Бретонская колдунья - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 35

– Ну и правильно! – подытожила Жаккетта. – А на базар, к амулету в придачу, Большого Пьера бери. Или, вон, Ришара: парень здоровый, у любых лиходеев охоту лезть отобьет. А то вместе давай вместе ходить будем.

Аньес вытерла слезы и, почему-то засмущавшись, тихо сказала:

– Тогда уж лучше пусть Ришар нас охраняет, чего Большого Пьера от дел отрывать!

– Ришар, так Ришар. Вот повезло парню! И почему я не такой молодой! – засмеялся Большой Пьер.

Не одна Аньес, а вся челядь графинь де Монпеза чувствовала себя в Ренне неуютно: все было чужим, не похожим на родину.

Аквитанский отель казался осажденной неприятельским морем войск крепостью. Одна Жаккетта, да, пожалуй, еще Большой Пьер не ощущали неудобств.

Большой Пьер – потому что был старым воякой и привык чувствовать себя как дома в любом месте, где была еда, питье и охапка соломы для ночлега, тем более, что в Бретани он был в молодости.

Жаккетте же было просто некогда отвлекаться на такие пустяки, хотя кроме родной деревни и замка Монпеза¢ она ничего больше не видела.

Со дня приезда Жаккетта ломала голову над новой проблемой: как извлечь Абдуллу из повозки и поместить его в безопасное место и где это самое место найти.

Пока экипаж нераспакованным стоял во дворе. Мессир Марчелло, не тратя время на переезд в дом, быстро составлял заказанный трехмесячный гороскоп. Жаккетта кусачим цербером охраняла его покой, никого не подпуская к повозке и самолично выдавая Аньес и Шарлотте нужные для графинь платья и сопутствующие мелочи.

Жаккеттой руководила, конечно же, не любовь к мастеру, а голый корыстный расчет: пока Абдулла был в относительной безопасности. Но такое положение должно было, вот-вот, кончится: мессир Марчелло дописывал последние листы.

От частых теперь упражнений по раздумью голова Жаккетты натаскалась по части разумных идей и, поднатужившись, выдала вариант: надо посмотреть чердак – идеальное место для духов, призраков, разноцветных дам и беглых нубийцев.

Чердак оправдал ожидания Жаккетты: там было пыльно, паутинно и темно. Кругом валялась какая-то старая рухлядь, наверняка еще с тех времен, когда отель принадлежал не графу де Монпеза¢, а другим хозяевам.

Стоя по щиколотку в бархатно-пушистой пыли, Жаккетта прикидывала, в какой угол поселить нубийца и как всю эту многолетнюю грязь хоть частично убрать.

Вошедшая во вкус думания Жаккеттина голова неожиданно выдала сразу две умные вещи. Для начала надо на чердаке устроить место сушения трав для кудрей Жанны – под это святое дело госпожа мигом прикажет вычистить чердак и запретит соваться туда посторонним. А Абдуллу можно обрядить в женские тряпки – и готова Черная Дама Абонда!

Спускаясь вниз, Жаккетта отчаянно чихала от набившейся в нос пыли и сильно уважала свою умную голову.

По времени драматический визит со счастливым концом оказался не столь долгим, и к полудню дамы вернулись домой.

Баронесса, сославшись на неотложные дела, тут же куда-то уехала. Судя по всему, она, наконец-то, почувствовала себя в родной стихии.

Мадам Изабелла, вконец растроенная ужасным утром, даже не пообедав, отправилась спать, заказав мессиру Ламори успокоительный настой.

Так что итальянцу пришлось бросать недоконченный гороскоп и переквалифицироваться в лекаря.

Довольная победой Жанна поела в своих, наспех обставленных покоях и занялась хозяйством: приказала отправить вино госпоже де Меньле.

Тут, в разгар хозяйственной деятельности, подоспела Жаккетта с претензиями на чердак. Дело, действительно, было стоящее и шестеро молодцов, чихая во все горло, принялись скрести многолетнюю грязь.

Только к вечеру трио путешественниц опять собралось вместе на вечерней трапезе, но мысли и желания у всех были совершенно разными.

– Ах, мои дорогие, что я узнала! – со страшно загадочным видом щебетала баронесса. – Оказывается, красавчик Луи Орлеанский тайно обручился с герцогиней Анной! Это при живой-то жене! Надеется, что папа согласиться расторгнуть его брак с Жанной Французской… Вот почему герцог так охотно ему помогает! Завтра я вас, к сожалению, покину. Мне надо ехать дальше. Личные дела должны отступить перед общественным долгом, а коалиции нужны и мои слабые руки! Через несколько месяцев я вернусь в Ренн. Надеюсь, к тому времени наша Жанна будет чувствовать себя в герцогском дворце, как дома!

У мадам Изабеллы тоже с каждой минутой крепло убеждение. что надо ехать. Домой.

Причины? Да сколько угодно!.. Война. Суматоха. Живот болит от здешней пищи. А главное, эта герцогская подстилка осмелилась недоуменно воззриться на ее любимый «кораблик», мерзкая шлюха!

– Дочь моя! – нервно перебирая тонкими пальцами ложечку, обратилась она к Жанне. – Война – дело не женское и очень скучное. Госпожа Меньле, хоть я и не одобряю скандального поведения этой особы, была права: надо вернуться домой, и переждать досадную заваруху!

– Ах, что Вы, матушка! – церемонно ответила Жанна. – Я не могу столько ждать!

«Не за горами и старость» – добавила она про себя.

– Но Вы правы. Вы должны выехать обратно немедленно! Мы не можем подвергать наши земли риску, столь долго оставляя их без госпожи, раз уж началась новая усобица. Да и Ваше здоровье, я вижу, заметно пошатнулось в здешнем климате. Мессир Ламори был, как всегда, прав. И пока военные действия не развязаны, Вы должны как можно скорее вернуться в Гиень.

Мадам Изабелла очень растрогалась и чуть не прослезилась от неожиданной чуткости дочери.

– Но Жанна, как же я Вас оставлю? – спросила она.

– Раз я теперь фрейлина Анны Бретонской, то большую часть времени я буду проводить во дворце, так что волноваться за меня нет абсолютно никаких причин. Завтра мы будем представлены герцогу и герцогине, а послезавтра Вы покинете Ренн, – рассудительно сказал Жанна, внутренне ликуя:

«Война – это же здорово! Это множество кавалеров, множество интриг! Вихрь событий, пьяные от побед мужчины! Матушка со своим глупым „корабликом“ была бы только помехой!»

– … И запомни, Cara mia, как настанут холода, смазывай лицо госпожи маслом из лилий или нарциссов. Если же летом на солнце долго пробудет и кожа станет сухой и шершавой, смешай розовое масло, яичную муку и выжимку из дыни. Намажь на вечер… Если же госпоже Жанне приспичит совсем белокурой стать, возьми смолы сосновых шишек и розового масла по одной мере. И две меры осадка старого вина. Смешай хорошенько и нанеси на волосы. Пусть три дня так ходит, не стонет. Правда, потом отмывать замучаешься… Эх, наши итальянские донны лучше делают: одевают широкополые шляпы – одни поля, тульи нет – волосы по эти полям ровно раскладывают, смачивают морской водой и на балкон, или на крышу… Под летнее солнышко. Сидят, выгорают… Потом долго-долго отполаскивают волосы в ромашке, потом в слабом уксусе. И опять в морской воде… И на крышу… Бросить бы это все к чертовой бабушке, забрать тебя и вернуться на родину!.. – напоследок учил и философствовал мессир Ламори, обнимая в повозке Жаккетту.

Ему так и не пришлось перебираться в дом.

Содержимое повозки только уменьшилось на сундуки Жанны, да на нубийца, уже заселившегося прошлой ночью на чердак. (По пути, он чуть не столкнулся нос к носу с вышедшей по неизвестным надобностям госпожой Изабеллой. Только темнота спасла Абдуллу от разоблачения, а графиню от нервного припадка и седых волос.)

Жаккетте тоже было жалко расставаться с итальянцем, к которому она очень привязалась.

С утра ее сердце грызла ноющая тревога: теперь она останется одна и, значит, святой Агнессе придется в меру сил отгонять от нее, Жаккетты, неизбежных ухажеров (если их можно будет так вежливо назвать). А надолго ли хватит сил у святой? В том-то и дело…

Она плотней прижалась к мессиру Марчелло и грустно сказала:

– Не врите уж себе-то, мастер. Ну, куда Вы вернетесь без денег? Вам еще лет пять копить надо, а то и шесть. И меня никто не отпустит. Ерунда все это!