Комбат - Воронин Андрей Николаевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/74
• Следующая

«Я уже мог быть мертвым», – подумал он и внезапно ощутил, что ни руки, ни ноги не слушаются его.

Он еще сумел с трудом повернуть голову, чтобы вновь посмотреть на слепящий свет.

«Это пройдет, – подумал он, – обязательно пройдет, я так много всего успел пережить, я так боялся, что они не успеют…»

И тут сердце в его груди забилось неровно, на какое-то мгновение замерло, а потом принялось бешено отсчитывать удары, словно старалось вырваться из груди. Чесноков сделал огромное усилие, повернулся на бок и ничего не понимая, посмотрел на хозяина:

– Мне плохо, – прошептал он, – сердце…

– Конечно, сердце, – услышал он насмешливый голос.

– Но ведь это пройдет, это… – Чесноков смолк.

Взгляды: его и бандита – встретились. Уже поняв, в чем дело, но все еще продолжая надеяться на лучшее, Александр пробормотал:

– Это не так…

– Так, так. В первой ампуле был физиологический раствор, а вот во второй – яд. Да, она одна была у меня. Если бы разбилась, ты остался бы жив. Но ведь ты сам просил меня быть с ней поосторожнее, – и мужчина захохотал глубоким грудным смехом.

Чесноков глухо застонал и попытался подняться. Но уже не смог. Единственное, что он сумел, так это несколько раз подтянуться обламывая ногти на шершавом бетонном полу, приблизившись к своему убийце всего лишь на полметра. Но тот сам сделал шаг навстречу Чеснокову, носком ботинка приподнял его голову под подбородок и чуть наклонившись, заглянул ему в глаза.

– Обидно умирать вот так глупо.

– Тебя тоже, когда-нибудь…

Александр хотел еще что-то сказать, но уже не сумел.

Глаза его закрылись, и он завалился на бок.

– Вот какая грустная история случилась сегодня, – хозяин обернулся к Рублеву и развел руками. – Но ничего, он побыл пару минут счастливым, поверив, что смерть миновала его.

Счастье всегда длится мгновение, а потом к хорошему привыкаешь, а от плохого умираешь.

Такова жизнь, тут ничего не поделаешь.

И тут Рублев ощутил: у него нет уже сил сопротивляться, нет сил даже выплеснуть свою злобу. Он боится, боится панически.

– Пару дней ты будешь отдыхать, – сказал бандит, – придешь в себя, в понедельник позвонишь в банк и расскажешь что-нибудь о внезапно заболевшей бабушке, которая собралась умереть в Ярославле. Так что даже если в твоем голосе и послышится слеза, ее отнесут на счет твоей чувствительности.

– У меня нет бабушки, – только и сумел ответить Рублев.

– А кто у тебя есть?

– Брат есть, в Москве, – чисто механически отвечал Андрей.

– Ну так вот, скажешь – брат при смерти, инфаркт его прихватил. Вот ты и поехал. Посидишь у меня заложником, пока не прибудут деньги, а там видно будет.

На этот раз бандит даже не стал ничего конкретного обещать. Дверь гаража плавно пошла вверх.

– Пока он не окоченел, закопайте. Не то потом в яму не затолкаем.

Рублев остался сидеть даже после того, как с него сняли веревки. Сидел и тупо смотрел перед собой на большого паука на стене.

Кто-то подтолкнул его в спину:

– Поднимайся. Бери своего приятеля за ноги и тащи его к яме.

– Да? – Рублев обернулся.

За ним стоял ухмыляющийся охранник. Андрей даже не успел заметить, когда обыскали карманы Чеснокова. Документы и портмоне лежали на верстаке. Там же лежала и связка ключей от офиса, от квартиры. Отдельно рядом лежали заграничный паспорт и билет на самолет.

– Тащи его. Не стану же я мараться!

Рублев, никогда раньше в жизни не прикасавшийся к покойникам, с опаской взял мертвого Чеснокова за руки. На удивление ничего особенного он не почувствовал. Мягкие, теплые ладони… Как и раньше, при рукопожатии, когда они встречались на службе. И он пошел вперед, слыша, как шелестят по бетону, потом по траве каблуки ботинок Александра. Больше его никто не подгонял, не отдавал ему никаких приказов. А он пытался убедить себя, что действует так, как действовал бы оставшись наедине с его трупом Чесноков. Он должен похоронить своего приятеля, похоронить и только.

Ни злости, ни ненависти к нему испытывать нельзя, все было предрешено, он просто не мог не предать его.

Рублеву с трудом удалось уложить грузного Чеснокова на дне ямы так, чтобы тот лежал ровно. Руки он скрестил ему на груди, глаза и так были закрыты, лишь только отвисла нижняя челюсть. Затем Андрей Рублев попытался вспомнить слова хоть какой-нибудь молитвы, но ничего больше, кроме «иже еси на небеси» ему в голову не приходило, хотя он и считал себя человеком верующим. Крестик, во всяком случае, носил – маленький золотой крестик на золотой цепочке. Но он даже не знал – освящен ли тот.

Осторожно, чтобы не увидел охранник, Рублев запустил руку под рубашку и сильно потянул за цепочку. Тонкая золотая проволока легко порвалась, и он сунул свой нательный крестик под рубашку Чеснокову, потому как точно знал, что тот нательного крестика не носит.

«Ему так будет лучше лежать здесь, – подумал он, – ведь я даже не знаю, сумею ли выбраться и похоронить его по-человечески. Крестик – даже лучше, чем заупокойная молитва, которую я не знаю».

Самым трудным оказалось заставить себя бросить первую лопату земли, бросить на еще казавшееся живым тело. Андрей пересилил себя и стал ссыпать лопату за лопатой. Сперва засыпал ноги, затем живот, грудь. Открытым оставалось только лицо. Он набрал полную лопату комьев глины, песка и, крепко зажмурившись, высыпал ее в яму. Когда посмотрел вновь, лица Чеснокова уже не было видно – просто неглубокая яма, засыпанная землей.

Борис Рублев и его бывший сержант подъезжали к двухэтажному зданию, обнесенному высоким, ровно выкрашенным дощатым забором.

– Это здесь.

– Шеф, подождешь? – обратился Андрей к водителю такси, протягивая ему деньги.

– Сколько ждать?

– Может, полчаса, может, чуть меньше.

– Конечно подожду, в этом районе пассажира можно и полдня ждать, – согласился водитель такси и, откинувшись на спинку сиденья, стал слушать музыку.

Он смотрел на двух широкоплечих мужчин, которые вразвалку, широко шагая, направились к воротам в дощатом заборе.

«Бандиты, наверное», – абсолютно спокойно и даже с некоторой завистью подумал таксист, глядя, как Борис Рублев и Андрей Подберезский скрылись в воротах.

– Это здесь, – подходя к двери, сказал Андрей и дернул ручку.

Комбат стоял рядом с бывшим сержантом плечо к плечу. Дверь оказалась заперта. Андрей посмотрел на комбата. Тот кивнул.

– Стучи сильнее, братец.

– Сейчас я им стук сделаю.

Огромный кулак Андрея Подберезского трижды ударил в дверь с такой силой, что по зданию прокатилось раскатистое гулкое эхо. И лишь после этого послышались шаги и злой недовольный голос:

– Кого там несет?

– Открывай! – крикнул из-за двери Андрей.

– Кто там?

– Мне нужен Игорь Шумило.

– Игорь? – послышался вечно недовольный дребезжащий голос из-за двери.

– Да-да, Шумило мне надо.

– Сейчас открою.

Заскрежетал ключ, дверь приоткрылась.

Комбат рванул ее на себя с такой силой, что высокий сухощавый парень с полотенцем на шее выскочил на улицу, не успев выпустить из пальцев ручку.

– Где Игорь?

Парень прижался к стене.

– Игорь где, я у тебя спрашиваю? – прорычал Андрей Подберезский.

Парень кивнул головой с темный коридор.

– Там, там… Но он никого не принимает.

– Меня примет.

Комбат взял за плечо парня, отодвинул его в сторону и зашагал вслед за Андреем Подберезским. Вскоре, пройдя по узкому коридору, они вошли в зал, полный всевозможных тренажеров. В дальнем углу, у приоткрытой двери, из-за которой слышался девичий хохот и крепкая мужская ругань, стоял большой деревянный стол, на котором поблескивали бутылки и громоздилась всевозможная еда. За столом сидело пятеро парней. В мягком кресле на углу стола расположился Игорь Шумило.

Он подался вперед, едва увидев Андрея и незнакомого мужчину в потертой кожанке.

– О, кто пришел! – не поднимаясь с кресла, каким-то странным голосом, будто он прекрасно знал комбата и не видел его всего несколько дней, сказал Шумило и поднял стакан. – Сам господин Подберезский пожаловал! Но что-то я не вижу на его плече кожаной сумки, в которой должны быть деньги, – Игорь сделал глоток водки, затем взял креветку и опустил ее себе в рот, чавкая и глядя на приближающегося Подберезского и мужчину в кожаной куртке.

• Предыдущая
• 29/74
• Следующая