Смерть знает, где тебя искать - Воронин Андрей Николаевич - Страница 35

• Предыдущая
• 35/73
• Следующая

Букет в руке Ильи привел Федора Ивановича в недоумение.

– Это вам, Федор Иванович, от нашей мамы.

– Как она там? – мгновенно вспомнив угрюмую женщину, пробормотал Федор Иванович.

– Она, как всегда, ни на что не жалуется. Много работает, – бодро принялся рапортовать Илья, отдавая цветы Федору Ивановичу.

Тот мгновенно почувствовал, братьям от него что-то надо, значит, разговор о деньгах не состоится. И это заведующего лабораторией порадовало. Денег у него не было, похороны съели все, что накопили с женой. Похороны всегда неожиданны, даже если это похороны тещи, которая долго болела.

– У нас к вам просьба.

– Слушаю.

Григорий запустил руку в спортивную сумку и вытащил шприц, завернутый в полиэтиленовый пакет, перетянутый аптечной резинкой. Он, как взятку чиновнику, поискав чистое место на столе, аккуратно положил, а затем пальцем, как конверт с деньгами, подвинул доктору.

– Что это такое? – строго спросил заведующий лабораторией.

– Кровь, – сладострастно произнес Илья тихим шепотом. – Тут у нас такая история… Приехала родственница черт знает откуда, мы ее лет двадцать не видели, у мамы возникло подозрение, не больна ли она. Вот мы тайно и хотим проверить ее кровь.

Федор Иванович не стал вникать в суть этой глупой истории, он даже не поинтересовался, как братья без желания родственницы смогли взять у нее из вены кровь. Ему было все равно.

– На что проверить? – спросил он. – Надеюсь, не на сахар?

– На болезни всякие. Мама боится, что она больна гадостью.

– Значит, на СПИД?

– И на сифилис, – отводя взгляд в сторону, прошептал Илья.

В это время дверь в маленькую комнату открылась, вошла очень красивая, статная женщина в белом накрахмаленном халате.

– Ну что, Федор Иванович? – вежливо кивнув незнакомцам, произнесла Тамара Солодкина.

Федор Иванович все еще никак не мог привыкнуть к тому, что Тамара опять работает в больнице в той же должности ассистентки хирурга, с которой ушла. Он никак не мог взять в толк, какого черта такая красивая женщина, судя по всему не бедная, таскается на работу. Если бы он получил наследство от доктора Рычагова, то бросил бы работу в тот же день.

– Готовы результаты? – строго спросила Тамара.

– Еще пара минут. Присядьте, я вот с товарищами договорюсь…

– Ох, какие цветы! Впервые такие красивые вижу. Вырезубовы улыбнулись. Они любили, когда их цветы хвалили.

– Я сколько ни пытаюсь хорошие розы вырастить, ничего не получается. Разные кусты пробовала. Что за сорт у вас такой интересный?

И тут она увидела странный пакетик на столе. Федор Иванович накрыл шприц ладонью и тихонько, словно подросток, которого родители застали с сигаретой за домом, быстро и аккуратно, при этом краснея, спрятал шприц в верхний ящик стола. Это действие Федора Ивановича не ускользнуло от цепкого взгляда Солодкиной. Но она понимала, что лишних вопросов при посторонних лучше не задавать.

– Сейчас, – Федор Иванович открыл сейф, вытащил папку, в которой было три листочка, и принялся верхний лист заполнять.

– Когда нам зайти? – спросил Григорий.

– Завтра к вечеру.

Братья покинули кабинет Федора Ивановича.

– Странные посетители, – заметила Солодкина. – У вас что, день рождения?

– Нет, они цветоводы, мои старые знакомые. Люди неплохие, помешанные на цветах. Проведать приехали, давно не виделись.

О шприце с кровью Федор Иванович не говорил, и именно поэтому Тамара запомнила странный сверток, суетливость завлаба и двух братьев, удивительно похожих друг на друга.

Закончив писать, завлаб дунул на листок, словно писал чернильной ручкой, а не шариковой, захлопнул папку и протянул Солодкиной.

– Еще что-нибудь надо? Заходите, не стесняйтесь, для вас, Тамара, я совершу все, что угодно, кроме самоубийства Тамара поднялась. И тут Федор Иванович схватил букет из пышных роз.

– Погодите, Тамара, это вам, – и немолодой завлаб великодушным жестом преподнес шикарный букет не менее шикарной женщине.

Отказываться было глупо, цветы смотрелись великолепно. Да и какая женщина, знающая себе цену, сможет отказаться от прекрасных роз! Поблагодарив Федора Ивановича, с папкой в руках и с шикарным букетом, под восхищенными взглядами больных и коллег-врачей Солодкина шла по коридору.

Тяжело было понять, что прекраснее – женщина или цветы в ее руках. Но скорее всего и то, и другое было великолепно, а вместе они составляли гремучую смесь, устоять перед которой просто невозможно. И тем большее возникало искушение, когда разомлевшие представители сильной половины человечества вспоминали, что у нее есть мужчина – Сергей Дорогин, которому она предана душой и телом.

Тамара вернулась в свой маленький кабинетик, отгороженный от коридора стеклянной дверью. Большие стекла двустворчатых дверей прикрывали белые, собранные в гармошку занавески.

"Красивые цветы”, – подумала женщина.

Многое из того, что она оставила на работе, когда ушла из больницы, пропало. Не нашлось и вазы для цветов – пришлось делать импровизированную. Из большой двухлитровой пластиковой бутылки для минералки. Острый скальпель срезал верх бутылки, и получилась ваза, очень похожая на стеклянную. Тамара пристроила ее на подоконник так, чтобы цветы были заметны с улицы.

"Красивые, очень красивые!” – еще раз подумала она, прикасаясь пальцами к розам.

И тут же отдернула руку. Лепестки показались ей скользкими. Она приблизила лицо к цветам и понюхала.

«Запах у них странный… Розы бывают или благоухающими, или не пахнут вовсе. А эти… – Тамара задумалась. – У них такой запах, словно нюхаешь застоявшуюся на солнце воду, в которую набросали травы.»

В лепестках угадывались тонкие прожилки, очень похожие на вены.

«Федор Иванович странный человек. Никогда бы не подумала, что у него могут быть друзья, подобные братьям, которых я застала в кабинете. Абсолютно разные люди, и непонятно, что их объединяет. Первый раз вижу, чтобы кровь привозили на анализ люди, не имеющие никакого отношения к медицине, прямо в шприце, завернутом в полиэтилен. Да, после того как доктор Рычагов погиб, многое изменилось в нашей больнице. И все же я счастлива, что вернулась. Нельзя жить без дела.»

На Вырезубовых Солодкина тоже произвела неотразимое впечатление, но своеобразное. На всех людей они смотрели под определенным углом зрения, оценивая не только красоту, но и вкусовые качества.

– Ух, классная баба! Бедра какие! – облизывая губы, произнес Григорий, топчась у машины. – Хотя я люблю больше молоденьких, с худыми коленками.

– Извращенец, – сказал Илья, глупо хмыкнув, но тоже облизал губы, на которых появился белый налет, словно их обсыпали мукой или сахарной пудрой.

– Пухлые бабы лучше, но коленки у них должны быть худые, – тоном знатока произнес Григорий, похлопывая себя по плотной ляжке.

– Кому что нравится. На вкус и цвет товарища нет. Я, брат, думаю, что мы с тобой в одну дуду дудим.

– Конечно в одну, когда мама рядом. А когда ее нет, ты – в свою дуду, я – в свою. Мы бы с тобой, не будь мамы, вдвоем не ужились бы.

Братья любили друг друга безумно, но и ссорились поэтому. Они, как все любящие, были словно две одинаково заряженные частицы, которые отталкивают друг друга.

– Знаешь, что я думаю? – ковыряясь в носу, произнес Илья.

– И что же ты думаешь?

– Хорошо было бы эту бабу завалить. Поиздеваться над ней как следует… А вообще, брат, – Илья запрокинул голову, его кадык судорожно дернулся, – медики, они все проверенные. Там уж точно никакой заразы нет. А вообще, я хочу…

– Знаю я, чего ты хочешь. Печеночки небось хочешь?

– Представляешь, какая печенка у этой бабы?

– Нет, не представляю, – сказал Илья.

– Ты научись дослушивать до конца.

– Я только маму до конца могу выслушивать, а тебя не люблю слушать, потому что ты вечно какую-нибудь околесицу городишь. Так что ты хотел сказать? – смилостивившись, произнес Григорий.

– Я бы негра завалил.

• Предыдущая
• 35/73
• Следующая