Кровавый путь - Воронин Андрей Николаевич - Страница 43

• Предыдущая
• 43/79
• Следующая

– Значит, можно записать, что большинство из них верит в Бога?

– Я не стал бы так категорически утверждать. Скорее, надо было бы сказать «верят в существование Бога». А это, не одно и то же.

Затем следовал вопрос: приходилось ли Богуславскому вести разговоры о Боге с соседями, со случайными прохожими. И тут академик понял, что его просто-напросто обманули этой анкетой, притупили его бдительность. Начни молодые люди с вопроса: «Верите ли вы в спасение?», он бы не стал пропускать нужный ему троллейбус, садиться с ними на лавку и вести беседы.

После трех-четырех вопросов молодые люди напрочь забыли о листке анкеты, который использовали только как приманку.

– Верите ли вы в спасение? – прозвучал в открытую вопрос.

– Извините, спешу, – холодно ответил Богуславский, сел в троллейбус, который сворачивал с нужного ему маршрута через остановку и понял, что испытывает абсолютно не христианское чувство злости, а может, и ненависти.

Он отстоял службу в церкви, а когда вернулся домой, сердце его сжалось. На столе в гостиной он увидел записку, написанную рукой Романа:

«Не волнуйся, дней пять, а может и больше, меня дома не будет. Извини, что не мог предупредить раньше, потом созвонимся».

Такое случалось и прежде, но именно сегодня Андрей Петрович почувствовал неладное. Все сошлось воедино – и встреча с сектантами, и брошюрки в комнате внука. Он не боялся того, что Роман отправится с друзьями пьянствовать или к проституткам, он хорошо знал своего внука.

«Боже мой, – подумал Богуславский, садясь на мягкий подлокотник кресла, – только этого мне не хватало!»

Весь день он провел в тревоге, ожидал, когда позвонит внук. Но телефон молчал. Ночью он так и не заснул, хотя принял двойную дозу снотворного. Он лежал в постели, смотрел в потолок и даже не мог думать, лишь обрывки мыслей метались в его голове.

Ему казалось, проходило полчаса, даже больше, но он избегал искушения посмотреть на часы, зная, что на самом деле миновали минуты. И все же, когда он посчитал, что дело движется к рассвету и бросил взгляд на циферблат часов, висевших на стене, увидел, что маленькая стрелка находится возле цифры "4", а большая еще не дошла до двенадцати.

– Роман, Роман, – вздохнул Богуславский, – неужели это наказание за мои прегрешения?

С трудом он дождался рассвета и разбитый отправился в ванную. Кое-как приведя себя в порядок, он приготовил завтрак и стал ждать то ли телефонного звонка, то ли звонка в дверь, понимая, что если ничего не решится за сегодняшний день, то пять дней он может просто не прожить, снедаемый тревогой. А там…

Андрей Петрович сидел на кухне и не мог оторвать от стола чашку с чаем. Лишь только он приподнимал ее, как тут же становилась видной предательская дрожь в руках. Напиток расплескивался, падая на белый пластик неровными пятнами.

И вот, когда терпение академика находилось уже на пределе, в дверь позвонили. Коротко, так, словно бы звонок говорил: если не откроете сейчас, то и не надо. Андрей Петрович бросился в прихожую, рванул на себя дверь, ожидая увидеть Романа, сдерживая желание наброситься на него с упреками.

Но его ждало разочарование: на пороге стоял невысокий японец в строгом костюме. Невыразительное лицо, стандартная оправа очков с идеально почищенными тонкими стеклами.

– Здравствуйте, – заученно, словно бы начинал пересказывать приведенный в учебнике по русскому языку диалог, произнес японец.

От этого «здравствуйте» Богуславского передернуло. В нем послышались знакомые нотки, нотки тех двух парней-сектантов, встреченных на остановке.

– Здравствуйте.

– Вы академик Богуславский? – с хитрым прищуром осведомился японец.

– Да.

– А я доктор Фудзимото из российско-японского университета.

Он не спрашивал можно ли войти, всем своим видом показывая, если хотите, закройте дверь и я не буду вам надоедать.

– У вас ко мне дело?

Японец пожал плечами и добавил:

– Чисто научное и немного личное.

– Проходите, – рассеянно пробормотал Богуславский, впуская гостя в квартиру. У него из головы не выходил отъезд Романа.

Когда японец стал снимать обувь, Богуславский возмутился:

– Да что вы, проходите! Зачем?

– И у вас так принято, и у нас так принято, – продолжая улыбаться, говорил японец, но все-таки, уступая настойчивости Богуславского, вновь завязал шнурки на ботинках.

Старик и молодой мужчина устроились в гостиной в мягких старомодных креслах, поскрипывавших при каждом неосторожном движении пружинами и рассохшимся деревянным каркасом.

– Слушаю вас, – напомнил Богуславский и только сейчас сообразил, что японец говорит по-русски.

– Мы подбираем кадры для университета, – произнес доктор Фудзимото, хитро поглядывая на Богуславского, и сделал паузу.

– Да, – Андрей Петрович не мог понять чего же от него хотят.

А гость не спешил раскрывать карты.

– Если бы вы согласились на сотрудничество с нами…

Богуславский рассмеялся:

– Я старик и все, что мог сделать в науке, уже сделал.

– Нет, не скажите. Так не бывает, – японец покачал указательным пальцем перед самым своим носом.

– В каком смысле?

– Всегда найдется тема, которую ученому пришлось оставить по разным причинам: или нехватка денег, или потеря интереса руководства страны к проблеме… Всяк бывает.

– Нет, к работе я уже не вернусь, – покачал головой Богуславский.

– Жаль, конечно, – сказал японец. – Но в таком случае, не отказались бы вы дать нам пару конкретных консультаций?

– Если смогу.

– Если я правильно осведомлен, в свое время вы работали вместе с Аркадием Карповичем Петраковым?

– Да.

– Что вы можете о нем сказать?

– " Как об ученом? – насторожился Богуславский, Петракова он недолюбливал.

– И если можно, как о человеке, – улыбка японца сделалась еще шире.

– Сперва как об ученом. Достаточно талантлив, честолюбив, хороший исполнитель. А что вас, собственно, интересует?

– Его деловые качества.

– Если ждать от него концептуальных разработок, то ничего не получится, обещать наобещает, но не сделает. Может, я говорю слишком резко?

– Нет, что вы, меня интересует именно ваше личное мнение. Официальные характеристики и рекомендации в вашей стране так похожи одна на другую, что не поймешь, представляют ли человека к ордену или характеризуют как работника.

– Он способен организовать дело, но только в рамках чужой идеи.

– Вашей идеи? – без тени иронии поинтересовался японец.

– В свое время было именно так.

– Если не секрет, какова была тема исследований?

– Как раз секрет, – усмехнулся Богуславский.

– Ну что ж, секрет – дело святое, – на слове «святое» японец сделал ударение. – А что вы можете сказать о нем, как о человеке? Не бойтесь, будьте откровенны, ваших слов я передавать ему не стану.

– Все, что я сейчас скажу вам, доктор Фудзимото, я в свое время высказал ему в глаза. Но, думаю, это не помогло ему исправиться. Сложный человек – это не всегда еще сложный работник.

– Я это понимаю, поэтому и спрашиваю.

– Но на сегодня мне трудно дать вам рекомендацию или наоборот делать предостережение, – Богуславский замялся, не зная, как именно охарактеризовать то, что он собирается сказать о Петракове.

– Отрицательную рекомендацию, – напомнил японец.

– Нет-нет, я не об этом. Каждого человека можно использовать достаточно эффективно, главное, суметь заинтересовать его в результатах работы.

– С этим у доктора Петракова, уверен, проблем не будет.

– Да, он корыстолюбив, – усмехнулся Богуславский и только сейчас заметил, что японец смотрит на записку, оставленную Романом на столе.

Андрей Петрович взял лист, сложил его пополам и опустил в карман домашней куртки.

– Вы уже разговаривали с ним?

– С Аркадием Карповичем? – словно бы речь могла идти о ком-то другом, переспросил японец.

– Конечно.

– Да-да, он оставил у меня двойственное впечатление.

• Предыдущая
• 43/79
• Следующая