Пожиратель Пространства - Вольнов Сергей - Страница 18
- Предыдущая
- 18/82
- Следующая
Попробуй—как отыскать ещё одну точку пространства, в которой собралось бы такое количество представителей ВСЕвозможных, возможных и невозможных ИНЫХ рас! Причём это сонмище разумных скучилось в пределах пускай и громадной, но всего лишь базы; маленькой планетки, булыжника, который швырнул в чёрную бездну титанический пацанёнок—бог.
Кончаю банальничать…
Договорился. Боги у него булыжниками швыряются! Ещё понимаю, полезным бы делом занимались – миры, к примеру, творили…
Придумал тоже – булыжники.
Может, и крамола это, и ересь, но с тех пор, как умерли родители, я твёрдо решил: стану атеистом. Верить – себе дороже. Никакой веры вообще, а в наше косцюшкианское Древо Йезуса – в частности.
Надеялся я, само собой, на космобазе этой не только на монстров и лапушек всяких инопланетных полюбоваться, но и работу себе подыскать. Танжер—Бета являлась ближайшим к Косцюшко материальным воплощением полнейшей терпимости. Понятно по какой причине: ни человеки, ни какие иные межзвёздные расы отродясь не имели здесь абсолютного большинства. Культивировалась бы здесь терпимость чуть в меньшей степени, – космобазу в тот же миг разорвали бы распри. Анархия и лютый расизм как закономерный итог тотального несовпадения взглядов, вкусов и норм.
Здесь, на базе, вряд ли кому—нибудь могло взбрести в голову, пся крев, поинтересоваться наличием либо отсутствием у меня диплома. Если только мне самому не приспичит устроиться на работу в какое—нибудь из подразделений официального административного аппарата Танжер—Беты.
И такой на ней имеется – ведь «и в пустыне деревья растут». Как любят выражаться человеки пожилые. Народная мудрость! Косцюшко уроженица. Зелёная пакость вездесуща и неистребима…
А уж кто из людей, к примеру, вовсе на диплом не посмотрит – так это торгаши вольные, фритредеры. Если что и привлечет их в нём, так разве что, может быть, качество бумаги, или на чём там он будет распечатан (все сетевые файлы дипломов традиционно распечатками дублируются). Уж такие они супер—толерантные, эти фритредеры: всё для них побоку, кроме профессиональных и коммерческих качеств.
А иные, менее толерантные, за диплом и отдубасить могут.
Это если речь о дипломе сугубо академическом пойдёт. Как мой несостоявшийся, примерно. Специалистов они, конечно, лелеют да ублажают; но – практиков. А вот к науке академической – вольные относятся со злобностью флоллуэйцев, тех самых, что прославились как лучшие в ОП наёмники.
«Вдруг эти „яйцеголовые“ гады пресловутую нуль—транспортировку изобретут!», – наверняка с опаской думают вольные. Насколько я понимаю ход их мыслей, именно это достижение прогресса для торговцев нежелательнее смерти, в каком—то смысле.
«Кому тогда корытца наши понадобятся, пространство бороздящие?», – со страхом задаются фритредеры вопросом. Ответ однозначный: НИКОМУ! В случае открытия неких «каналов» звездолёты понадобятся разве что первопроходцам.
«Или вдруг эти учёные до синтезатора материи додумаются, который сможет всё—всё—всё синтезировать…», – развивают они мысль. Вопрос: НА КОЙ тогда торговля нужна?! Ответ – не менее очевиден…
«Ату их, академиков, докторов, профессоров, доцентов, магистров, бакалавров! Прочие нечеловечьи их аналоги – тоже ату!!».
…Сектор космобазы, в котором совершил посадку доставившее меня на Танжер—Бету пассажирское судно, носил название «Западнее Калифорнии». Самое интересное, что сектора с названием «Калифорния» попросту не существовало.
Улица, на которую я ступил, была покрыта камнем; некогда белым, но уже несколько потускневшим от прикосновения миллионов ног, прошаркавших по нему. Улица—коридор ветвилась. Глотали и выплёвывали местных жителей и несметных туристов более узкие проходы—проулки; некоторые из которых, покидая уровень, убегали вниз или вверх.
Из ретрансляторов, установленных где—то наверху, среди грубоватых рельефов, высеченных непосредственно на теле астероида – расширенном своде одного из бывших рудничных штреков, – доносились звуки, напоминающие разбушевавшийся ураган. Сквозь грохот прорывались монотонные витиеватые стихи на косморусском. Уши невольно выхватили слова: «…но виртуальности помня основы стану я вновь электронным набором чтоб на себе воссоздать тебя снова…»
Перекрикивая бурю и навязчивого декламатора, из других ретрансляторов слышалось нечто более похожее на музыку. Чуть хрипловатый, чуть надрывный женский голос пел: «Лав ми эвринайт, лав ми эвринайт!». Песня понравилась. Однако языка, на котором она исполнялась, я ещё не знал, и смысла слов не понял.
Музыка на этой сводчатой улице вела себя необычно: струилась пОверху, а примерно на уровне человечьей груди словно сталкивалась с упругим барьером. Путь ей преграждал бесконечно—непрекращающийся гул, заваренный из голосов, металлического лязганья и прочих социально—индустриальных звуков. И две эти прослойки не желали подчиняться законам диффузии, существуя раздельно: музыка сверху, а голоса и лязганье – снизу. «Интересно, – подумал я, – этот спецэффект был задуман и воплощён, или сам по себе возник, случайной аномалией?..»
Однако главным впечатлением была не сама улица, а все те, кто по ней двигались. Как праздно шатаясь, так и спеша по своим делам: светлым, тёмным и промежуточно—эгоистическим – серым.
Мой горящий взгляд то и дело выхватывал из пёстрой толчеи вожделенные для ксенолога фрагменты картины мира…
Гаденьких, чем—то смахивающих на крыс, шиа—рейцев, хрупких с виду, но, как мне было известно, люди этой расы чрезвычайно опасны и обидчивы. К тому же, как правило, они прекрасно владеют боевыми искусствами.
Покрытых уродливыми белёсыми буграми и грязно—зелёной чешуёй пунганиан. У этих существ один из самых низких уровней интеллекта среди легитимных, то есть признанно—разумных биовидов; однако они невероятно выносливы и сильны.
Или противоположную пунганианам крайность – гансайцев, физиологически и анатомически почти неотличимых от человеков (к которым и я вынужден себя причислять). Интеллектуальный показатель даже самых недалёких гансайцев пребывает на уровне человечьей гениальности. Однако их раса, по невыясненным ещё причинам (скорее всего, ментально—психологического характера), в прямом смысле слова «отсталая». Их общество, карабкаясь на цивилизационной лестнице, так и не преодолело ступенб раннего псевдофеодализма – примитивного земледелия и ремесленничества. Если не принимать во внимание достижения индивидуумов, а судить по усреднённым, обобщённым показателям. Правда, суждения выносятся наблюдателями, которые глядят со стороны и примеряются к собственным представлениям о цивилизованности; единственно эффективным методом «взгляда изнутри» – гансайцев пока не удалось исследовать никому из людей иных рас…
Жестоких, безжалостных тварей (даже я, при всей моей терпимости к иным формам разумной жизни, не мог называть их иначе!), третьеполых с планеты Флоллуэй. По многообразию нюансов, которое они вкладывают в понятие «резать», флоллуэйцы напоминают кухонный комбайн: расчленить, нашинковать, покрошить. И так далее. Вселенная, похоже, способна породить расу монстров ещё более ужасных, нежели раса человеков, моих «сородичей».
А вот эти проворные «человечки», невеликого росточка проныры – мальнаранцы. Существа, генетически совместимые с человеками, и почти такие же гнусные по натуре. Недаром и с виду практически неотличимы.
Пауков лаббарского биовида, даже обладая самой что ни на есть извращенной фантазией, за пауков не примешь. Смотришь и видишь: две ноги, две руки, пускай очень тоненькие, покрытые мягкой коротенькой серой шерстью, но структурно – вполне гуманоидные; у маленькой головы, венчающей длинную шею – никаких жвал и других паучьих атрибутов. Тем не менее – наречены и официально считаются паукообразными. Вероятно, разгадка в том, что когда—то нарекатель – скорей всего, один из героев—конкистадоров, – акт имянаречения в пьяном бреду совершал. А от горячительных напитков ещё и не такие страсти причудиться могут. Сознанию же потребителя что надо? Ответ: чтоб попроще всё было. Пауки – пожалуйста, слизняки – ещё лучше, а если к имени ещё и самоназвание прицепить, лаббар, – так вообще идеально!..
- Предыдущая
- 18/82
- Следующая
