Экскалибур - Корнуэлл Бернард - Страница 7
- Предыдущая
- 7/29
- Следующая
Артур прислал ко мне несколько десятков юнцов, чтобы я воспитал из них воинов, так что на протяжении всей осени я обучал их науке обращения с копьем и щитом и раз в неделю, скорее из чувства долга, нежели удовольствия ради, навещал Гвиневеру в соседнем Инис Видрине. Я привозил ей в подарок всякую снедь, а когда похолодало, принес теплый плащ из медвежьей шкуры. Порою я брал с собою ее сына Гвидра, но Гвиневера никогда не чувствовала себя с ним по-настоящему уютно. Мальчик взахлеб рассказывал о том, как ловит рыбу в речушке Дун Карика, как охотится в наших лесах; она скучала. Гвиневера и сама любила охоту, но это развлечение ей больше не дозволялось, так что она разминала ноги, прогуливаясь по территории храма. Красота ее не поблекла; более того, в несчастье ее огромные глаза обрели особую, небывалую прежде яркость; хотя печаль свою королева упрямо скрывала. Скрывала из гордости; я-то видел: она несчастна. Моргана изводила ее как могла, докучала ей христианскими проповедями и то и дело обзывала блудницей вавилонской. Гвиневера терпеливо сносила обиды, и на участь свою пожаловалась один-единственный раз, в начале осени: ночи удлинились, первый иней выбелил лощины, и пленница сказала мне, что в ее покоях слишком холодно. Артур положил этому конец, распорядившись, чтобы дров Гвиневере доставляли столько, сколько ей нужно. Он по-прежнему любил жену, хотя злился, если я упоминал ее имя. Что до Гвиневеры, я понятия не имел, кого она любит. Она всегда расспрашивала меня об Артуре, а вот про Ланселота ни словом не упомянула.
Артур тоже томился в плену – в плену своих собственных терзаний. Домом ему – если у него вообще был дом – служил королевский дворец в Дурноварии, но он предпочитал разъезжать по Думнонии, от крепости к крепости, готовя нас к войне против саксов, что непременно явятся в новом году. Если Артур и задерживался подольше в каком-то одном месте, то это у нас, в Дун Карике. Из нашего дома на вершине холма мы видели: вот он едет, потом раздавалось приветственное пение рога, и Артуровы всадники с плеском перебирались через речушку. Гвидр сломя голову мчался навстречу отцу; Артур, наклонившись в седле, подхватывал мальчика, усаживал его на Лламрей и, пришпорив коня, скакал к воротам. Он был ласков с Гвидром – собственно, как и со всеми детьми, – хотя со взрослыми держался холодно и сдержанно. Прежний Артур, исполненный радостного воодушевления, исчез. Он открывал душу только Кайнвин и всякий раз, приезжая в Дун Карик, разговаривал с ней часами напролет. О Гвиневере – о ком же еще?
– Он до сих пор ее любит, – призналась мне Кайнвин.
– Надо бы ему жениться снова, – отозвался я.
– Как можно?! Он ведь только о ней и думает.
– Что же ты ему присоветовала?
– Конечно, простить ее. Сомневаюсь, что ей снова придет в голову натворить глупостей, а если он может быть счастлив только с этой женщиной, значит, надо принять ее обратно.
– Он слишком горд.
– Вижу, – неодобрительно отозвалась Кайнвин, откладывая веретено и прясло. – Наверное, сперва ему надо убить Ланселота. Полегчает.
Той осенью Артур попытался: он внезапно обрушился на Венту, Ланселотову столицу, но Ланселот прознал о готовящемся набеге и бежал к своему защитнику Кердику, забрав с собой Амхара и Лохольта, сыновей Артура от его любовницы-ирландки, Эйлеанн. Близнецы негодовали на то, что родились бастардами, и неизменно сражались на стороне Артуровых врагов. Ланселота Артур не нашел, зато вернулся с богатой добычей: привез столь необходимое зерно, ведь летние неурядицы повредили урожаю.
В середине осени, за две недели до Самайна и вскорости после набега на Венту, Артур вновь приехал в Дун Карик. Он заметно исхудал, лицо осунулось. Прежде в нем не было ничего пугающего, ныне он сделался отчужден и замкнут; никто знать не знал, что за мысли таятся у него в голове, молчаливость придавала ему ореол таинственности, а сердечное горе ожесточило. В былые дни рассердить Артура было непросто, а теперь он выходил из себя по поводу и без повода. Больше всего он злился на самого себя: два старших сына его предали, брак не сложился, Думнония подвела. Он так надеялся создать идеальное королевство, оплот справедливости, безопасности и мира, а христиане предпочли кровопролитие. Артур винил себя за то, что не распознал вовремя, к чему все идет, и теперь, в минуты затишья после бури, сомневался в собственной прозорливости.
– Ну что ж, займемся делами пустячными, Дерфель, – сказал он мне.
Стоял чудесный осенний день. Небо испещрили облака: солнечные блики скользили наперегонки по желто-бурому пейзажу к западу от нас. Артур в кои-то веки не искал общества Кайнвин, но отвел меня на поросшую травой полянку за отремонтированным частоколом Дун Карика – и угрюмо уставился на Тор, воздвигшийся на фоне неба. Или, скорее, на Инис Видрин, где томилась Гвиневера.
– Пустячными? – переспросил я.
– Надо бы саксов разбить. – Он поморщился, понимая: разбить саксов – никакая это вам не безделица. – Вступать в переговоры они отказываются. Если я пошлю гонцов, саксы их убьют. Так они мне и сказали на прошлой неделе.
– Они? – не понял я.
– Они, – мрачно подтвердил Артур, имея в виду Кердика с Эллой. Два саксонских короля обычно грызлись друг с другом не на жизнь, а на смерть, – мы же такое положение вещей всячески поддерживали щедрым подкупом, – но теперь они, похоже, усвоили урок, что Артур столь убедительно преподал бриттским королевствам: единство – залог победы. Два саксонских правителя объединили силы, дабы сокрушить Думнонию, а решение не принимать послов свидетельствовало о твердости их намерений и являлось мерой самозащиты. Гонцы Артура того и гляди попытаются подкупить вождей, ослабив тем самым армию, и все до единого послы, как бы они ни стремились заключить мир, неизбежно шпионят за врагом. Кердик с Эллой решили не рисковать. Они вознамерились забыть про свои разногласия, сплотиться – и раздавить нас.
– А я-то надеялся, моровое поветрие их ослабило, – промолвил я.
– Пришли новые, Дерфель, – отозвался Артур. – По слухам, их корабли пристают к берегу всякий день, и каждый битком набит изголодавшимися саксами. Они знают, что мы слабы, и на следующий год их явятся тысячи – тысячи тысяч! – Артура эта мрачная перспектива словно бы радовала. – Целая орда! А может, такая гибель нам и суждена – тебе и мне? Два верных друга, щит к щиту, падут под секирами варваров…
– Есть смерть и похуже, господин.
– Есть и получше, – коротко отрезал Артур. Он не сводил глаз с Тора; ну да он всегда, приезжая в Дун Карик, сиживал здесь – на западном склоне, и никогда с восточной стороны, и никогда – с южной, напротив Кар Кадарна, но только здесь и не иначе, – и глядел, глядел через долину. Я знал, о чем Артур думает, и он знал, что я знаю, и все же он ни разу не упомянул ее имени – не хотел признаваться, что каждое утро просыпается с мыслями о ней и каждую ночь молится, чтобы она ему приснилась. Внезапно Артур осознал, что я смотрю на него, и отвернулся, окинул взглядом поля, где Исса воспитывал из мальчишек воинов. В осеннем воздухе слышался сухой и резкий перестук древков копий, а Исса хрипло покрикивал, чтобы острия держали ниже, а щиты – выше.
– Ну, как они? – поинтересовался Артур, кивая на новобранцев.
– Точь-в-точь как мы двадцать лет назад, – отозвался я. – В ту пору старшие говорили, что из нас никогда не выйдет настоящих воинов, а двадцать лет спустя эти мальчишки станут говорить то же самое о своих сыновьях. Хорошие будут бойцы. Закалятся в первой же битве, а после того ничем не уступят любому другому воину Британии.
– В первой же битве… – мрачно повторил Артур. – Возможно, другой и не будет. Когда придут саксы, Дерфель, нас задавят числом. Даже если Повис и Гвент пришлют всех своих ратников, численное превосходство за ними. – В словах этих была горькая правда. – Мерлин говорит, мне не о чем тревожиться, – саркастически добавил Артур. – Дескать, благодаря его трудам на Май Дуне никакая война не понадобится. Ты там был?
- Предыдущая
- 7/29
- Следующая
