Фрегат «Паллада». - Гончаров Иван Александрович - Страница 82

• Предыдущая
• 82/298
• Следующая

После обеда "картинка" красовалась в рамке, еще с дополнением: подле Каролины – Алиса, или Элейс, как наши звали Alice, издеваясь над английским произношением. Я подошел один любезничать с ними. Цель этой любезности была – выхлопотать себе на вечер восковую свечу. Дня три я напрасно просил, даже дал денег Алисе, чтобы купила свеч. Хозяйки прислали деньги назад, а свечей не прислали. Наконец решились дать мне не сальную свечу. Получив желаемое, я ушел к себе, и только сел за стол писать, как вдруг слышу голос отца Аввакума, который, чистейшим русским языком, кричит: "Нет ли здесь воды, нет ли здесь воды?" Сначала я не обратил внимания на этот крик, но, вспомнив, что, кроме меня и натуралиста, в городе русских никого не было, я стал вслушиваться внимательнее. Голос его приближался всё более и более и выражал тревогу. "Нет ли здесь воды? воды, воды скорее!" – кричал он почти с отчаянием. Я выскочил из-за стола, гляжу, он бежит по коридору прямо в мою комнату; в руках у него гром и молния, а около него распространяется облако смрадного дыма. Я испугался. "Что это такое?" – "Нет ли здесь воды? воды скорее!" – твердил он. У него загорелась целая тысяча спичек, и он до того оторопел, что, забывшись, по-русски требовал воды, тогда как во всех комнатах, в том числе и у него, всегда стояло по целому кувшину. Спички продолжали шипеть и трещать у него в руках. "Вот вода! – сказал я, показывая на умывальник, – и у вас в комнате есть вода". – "Не догадался!" – отвечал он. Я стал звать Алису вынести остатки фейерверка и потом уже дал полную волю смеху. "Не зовите, не зовите, – перебил он меня, – стыдно будет". – "Стыд не дым, глаза не выест, – сказал я, – а от дыма вашего можно в обморок упасть".

На другой день за завтраком сошлось нас опять всего пятеро или шестеро: полковник с женой, англичанин-крикун да мы. Завтракали по-домашнему.

Полковница разливала чай и кофе. Она говорила по-французски, и между нами завязался живой разговор. Сначала только и было толку, что о вчерашнем фейерверке. Я, еще проходя мимо буфета, слышал, как крикун спросил у м-с Вельч, что за смрад распространился вчера по отелю; потом он спросил полковницу, слышала ли она этот запах. "Yes, о yes, yes!" – наладила она раз десять сряду. "Отвратительно, невыносимо", – продолжал крикун. "Yes, y-e-s", – жалобно, с придыханием повторила полковница. "Раз, два, три, четыре!" – считал отец Аввакум, сколько раз она скажет "yes". "А знаете ли, что значит этот "yes"?" – спросил я его. "Это значит подтверждение, наше "да", – отвечал он. "Так, но знаете ли, что оно подтверждает? что вчера отвратительно пахло серой…" – "Что вы: ахти!" – встрепенувшись, заговорил он и, чтоб скрыть смущение, взял всю яичницу к себе в тарелку. "А вы слышали этот запах?" – приставал крикун, обращаясь к полковнику и поглядывая на нас.

"Неправда ли, что похоже было, как будто в доме пожар?" – спросил он опять полковницу. "Yes, yes", – отвечала она. "Пять, шесть!" – считал печально отец Аввакум.

Вскоре она заговорила со мной о фрегате, о нашем путешествии. Узнав, что мы были в Портсмуте, она живо спросила меня, не знаю ли я там в Southsea церкви Св. Евстафия. "Как же, знаю, – отвечал я, хотя и не знал, про которую церковь она говорит: их там не одна. – Прекрасная церковь", – прибавил я.

"Yes… oui, oui", – потом прибавила она. "Семь, – считал отец Аввакум, довольный, что разговор переменился, – я уж кстати и "oui" сочту", – шептал он мне.

Тучи в этот день были еще гуще и непроницаемее. Отцу Аввакуму надо было ехать назад. С сокрушенным сердцем сел он в карету Вандика и выехал, не видав Столовой горы. "Это меня за что-нибудь Бог наказал!" – сказал он, уезжая. Едва прошел час-полтора, я был в ботаническом саду, как вдруг вижу:

Столовая гора понемногу раздевается от облаков. Сначала показался угол, потом вся вершина, наконец и основание. По зелени ее заблистало солнце, в пять минут всё высохло, кругом меня по кустам щебетали колибри, и весь Капштат, с окрестностями, облился ярким золотым блеском. Мне вчуже стало обидно за отца Аввакума.

Мы одни оставались с натуралистом; но пришла и наша очередь ехать. Нам дано знать, что работы на фрегате кончены, провизия доставлена и через два дня он снимется с якоря. Мы послали за Вандиком. Он приехал верхом на беленькой стелленбошской лошадке, в своей траурной шляпе, с улыбкой вошел в комнату и, опираясь на бич, по-прежнему остановился у дверей. "Отвези в последний раз в Саймонстоун, – сказал я не без грусти, – завтра утром приезжай за нами". – "Yes, sir, – отвечал он, – а знаете ли, – прибавил потом, – что пришло еще русское судно?" – "Какое? когда?" – "Вчера вечером", – отвечал он. Оказалось, что это был наш транспорт "Двина", который мы видели в Англии.

Жаль было нам уезжать из Капской колонии: в ней было привольно, мы пригрелись к этому месту. Другие говорят, что если они плавают долго в море, им хочется берега; а поживут на берегу, хочется в море. Мне совсем не так: если мне где-нибудь хорошо, я начинаю пускать корни. Удобна ли квартира, покойно ли кресло, есть хороший вид, прохлада – мне не хочется дальше. Меня влечет уютный домик с садом, с балконом, останавливает добрый человек, хорошенькое личико. Сколько страстишек успеет забраться в сердце! сколько тонких, сначала неосязаемых нитей протянется оттуда в разные стороны! Поживи еще – и эти нити окрепнут, обратятся в так называемые "узы". Жаль будет покинуть знакомый дом, улицу, любимую прогулку, доброго человека. Так и мне уж становилось жаль бросить мой 8-й нумер, Готтентотскую площадь, ботанический сад, вид Столовой горы, наших хозяев и, между прочим, еврея-доктора.

Долго мне будут сниться широкие сени, с прекрасной "картинкой", крыльцо с виноградными лозами, длинный стол с собеседниками со всех концов мира, с гримасами Ричарда; долго будет чудиться и "yes", и беготня Алисы по лестницам, и крикун-англичанин, и мое окно, у которого я любил работать, глядя на серые уступы и зеленые скаты Столовой горы и Чертова пика. Особенно еще как вспомнишь, что впереди море, море и море!

• Предыдущая
• 82/298
• Следующая