Мы с тобой Макаренки - Лезинский Михаил - Страница 21

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая

– Светлана Ивановна! Разрешите! Этот вальс вы обещали мне.

– Следующ.ий танец за мной! Не забыла, Светочка?

– Жо… то есть Светка, сбацаем?

Светлана внимательно оглядела Жорку с головы до ног и небрежно проронила:

– С тобой не буду, не заслужил еще, товарищ худрук.

– Ну и не надо! Не больно и хотелось, – обиделся Лукьяненко и, поправиз «бабочку», с независимым видом отошел в сторону.

Скрипичкиной не дают скучать. Нет, что бы кто ни говорил, но много значит на сегодняшний день красивая внешность!

Игорь с Зозулей стоят у бочонка с пивом и ждут, когда освободятся кружки, захваченные более предприимчивыми монтажниками.

В ильф-петровские времена пиво выдавалось «только членам профсоюза», а сегодня этот напиток пили в первую очередь на правах гостей монтажники да Зозуля, которому сделали исключение как председателю колхоза.

Впрочем, местные хлопцы не особенно страдали от этих ограничений. Колхоз «Гигант» был зажиточным, и почти в каждом доме было вдоволь наварено своего пива.

Вот Зозуля ухитрился завладеть кружками, и Игорь получил возможность оценить напиток по достоинству.

– А ничего, – похвалил он, – напоминает рижское.

– Лучше, уверяю тебя, лучше!-воскликнул Зозуля. – Ты пей, пей. В Севастополе такого пива не бывает. Сами варили.

Пил Игорь пиво и сдержанно похваливал. Похваливал и наблюдал за Волковым. «Эх, Гришка, Гришка!»

А великан, ничего не замечая, прислонился к стенке и следил за Светланой. В его взгляде скользила ничем не прикрытая ревность.

Говорят, что ревность на данном историческом этапе является пережитком проклятого прошлого, а вот сейчас тень прошлого витала над вполне современным человеком и скалила зубы. Митрич ревновал в открытую (вот что значит не посещать лекций на морально-этические темы!).

Светлана держала себя со всеми ровно, и, на Игорев взгляд, поводов для ревности у рыжего «мавра» не было.

Мартьянов взглядом отыскал Скрипичкину и внимательно посмотрел на нее. Скрестились взгляды, и Светлане сразу же сделалось жарко, должно быть, от выпитого пива и танцев. А может быть, и не от пива, потому что никто не видел, чтобы она его пила.

Встретились взгляды и тотчас разошлись. Светлана небрежно повела плечами, – дескать, нечего за мной наблюдение вести.

«Чего это она, – подумал Игорь, – неужели рассердилась на меня за что-нибудь? По-моему, за последнее время у нас никаких столкновений не было. Ничего не понимаю!»

– О чем задумался, Игорь Николаевич? – ворвался в мысли Зозулин голос. – Выпьем еще по кружечке, чтоб дома не журились, и, пожалуй, можно один разок станцевать. Да,

можно!

Зозуля допил пиво, крутнул ус и помчался к Светлане.

– Пожалуйста, танго! – попросил он баяниста.

На полуноте оборвался вальс, и раздались звуки замедленного танго – персональная просьба председателя колхоза.

– Разрешите, – Зозуля остановился перед Скрипичкиной.

– Пожалуйста, – протянула ему руку Светлана.

Танго – единственный танец, в котором Зозуля умел кое-как передвигать ноги, и этот танец он хотел станцевать с некоронованной королевой вечера Светланой Скрипичкиной.

Конферанс вел Жора Лукьяненко. Он с завидной непринужденностью держался на сцене. Его нисколько не смущали сотни глаз, устремленных на него. Было ясно – он рожден для эстрады.

– Бетховен. «Крейцерова соната», – объявил он. – Исполняет на скрипке тракторист Гоша Сапегин. Партию фортепьяно ведет агроном Петр Дмитриевич Машаркин.

Сапегин выходит на сцену и неумело раскланивается. На его лице написаны робость и смущение. Жора подбодряет его взглядом.

Но вот смычок коснулся струны, и словно порывистый ветер ворвался в зал-. Страстная, полная мужества музыка наэлектризовала людей. На секунду застонала скрипка, словно умоляя о чем-то, и снова маршевый победный взлет. Мелодия скрипки привольно разливается по залу, за ней повторяет мотив фортепьяно. Бурные вспышки и мимолетная грусть – все воплощено в «разговоре» двух инструментов.

– До чего замечательно, – шепчет на ухо Волкову Гена Сафонов, – прямо-таки артист…

– Отвяжись,-бросает Волков односложно.

Музыка расстроила его. Да и Светлана сидит рядом с Игорем, это тоже не ускользнуло от его взгляда. Будет после этого хорошее настроение!

А музыка продолжает петь о жизни, о счастье, о радости всего земного.

Музыкантам хлопали долго – ладоней не жалели. Гоша Сапегин засмущался и, кивнув торопливо головой, покинул сцену. Это было первое в его жизни публичное выступление, и; он еще не привык к аплодисментам.

– Минуточку внимания, – Жора поднял руку и подождал, когда установится тишина. – Даю справку. Гоша Сапегин заканчивает

десятый класс вечерней школы. Тракторист по специальности, скрипач по призванию. В нашем колхозе все свое. Свои музыканты и свои поэты, свои композиторы и свои лекторы…

– Жора, – протяжным голосом спросил Машаркин, вставая из-за фортепьяно, – при чем же тут лекторы?

– Как при чем?! – повернулся к нему Лукьяненко. – Свой лектор в колхозе просто таки необходим. Как, Сергей Федорович, поддерживаете идею насчет лектора? – обратился Лукьянеико к сидящему а зале Зозуле.

– Поддерживаю, – ответил председатель колхоза, хотя и не сообразил еще, для чего колхозу собственный лектор. «Ну уж наверное Жорка что-нибудь придумал».

– Вот видишь, – обрадовался Лукьяненко, – все за.

– А-а-а, понимаю, – поднес палец к голове Машаркин, – это для того, чтобы мы умели не только слушать лекции, но и понимать?

– Совершенно верно. Это просто необходимо. Помнишь, как нам недавно читали лекцию- «Мораль и эстетика»?

– Помню, конечно.

И Машаркин, надев на нос пенсне, менторским, тоном произнес:

– Товарищи члены общественного коллектива, именуемого колхозом! Чтобы рассмотреть данный вопрос с точки зрения диалектики, то диалектическая концепция анализа, в связи с примитивной эстетикой, будет являться идейной базой данного вопроса. Итак, товарищи члены общественного коллектива…

Зал вздрогнул от хохота. Машаркин снял пенсне -и спрятал его в карман.

– Вот так, примерно, нас просвещал городской лектор.

– Но наш сторож, дед Кузьма, ему тоже здорово ответил, – улыбнулся Лукьяненко а отыскал глазами деда.

– Что дед Кузьма?! – прокричал с места сторож и заерзал на стуле.

– Я говорю, правильно вы тогда выступили, – через головы сидящих повел с ним разговор Жора.

– Что я ему сказал? – насторожился дед.- Я ж ни на какой лекции не был.

Но зрители уже не слушали деда Кузьму и торопили Лукьяненко. Что он там сказал?!

Лукьяненко откашлялся и скрипучим голосом деда Кузьмы произнес:

– Товарищи! Оно пошто поди конешно, ежели дескать, так сказать. В самом деле почему? То оно не што – либо как, и не как – либо што, а то случись иное дело и – пожалуйста. У мене – всё. – Вот что сказал наш дед Кузьма. Выступил не хуже городского лектора.

И снова не может успокоиться зал. А дед Кузьма тычет в сторону сцены пальцем и, смеясь, кричит:

– Ах шельмец! Поддел-таки деда.

– Здорово! Волков, верно здорово? – спрашивает Сафонов.

Волков мычит в ответ что-то невразумительное.

– Митрич, Митрич…

– Да замолчишь ли ты наконец! – Волков ткнул Генку кулаком в бок, и тот с недовольным видом отодвинулся подальше.

«Не иначе, как с ним что-то стряслось, – думает про себя Сафонов, – на глазах испортился человек».

А Лукьяненко, поправив «бабочку», объявляет следующий номер:

– Старинная русская песня… исполняет…

– Каким он был пижоном, таким и остался, – наклонилась к Мартьянову Скрипичкина, – «бабочку» нацепил!

– Я ему говорил, чтоб снял, да Зозуля против, – засмеялся Игорь. – Чтоб у меня было, говорит, как в Большом театре.

На них недовольно шикнули, и Светлана с Игорем поспешили замолчать.

После песни снова появился на сцене Лукьяненко и торжественно объявил:

– Поэт-монтажник Григорий Волков! Стихотворение «Мы сломим волю Маракута».

• Предыдущая
• 21/24
• Следующая