Закон против тебя - Воронин Андрей Николаевич - Страница 10
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
Полторы недели назад ему позвонила тетка Алена и возмущенно поинтересовалась, почему Зойка не дает знать о себе. В голосе тетки звучала неподдельная обида, и Бакланову стоило немалых трудов разобраться, в чем, собственно, дело и почему он должен знать о Зойке больше, чем ее родная мать. После долгих недоумевающих вопросов и восклицаний с обеих сторон выяснилось, что Зойка уже неделю назад собрала вещи, купила билет и погрузилась в автобус до Йошкар-Олы. Бакланова она, естественно, предупреждать не стала, решив сделать ему сюрприз. С трудом переварив эту информацию, Михаил понял, что сюрприз удался на славу – даже лучше, чем планировала Зойка. Тетке Алене он ничего говорить не стал, кое-как успокоил ее, сказав, что во всем разберется, и поспешно повесил трубку, пока тетка не успела до конца осознать, что дело – дрянь.
После этого он сразу кинулся в милицию, понимая, что время упущено. После долгих мытарств его наконец принял какой-то молодой хлыщ в штатском, представившийся старшим оперуполномоченным Чудаковым, и с ходу поинтересовался, с какого возраста исчезнувшая гражданка Игнатьева употребляла наркотики и вела беспорядочную половую жизнь. Бакланов молча встал, намереваясь съездить старшему оперуполномоченному по шее для прочистки мозгов, но в последний момент сдержался, поняв, что этим он Зойке не поможет.
Было совершенно очевидно, что Чудакову меньше всего хочется принимать заявление и вешать на себя очередное дело, для раскрытия которого у него не хватало ни времени, ни возможностей, ни умения.
Потом последовал довольно длинный разговор, со стороны напоминавший партию в теннис: Чудаков задавал вопросы, направленные на то, чтобы дело об исчезновении Зои Игнатьевой не было возбуждено вовсе или, по крайней мере, досталось не ему, а Бакланов срезал его подачи угрюмыми ответами и обещаниями дойти до министра внутренних дел. В конце концов заявление было написано и принято, но Бакланов ушел с ощущением, что старший оперуполномоченный Чудаков вовсе не намерен расшибаться в лепешку, разыскивая Зойку.
Теперь, когда с того дня миновало уже полторы недели, Бакланов окончательно уверился в том, что больше не увидит Зойку живой. Две с половиной недели – долгий срок. Разумеется, в жизни бывает всякое, и Зойка могла податься вовсе не в Йошкар-Олу, а, например, в Москву или Питер, но такое продолжительное молчание было не в ее правилах. Она очень берегла тетку Алену и наверняка дала бы о себе знать, если бы могла это сделать, В общем-то, думать тут особенно не о чем, сказал он себе, во второй раз намыливая щеки. Надо искать, но, господи, до чего же я устал! Устал, изверился, да и поистратился, между прочим. Вопрос, не подкрепленный деньгами, – это вовсе не вопрос, а пустое сотрясение воздуха. Чудакову, что ли, денег предложить? Так где их взять, такие деньги… И где ее искать? Я полторы недели слоняюсь по городу – не такому уж большому, между прочим, – и пристаю ко всем с расспросами.
Кассиры на вокзале знают меня как облупленного, а бомжи и постовые милиционеры стараются потихонечку свалить куда-нибудь подальше, стоит мне показаться на горизонте… Легко сказать – искать! Попробуй найди. Искать не получается, но и не искать тоже.
Эх, Зойка, Зойка! Устроила же ты сюрприз!
Он побрызгался одеколоном, заклеил порез на щеке и вышел из ванной, на ходу натягивая чистую майку. Сунулся в комнату за сигаретами, вспомнил, что они кончились, пересчитал в бумажнике наличность, вздохнул и стал обуваться. Затянув шнурки на поношенных кроссовках, он затолкал бумажник в задний карман, спохватился, вернулся в комнату и закрыл окно. Фотография на книжной полке слегка шевельнулась от сквозняка.
Бакланов уловил это движение краем глаза, повернул голову и несколько секунд всматривался в черно-белый снимок, словно ожидая подсказки.
– Есть плотнее огонь, товарищ майор, – негромко отчеканил он и вышел из квартиры, заперев за собой дверь двумя оборотами ключа.
Глава 3
Борис Иванович выбрался из машины и, разминая ноги, прошелся по жесткой, как проволока, высокой траве, в которой оглушительно стрекотали одуревшие от дневной жары кузнечики. Небольшая ящерица стремительным серым зигзагом выскользнула у него из-под ног и, коротко прошуршав в траве, скрылась из вида. На западе садилось и все никак не могло сесть солнце, лучи которого придавали пейзажу благородный оттенок старой красной меди. Над ухом несмело прожужжал первый комар, выбравшийся на вечернюю охоту. Борис Иванович рассеянно отмахнулся от него, оглядываясь по сторонам.
Слева от него, приблизительно в полукилометре, белели похожие на скелет динозавра стропила незаконченной кровли. Рядом со стропилами неподвижно торчала стрела автокрана, на конце которой Комбат разглядел какое-то черное пятно – похоже, это была присевшая отдохнуть ворона. Справа, почти на самой границе видимости, громоздилась трехэтажная кирпичная коробка еще одной недостроенной дачи. Оттуда все еще доносился прерывистый рокот какого-то гусеничного механизма и пронзительные взвизгивания циркулярной пилы – похоже, работяги вкалывали сверхурочно, торопясь закончить строительство к назначенному хозяином сроку.
Прямо по курсу Борис Иванович увидел небольшую, совсем прозрачную березовую рощицу, стоявшую над невысоким песчаным обрывом, под которым тихо протекала невидимая отсюда река. Солнце садилось как раз там, в заречных лугах, проплавляя себе путь сквозь черневший на горизонте перелесок, В воздухе пахло разогретой зеленью и цветочным медом, в кустах под обрывом несколько раз щелкнул, пробуя голос, соловей.
Позади хлопнула дверца. Борис Иванович обернулся и одобрительно посмотрел на Подберезского, который выгружал из багажного отсека темно-синей «тойоты» привезенные с собой припасы. Рядом с "тойотойд громоздился поставленный на четыре фундаментных блока автомобильный кунг, снятый с какого-нибудь «МАЗа» или «Урала». Кунг был грубо размалеван камуфляжными полосами и разводами, что указывало на его военное прошлое.
– Кучеряво, – сказал Борис Иванович. – Оччень даже ничего.
– Ну да, – скромно согласился Подберезский. – Я ведь старался.
– Только это, наверное, ненадолго, – продолжал Комбат, задумчиво жуя травинку. – Через год понастроят тут кирпичных курятников, понароют грядок, понасажают картошки пополам с георгинами… Бань, понимаешь, понаставят, гамаки поразвесят, врубят свои магнитофоны, и будет такое же дерьмо, как и везде. Куда ни глянь, повсюду толстые бабищи кормой в небо, как торпедированные линкоры, ей-богу…
Детишки с велосипедами, навозные кучи, заборы, колючая проволока, крыжовник с малиной… А потом начнут в тебя тыкать пальцами: почему, дескать, у вас, сосед, на участке один пырей да одуванчики? От вас, мол, эта зараза к нам переползает. Надо бы, сосед, земельку обработать, а то ведь можно и жалобу на вас подать…
Подберезский выглянул из-за задней дверцы джипа, держа в руках большую кастрюлю с мясом для шашлыков.
– Да ты поэт, Иваныч, – сказал он с уважением. – Так все расписал, что я будто наяву все увидел.
Только не будет этого, даже не мечтай.
– Почему же это не будет? – срывая новую травинку, поинтересовался Комбат.
– Там, – Подберезский мотнул головой в сторону дороги, до которой было метров сто, – колхозный сенокос. Там никаких дач не будет. Впереди, как видишь, река, а по бокам… Видишь те дома? Ну те, что еще не достроены? Так вот, это мои ближайшие соседи. Вся эта земля моя, Иваныч.
– Ни хрена себе! – присвистнул Комбат. – Так ты у нас, выходит, помещик! Кровопиец, значит. Крепостных-то прикупил или денег не хватило?
Подберезский сделал странное движение руками.
Борису Ивановичу на мгновение почудилось, будто Андрей собирается швырнуть кастрюлю с мясом на землю, а может быть, и ему в голову, но Подберезский взял себя в руки и аккуратно поставил свою ношу на траву.
– Знаешь, Иваныч, – суховато сказал он, – ты бы все-таки выбирал выражения. Я, между прочим, ни у кого ничего не ворую. Вкалываю, как негр на плантации, кручусь целыми днями… Знаешь, с какими рылами приходится дело иметь, в каком дерьме бултыхаться? Утром проснешься и думаешь: елки-моталки, опять все сначала! Видеть никого не могу, честное слово… Вот и купил кусок берега, чтобы на полкилометра в любую сторону – ни одной поганой рожи… А ты сразу – помещик, крепостник… Спроси еще, сколько мне этот участок стоил.
- Предыдущая
- 10/73
- Следующая
