Закон против тебя - Воронин Андрей Николаевич - Страница 41
- Предыдущая
- 41/73
- Следующая
Охранники знали, что он не проснется раньше семи, и чувствовали себя свободно. Даже их маски были сняты и валялись на передней панели рядом с рацией.
– Да, – мечтательно сказал один из охранников, тасуя карты, – жизнь хороша…
– Когда пьешь не спеша, – подхватил второй.
– Не надо о грустном, – со вздохом сказал первый. – Как подумаю, сколько там, за стеной, водяры…
– А кто тебе мешает? Бери и пей, сколько влезет.
– Сам пей. Это у Черемиса брюхо железное. Вот ведь черт здоровенный, все ему по барабану.
– Это факт. Даже завидно, блин.
Первый охранник, краснолицый бугай лет сорока, похожий на заматеревшего и основательно раздавшегося вширь Алешу Поповича, порылся в кармане своего камуфляжного комбинезона, выудил оттуда сигарету, со щелчком откинул крышечку никелированной «зиппо» и закурил, выпустив из ноздрей две толстые струи дыма.
– Ну что, сдаем? – спросил он, ловко перетасовывая засаленную колоду.
– Надоело, – проворчал второй охранник. Он казался простуженным и все время шмыгал носом. – Давай перекурим.
– Что, – с подковыркой осведомился «Алеша Попович», – основной капитал в опасности?
Простуженный шмыгнул носом и покачал головой.
– С такими ставками ты до моего основного капитала не скоро доберешься, – сказал он. – В натуре, надоело. Лучше расскажи, как у тебя вчера с Веркой вышло. Уломал?
– Да куда она, сучка, денется. Только моя, похоже, в курсе.
– Жена, что ли?
– Ага… То ли накапал кто-нибудь, то ли сама как-то "пронюхала. Смех, да и только. Кобель ты, говорит, вшивый, сукин сын… Я ей: на себя, говорю, посмотри, свинья супоросая. Тебя же трахать только на ощупь можно, вслепую… Ну она и заткнулась, конечно.
– Ну а Верка-то как же?
– А что Верка? Дура твоя Верка. Орет как недорезанная, всю спину когтями исполосовала, стерва костлявая. И пьет, зараза, как лошадь, не напасешься на нее.
– Ну вот, – разочарованно сказал простуженный, – на тебя не угодишь. Я-то думал…
– Что ты думал? – немного агрессивно спросил «Алеша Попович», но простуженный заставил его замолчать, предупреждающе подняв кверху ладонь.
Здоровяк замер с открытым ртом и прислушался.
За перегородкой, отделявшей гараж от упаковочного цеха, снова рассыпчато зазвенело стекло. Звук был такой, словно там уронили на бетон полный ящик. Потом оттуда послышалось характерное монотонное «бац-дзынь!», повторявшееся раз за разом.
– Бутылки, – сказал простуженный. – Гадом буду, пузыри с конвейера на пол сыплются!
– Они что там, охренели? – удивился «Алеша Попович». – Черемис им яйца пообрывает!
– Смотри, как бы нам не пообрывал, – с сомнением произнес простуженный. – В главном цеху из-за конвейера ни хрена не слышно. Надо пойти посмотреть.
– Надо так надо, – проворчал «Алеша Попович», натягивая на свою широкую физиономию шерстяную маску.
В это время из-за перегородки, заглушая звон бьющегося стекла, раздался придушенный вопль, и тут же что-то тяжело ударило в фанерную стенку, заставив ее вздрогнуть.
Этот удар сопровождался новым рассыпчатым звоном и взрывом матерной брани.
– Совсем оборзели, козлы, – выхватывая из-под сиденья резиновую дубинку, процедил простуженный.
«Алеша Попович», с неожиданной при его комплекции легкостью опередив своего напарника, первым добежал до двери, отодвинул засов и ворвался в упаковочный цех, занося над головой резиновую дубинку.
Он увидел посреди заставленной ящиками, засыпанной битым стеклом, наполненной едкими испарениями пролитого алкоголя каморки странный шевелящийся клубок, из которого в разные стороны торчали судорожно дергающиеся конечности. Конечности эти энергично молотили, драли, лягались и, кажется, даже щипались. Все это безобразие сопровождалось потоками матерной ругани, которые заглушали даже звон разлетающихся вдребезги бутылок.
Пульт управления конвейером располагался на противоположном конце резиновой ленты. В принципе, охраннику ничего не стоило смотаться туда и остановить конвейер, но он был настолько ошеломлен и разъярен творящимся безобразием, что забыл обо всем. Он никак не мог взять в толк, как у двоих рабов хватило наглости, забыв о своих прямых обязанностях, затеять драку. Он пригляделся и кивнул головой: да, их было именно двое, хотя на первый взгляд могло показаться, что в драке принимают участие человек пять.
Он коротко взревел и бросился вперед. В этот момент шевелящийся клубок вдруг распался, и черноволосый низкорослый мозгляк в разодранной по всем швам клетчатой рубахе кубарем откатился к дверям, прямо под ноги простуженному напарнику «Алеши Поповича». Второй раб с трудом встал на четвереньки, и тут здоровяк в камуфляже налетел на него, как грозовая туча, со свистом обрушив свою дубинку на подставленную под удар спину. Он целился по почкам и очень удивился, когда дубинка, описав в воздухе свистящий полукруг, наткнулась на пустоту и беспрепятственно достигла пола, так что он потерял равновесие и едва не растянулся во весь рост на корявом бетоне. Он удивился еще больше, когда навстречу ему откуда-то снизу неожиданно и стремительно взметнулась обутая в поношенный кроссовок нога и со страшной силой врезалась прямиком в середину прикрытого трикотажной маской лица. Ему показалось, что у него перед глазами лопнул наполненный ослепительным светом пузырь, а в следующее мгновение что-то больно, с треском ударило его по затылку, и он не сразу понял, что это был бетонный пол.
Между тем отлетевший к дверям Шибздик мертвой хваткой вцепился в ноги второго охранника и сильно рванул их на себя. Охранник покачнулся, но не упал.
Восстановив равновесие, он пнул Шибздика коленом в лицо и треснул по макушке дубинкой. Шибздик разжал руки и отшатнулся, обхватив голову. Простуженный снова взмахнул дубинкой, но тут Баклан схватил с конвейера бутылку и метнул ее через все помещение. Бутылка ударила простуженного по голове чуть повыше правого виска. Он покачнулся, тряхнул головой, выронил дубинку и схватился за пистолет. Тогда Шибздик, подскочив к нему на коленях, как сумасшедший исполнитель брейк-данса, обеими руками вцепился в промежность камуфляжных брюк охранника и изо всех сил стиснул кулаки. Простуженный присел, страшно выпучив глаза и разинув рот в беззвучном вопле, и тогда Баклан спокойно подошел к нему и свалил его точным ударом в челюсть. Вернувшись к «Алеше Поповичу», он опустился перед ним на одно колено, поднял кулак к самому уху и стремительно опустил его на черную трикотажную маску.
Раздался неприятный мокрый хруст, тело охранника содрогнулось и обмякло.
– Замочил? – со страхом и восхищением спросил Шибздик.
– Понятия не имею, – равнодушно ответил Баклан. Он прислушивался к своим ощущениям. Тело снова действовало само, выполняя безумный план Шибздика. Он не чувствовал ни жалости, ни страха – ничего, что должен ощущать среднестатистический обыватель, только что отправивший человека в нокаут, если не на тот свет.
Бутылки продолжали со звоном сыпаться на пол.
Баклан легко поднялся, подошел к конвейеру и торопливо набросал под него несколько сложенных картонных ящиков. Звук стал тише – падая, бутылки приземлялись на пружинящий картон и скатывались по нему на пол. Некоторые из них даже не разбивались.
Шибздик торопливо обдирал с простуженного камуфляжный комбинезон. Пистолет охранника он держал в правой руке. Глаза у него были круглые и стеклянные, как у чучела совы в зоологическом музее.
Простуженный вдруг застонал и приподнял голову.
Шибздик вздрогнул, обеими руками навел на него пистолет и нажал на спусковой крючок. Ничего не произошло, потому что пистолет стоял на предохранителе. Шибздик с безумным видом принялся вертеть пистолет в руках, отыскивая кнопку предохранителя.
Баклан торопливо подскочил к нему, ударил охранника ногой в висок, дал Шибздику пощечину и отобрал у него пистолет.
– Что? – словно разбуженный посреди ночи, встрепенулся Шибздик.
– Ты что делаешь, гад? – яростно процедил Баклан. – Ты же чуть не выстрелил. Через минуту здесь была бы вся банда, а еще через минуту тебя нашпиговали бы свинцом, как окорок чесноком.
- Предыдущая
- 41/73
- Следующая
