Мир тропы. Очерки русской этнопсихологии - Андреев А. - Страница 18

Для того чтобы это доказать, мне придется привести еще тексты. Во-первых, в некоторых вариантах песни о "Семилетке" вместо купеческого сына появляется совсем другой человек – старик (привожу этот отрывок на память):

Во-вторых, нам придется заглянуть еще и в мир "неразрешимых или трудных задач":

[8, с. 215, №.-819].

То же самое мы видим в сказках про "Семилетку", которая отвечает на все неразрешимые задачи царя подобными же ответами и становится "умной", то есть царицей. Но это не единственные сказки об испытаниях семи-восьмилетних девочек. Я потому и использовал слово Мир, говоря о трудных задачах, что весь фольклор буквально наполнен этим и в отношении мальчиков, и в отношении девочек. Начиная с духовного стиха о Егории Храбром и кончая Афанасьевской "Василисой Прекрасной", все говорит нам о том, что русский крестьянский мир обладал своей вполне осознаваемой и глубоко разработанной педагогической системой, очевидно, уходившей корнями в древние инициации или институты жреческого ученичества типа ведической Упанаяны. Память о ней со временем разрушалась, и все виды переходных испытаний постепенно смешались в народном представлении в нечто единое. При этом мы явно видим в этих сказках и песнях два вида испытаний для девочек: испытания совершеннолетних и испытания семилеток. Признанные совершеннолетними выходят замуж. Подобные обряды и ритуалы описаны достаточно подробно. Но семилетних замуж не выдавали. Значит, в этих песнях и сказках о семилетках следы еще одного обряда-испытания. О чем же песня?

Это было давно и очень для меня сложно. Я не в состоянии вспомнить точно слова Дядьки и частенько вынужден буду передавать его мысли своими словами. Но с чего началось, я помню точно:

– Как по-твоему, почему девка будет дурой?- спросил он меня.

Я даже пришел в замешательство, настолько ответ казался очевидным:

– Но там же все сказано… Не отгадаешь…- я пожал плечами и развел руки.

– Как на экзамене?- подмигнул он мне.- Не ответил, оценки плохие – значит, не умен?

– Ну, в общем, да.

– А не обидно?- задал он вопрос, которым снова поставил меня в замешательство.- Что? Все справедливо? Хорошие оценки, значит, умный, плохие – дурак.

– В общем, да,- повторил я.

– Ты действительно дурак. Ты путаешь причину и следствие. Если ты дурак, то у тебя будут плохие оценки. А сами оценки к тебе не имеют отношения, оценки – это не твое качество!

Я согласился.

– Так с какой стати девка будет дурой, если не ответит на вопросы?

– Ну да! Если она умная,- обрадовался я новому пониманию,- так она умная – ответит или нет! А если дура, так дура!

– Молодец,- похвалил Дядька.- А зачем дед тогда их задает?

– Какой-то экзамен, все-таки,- ответил я, подумав.- Наверное, все-таки проверяет, умная она или дура.

– Значит, он ошибся и неправильно задал вопрос? Значит, ему надо было сказать: дай-ка я тебя проверю?

– Ну, что-то типа этого…

– Это простые люди, они – что видят, то поют,- безапелляционно заявил он и замолчал.

Сначала я ждал продолжения, потом понял, что он ждет чего-то от меня.

– Ты хочешь сказать, что он сказал то, что хотел сказать?- наконец дошло до меня.

– Да, но там не хватает одного слова. Он его выпустил. Просто потому, что всем, кто тогда был рядом, все было и так ясно. Для всех своих это очевидно, а для нас теперь непонятно. Какое слово он выпустил?- он подождал, ожидая от меня ответа, потом сказал сам.- Не сгадаешь, дурой будешь счи-тать-ся!

– Считаться…- непроизвольно повторил я за ним и тут же спросил.- Кем?

– Вот это вопрос! Это уже хороший вопрос! А как по-твоему?

Я отрицательно помотал головой – ответ был на языке, но как-то расплывался, и я не мог найти точного слова.

– Всеми своими,- выручил меня Дядька,- Наши должны знать такие вещи, как "Отче наш"! Знаешь, что сделало нас людьми? Не речь и не прямохождение. Свойство! Не будь свойства, мы могли бы быть зверьми или богами… ну хотя бы святыми – это же тоже не люди – но мы сделали выбор! Мы должны быть такими же, как все наши – люди. Это страшный выбор, не выберешь правильно – и тебя убьют. Хотя бы затравят. Свои имеют право убивать чужих. В этом суть свойства. Вовсе не во взаимовыручке. А тайна свойства… у свойства есть тайна! Тайна свойства в ее ответах. Ты обратил внимание, как легко она отвечает? Что ростет без кореньев? Камень! Для тебя камень ростет без кореньев? Нет, не ростет. Он для тебя вообще не ростет. А для нее ростет!

Теперь ведь даже дерево не так растет, а когда-то и камень был живым. Думаешь, почему бабам не велят на камнях сидеть? Брюхо надуть может,- он засмеялся.-- Ты присмотрись, как она отвечает. Для тебя камень растет? -Нет.

– Это очевидно! А для нее?

– А для нее очевидно, что растет!

– Так что за экзамен он ей устраивает?

– Похоже, он проверяет, знает ли она очевидные вещи…- еще не совсем уверенно ответил я.

– Да!- подхватил Дядька,- Вот это и есть тайна свойства. Свои – это те, кто живет в одном мире, в нашем мире. А это значит, видят мир одинаково. Настоящий мир нельзя видеть одинаково. Он только для тебя! Его, правда, можно видеть настоящим… Но зато его можно заменить миром из одинаковых очевидностей! Тогда он называется Лопоть.

Я помню, что следующей мыслью, буквально потрясшей меня, было, что если это так, то мы живем в придуманном, иллюзорном мире. Я ее едва не высказал, но осекся в последний миг, когда понял, насколько избитым является мое откровение. Потом мы несколько вечеров посвятили обсуждению этой темы. Я постоянно возвращался к ней и задавал вопросы, а Дядька рассказывал.

Дорога в сказку лежит через неведомое, через тайну, но на пути к ней стоит очевидность. Очевидность внушает ищущему: погляди, здесь все так ясно, что никакой тайны просто не может быть! Тайна где-то там, но только не здесь. Это так очевидно, что даже скучно! И при этом именно она-то, эта самая очевидность, и является входом в неведомое. Надо только усомниться!..

Мы не можем понять законы этого мира именно из-за очевидности того, за чем они скрыты. Действие или эффект настолько очевидны, что никакой возможности усомниться просто нет! Однако, очевидно то, что стоит как образ перед глазами, а не сами скрывающиеся за образом вещь или явление. Образ же мы создаем сами, когда познаем это в первый раз. Но при первом столкновении с Неведомым глубина нашего познания ограничена достаточностью для достижения цели, то есть решения задачи, которую мы перед собой ставили. А задача эта чаще всего очень конкретна и ни к какому познанию как к таковому отношения не имеет. Познание происходит попутно, как нечто второстепенное на фоне бытовых целей. В итоге оставшийся образ поверхностен, но именно он теперь для нас всегда с очевидностью характеризует явление.