Мисс Прайс и волшебные каникулы - Нортон Мэри - Страница 23
- Предыдущая
- 23/27
- Следующая
— Нет, нет, — сказала мисс Прайс. — Я не могу ехать в экстравагантном платье. Я в нем перестану быть самой собой. Но у меня есть вот этот черный плащ, а вам будет вполне достаточно надеть халаты и заколоть их булавками у самой шеи.
— Ой, мисс Прайс, это будет ни на что не похоже. Костюмер подобрал бы правильное платье. У меня есть семь шиллингов и шесть пенсов.
— Это обойдется дороже, чем семь шиллингов и шесть пенсов, — возразила мисс Прайс. — И мы едем всего на десять минут. Халаты вполне сойдут. Ты, Кэри, вечно все преувеличиваешь. А теперь помогите мне скатать матрац.
— Я бы сказала, — заметила Кэри, взявшись за матрац, — что мы будем выглядеть до ужаса экстравагантно, разгуливая по Лондону времен Карла II в халатах из двадцатого века, заколотых булавками у самой шеи...
— Хватит, Кэри. У меня нет ни малейшего намерения разгуливать по Лондону; и радуйтесь, что вообще едете.
ТАК БЛИЗКО...
Эмилиус открыл глаза. И снова закрыл. Ему было больно от света.
— Это сон, — сказал он себе, — кошмар, самый ужасный из всех, что мне снились...
Он чувствовал холод, но был слишком устал и разбит, чтобы осознать, что замерз. Он просто лежал на каменном полу, не пытаясь подняться. Однако через какое-то время глаза его словно сами по себе раскрылись, и он увидел маленькое, забранное решеткой окно и серое небо за ним. Эмилиус резко сел и тут же вскрикнул: движения причиняли ему боль. Он почувствовал запах мокрой одежды, руки его скользнули по полу. Он начал медленно припоминать: вчера — лошадиный пруд, сегодня — костер...
Его предали. Во время Лондонского пожара многие совершенно потеряли головы. Говорили, что причиной был заговор католиков, и что французы забросили зажигательные ядра, чтобы сжечь город. Кто-то донес на Эмилиуса, жившего такой таинственной жизнью в своей тусклой комнате по правой стороне Козлиного переулка, и люди Короля обыскали его жилище. Там они обнаружили свидетельства его занятий колдовством и когда, возвращаясь, Эмилиус поднимался по темной лестнице, наверху его встретили двое незнакомцев, а еще один, появившись неизвестно откуда, отрезал путь к отступлению. Эмилиуса бросили в тюрьму и почти сразу устроили допрос — так раздражены были люди. Когда же выяснилось, что он не француз и не замешан ни в каком заговоре, его обвинили в том, что он вызывал пламя при помощи колдовства. Странно, говорили, как это он уехал из города как раз накануне пожара, а вернулся, когда опасность миновала; и этот его дом почти не пострадал посреди всех разрушений...
Ох, лошадиный пруд... вот был кошмар! Эмилиус вспомнил одного маленького мальчика, маленького босого мальчугана, который бежал рядом с ним, впереди толпы, пока его наполовину волокли, наполовину несли к пруду; маленького загорелого и белозубого мальчугана, который кричал и глумился над ним, и то и дело останавливался, чтобы подобрать из пыли камень. Эмилиус пытался пригнуться, уклониться от камня, со свистом рассекающего воздух... И каждый раз, как камень ударял его по щеке или задевал по голове, он ощущал смеющееся, довольное лицо мальчугана как часть боли.
А как его связали по рукам и ногам! А стоящий рядом констебль, а торжественное лицо священника! А потом отвратительное погружение вниз, в зеленую воду... взбаламученная ряска... маленькая полузатонувшая пергаментная лодочка, зацепившаяся за прут... и удушливая зеленоватая темнота, и шум в ушах, словно на скрипке быстро-быстро играли гамму. Если бы он захлебнулся и умер там, в воде, это доказало бы, что он обычный человек и неповинен в колдовстве; но раз он выжил, это означало, что ему помогают сверхъестественные силы, и теперь его сожгут на костре.
...Потом он стал подниматься к поверхности, задыхаясь, кашляя, вздымая брызги. Толстая веревка, привязанная к щиколоткам, взвилась в воздух. Эмилиус увидел солнечный свет, услышал испуганное кряканье уток. Потом вниз, опять вниз, в воду... звон в ушах, чернота... чернота, которая становилась все гуще, шире, успокаивая его страх, заслоняя мысли...
А Сейчас утро. Всю ночь он лежал там, куда его швырнули, на холодном полу. Холод... да, он промерз до самого нутра, но ему не долго будет холодно; скоро от его мокрой одежды повалит пар; он почувствует, как горячий пар поднимается к лицу; потом одежда начнет тлеть; он почувствует жар от этого тления у самой кожи и сухой дым в ноздрях — потом, внезапно, одежда вспыхнет, охваченная пламенем...
Костер... уже много лет никого не сжигали на костре. В наши дни ведьм и колдунов вешают, а не сжигают. Это варварство, это чудовищно — сжигать человека заживо! Но сейчас люди одержимы огнем, огнем, огнем...
— О, — вскричал Эмилиус, прижимая ладони к опущенным векам. — Костер... костер... спасите меня от костра!
Он сидел неподвижно, спрятав лицо в руках, словно надеясь, что, если не станет шевелиться, то окажется, что он все-таки умер там, в лошадином пруду, и все кончено. «Вот до чего дошло, — горько думал он, — я осужден за колдовство, а я ведь не знал ни одного действующего заклинания!»
Другое дело, если бы на его месте была мисс Прайс. Она ведьма, настоящая, но никто не посмеет ее сжечь. Никто не вытащит мисс Прайс из ее крошечного домика и не потащит по Главной улице вон из города. Если она платит налоги, не нарушает законов и помогает Красному Кресту, никто не спросит, чем она занимается. Мисс Прайс может сотворить черную кошку со слона величиной, и никто не станет к ней приставать, если эта кошка не причинит ущерба чужой собственности.
— О, мисс Прайс, если бы вы знали, — простонал Эмилиус, пряча глаза. — Если бы вы знали, что меня должны сжечь на костре!
— Я знаю, — произнес голос. — Мне сказали у вас на квартире.
Эмилиус медленно отнял ладони от глаз и огляделся. Камера была пуста.
Должно быть, он сходит с ума от страха. Голос звучал как настоящий, не очень громко и вполне прозаически. А потом Эмилиус увидел в окне лицо мисс Прайс и две руки с побелевшими костяшками пальцев, крепко сжимающих прутья решетки. Лицо смотрело на него из-под черного капюшона, и он сперва не узнал тени под глазами и стиснутые от напряжения губы, но потом его затуманенный страхом взгляд различил длинный нос с розовым кончиком — воплощение негодования и праведного гнева.
— Столько времени сюда добирались, — раздраженно пожаловалась она. — Расспросы, расспросы. И такая грубость.
Эмилиус по-прежнему не произнес ни слова. Он дрожал, словно неожиданно ожил от холода.
— И хоть бы кто-нибудь понимал нормальную английскую речь, — продолжал сердитый голос. Мисс Прайс слегка задыхалась, как будто висела на руках. — Не понимаю, как вы все это выносите. А грязь, беспорядок, запахи... но сейчас это неважно. — Мисс Прайс вскрикнула и пропала из виду, но мгновение спустя появилась снова. — Потеряла точку опоры, — объяснила она. — Я в ужасной позиции. Но вы заперты, и у вас тут нет места для кровати.
Эмилиус облизал губы. Его взгляд был сосредоточен на лице в окне.
— Меня топили в лошадином пруду, — простонал он, словно разговаривая с самим собой. — В лошадином пруду...
— Ну ничего, — живо отозвалась мисс Прайс. — Забудьте об этом! — Она поглядела вниз, и Эмилиус услышал, как она ворчит: — Ну так убери свой палец, Кэри. Ты сама виновата. Я не собиралась на него наступать.
Последовала пауза, потом он снова услышал ее голос:
— Да, с ним все в порядке. Очень мокрый. Но камера слишком мала для кровати.
Мисс Прайс заглянула к Эмилиусу.
— Минутку, — сказала она и исчезла.
Послышались тихие голоса. Он снова лег. Чувство благодарности охватило Эмилиуса, поднимаясь от ступней, все выше и выше, переполняя его сердце и исторгая слезы из глаз, обжигающие слезы, которые просачивались из-под сомкнутых век.
Мисс Прайс здесь. Она спасет его. Мисс Прайс всегда доводит дело до конца, и все, что она делает, она делает хорошо.
- Предыдущая
- 23/27
- Следующая
