Убежище - Булычев Кир - Страница 10

• Предыдущая
• 10/90
• Следующая

«Как тебе не стыдно!» – хотела было обидеться Ванесса, потом сообразила, что лучше не обижаться.

Она сказала:

– Ладно.

Как будто сделала всем одолжение.

– Спокойной ночи, Лолита, – сказала Царевна-лягушка. – Спасибо тебе, что ты так позаботилась о Севе. Его раны почти зажили.

– И все же, – сказала упрямая Лолита, – я считаю, что в двадцать первом веке всегда полезнее пойти в медпункт, чем лечиться так называемыми волшебными средствами. У всяких знахарей…

А так как ей никто не ответил, то она резко повернулась и ушла следом за Ванессой.

Зашумели голоса, захлопали двери, послышался смех. Это кончилось кино. И все расходились по домикам.

– Пошли со мной, – сказала царевна.

Она шагнула прямо в кусты, и кусты расступились перед ней.

Сева шел за ней, и за его спиной кусты беззвучно смыкались.

Они вышли на небольшую полянку, ярко освещенную лунным светом. Сева никак не мог сообразить, где в лагере прячется такая полянка.

Посреди полянки стоял небольшой столик на тонких гнутых ножках.

На столе были банки и баночки старинного вида.

– Снимай футболку, – сказала царевна, – все равно она у тебя рваная.

Она взяла футболку Севы и кинула ее в кусты.

Там в кустах зашуршало. Захлопотали чьи-то ножки и ручки.

Зашептались голоса.

Царевна взяла со стола флакон и налила из него себе на ладонь густой, как сметана, мази.

– Подставляй физиономию, – сказала она.

И тут Сева вдруг понял, что она только кажется его ровесницей, а в самом деле она постарше. Ей лет шестнадцать.

Нежной рукой, тонкими пальцами царевна стала втирать мазь в щеку Севе, потом в плечо, потом смазала порезанные руки.

– До свадьбы заживет, – сказала она, – бери футболку.

Целая, чистая футболка лежала на траве у Севиных ног.

– И что теперь будет? – спросил Сева.

Царевна засмеялась.

– Правильный вопрос. Я бы то же самое спросила.

Она потянулась, как со сна, и взбила обеими руками свои длинные волосы.

– Ох и устала же я сегодня, – сказала она. – То в тумбочке, то в лейке, а то тебя пытают, как Муция Сцеволу. Ты, конечно, болел, когда в школе проходили про Муция Сцеволу?

– Точно, болел.

– Посмотришь в истории Древнего Рима. Главное то, Всеволод Савин, что ты прошел испытание. И отныне твоя жизнь будет очень интересной, но трудной и опасной. Тебя это не смущает?

– Ни в коем случае! – воскликнул Сева.

– Мы знали, что ты выдумщик, авантюрист, порой не самый храбрый и точно уж не самый сильный из ребят города Москвы. Но в тебе были качества, очень нам нужные. Поэтому пришлось устроить тебе испытание.

– Это было испытание?

– Да, и не обижайся. Нам нужно было понять, верен ли ты друзьям, способен ли забыть о себе, когда надо помочь слабому, хороший ли ты человек.

– Самый обыкновенный, – признался Сева. – А кто вы такие?

– Мы – жители мира сказок. Мы спасатели легенд. Мы затеяли великую эпопею, но нам нужны союзники среди людей.

– И что же вы затеяли?

– Мы поговорим с тобой, когда ты отдохнешь и когда нам понадобится твоя помощь.

– Какая помощь?

– Мы будем строить убежище для жителей сказочного мира, которым некуда деться среди людей, машин и денег. Без твоей помощи нам не справиться.

– Я согласен, царевна, – сказал Сева. – Что надо делать?

– Пока что надо идти спать, потому что вот-вот будет отбой. Пока что надо молчать о нашем с тобой разговоре. Пока что надо ждать. Спокойной ночи, мой Иванушка!

– Спокойной ночи, Царевна-лягушка, – ответил Сева.

– До встречи, – сказала Царевна-лягушка и вдруг растворилась в ночном воздухе, наполненном светом луны и звезд.

Шлеп!

У ног Севы сидела лягушка.

Без короны. На голове темный шрам.

Лягушка прыгнула и в одно мгновение скрылась в кустах. Только листья зашуршали.

В обширный, как хоккейный стадион, скромно и без вкуса обставленный кабинет Георгия Георгиевича Полотенца, президента Международного унитарного фонда развития (МУФР), без стука вошла Элина Виленовна, секретарь Георгия Георгиевича и всего МУФРа в целом.

Была Элина Виленовна сказочно красива, как девушка-спортсменка со старого плаката. Ее пшеничные кудри рассыпались по широким плечам пловчихи, лицо несло на себе следы загара Сейшельских островов, а дробная быстрая походка была точно такой же, как у ее любимого жеребца Добриона, на котором она возвращалась домой, если на улицах были пробки и ее машина была вынуждена в них задерживаться.

– Совещание в три тридцать, как объявлено? – спросила Элина Виленовна.

– Разумеется, – ответил Георгий Георгиевич, не поднимаясь из кресла.

Он не любил стоять рядом с Элиной Виленовной, потому что она была выше его на голову, а может, и на две головы, а ее ноги начинались там, где у него была толстая шея.

Элина Виленовна была подчиненной Георгия Георгиевича и должна была ему во всем подчиняться, потому что он мог запросто выгнать ее с работы, но на самом деле Георгий Георгиевич очень боялся, что она сама от него уйдет.

– Чай, кофе? – спросила Элина Виленовна.

– Вы же знаете, – сказал Георгий Георгиевич. – Ти фор ту.

Что означает – чай для двоих.

Элина Виленовна не удивилась, а щелкнула пальцами – это она умела, и на журнальном столике в углу кабинета появился поднос с японским чайником, маленькими чашечками и любимым печеньем Георгия Георгиевича – птифур.

Они уселись за столик напротив друг друга, и Георгий Георгиевич стал рассматривать ноги Элины Виленовны, которые напоминали о том, что она мастер спорта и чемпион Белгородской области по прыжкам в высоту.

– Что тебя печалит? – спросила Элина Виленовна голосом нежного друга и доверенного лица.

– Я почти разорен, – искренне ответил Георгий Георгиевич. – За ближайшую неделю мне надо собрать пятьдесят семь миллионов долларов.

– Пятьдесят семь миллионов, – задумчиво повторила Элина Виленовна. – Немалые деньги. Я подумаю.

И тут раздался телефонный звонок.

Зазвонил секретный аппарат. Личной связи.

– Мой мальчик, – прошептал Георгий Георгиевич.

Георгий Георгиевич был недобрым человеком, эгоистом и хамом. И на самом деле на всем белом свете он любил только своего сына и наследника Гошу. Ради него трудились все колесики мозга Георгия Георгиевича, и к нему сходились заботы многих подчиненных Полотенца. Любые сомнения в гениальности мальчика пресекались на корню. Даже собственную жену Аглаю, на которой он женился по душевной склонности, потому что она обещала родить ему такого же богатырчика, как он сам, он разлюбил за неосторожную фразу. Когда она родила мальчика, уже в три дня удивительно похожего на своего отца, Георгий Георгиевич пришел к ней в отдельную палату на специальном этаже с букетом цветов. Он поздравил ее, вручил ценный подарок в виде серебряной цепочки на шею и сказал:

• Предыдущая
• 10/90
• Следующая