вот.

Потом заглянула ко мне в комнату.

— Ваша нора?

— Угадала.

Балансируя, словно цирковая танцовщица на канате, она прошла по узкой, проторенной между завалов из коробок с видеодисками, тропинке, запрыгнула в гамак и стала раскачиваться. Покачалась-покачалась, потом закрыла от блаженства глаза и выдохнула:

— Как же у вас тут здорово, шеф. Просто, но здорово.

— Не жалуюсь, — обронил я, продолжая подпирать косяк двери плечом.

Накачавшись вволю, девушка выбралась из сетки, вернулась в гостиную и побрела в комнату Вуанга. Щёлкнув выключателем, удивлённо ойкнула. Кто угодно бы ойкнул. В свете лампочки без абажура: нештукатуреные стены, старая циновка, закапанная воском книга «Как закалялась сталь» в дорогом подарочном издании, огарок свечи в фарфоровой плошке с щербатым краем, вбитый в паркет штык от трёхлинейки и больше ничего.