Бретонская колдунья - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 18

– Да ты что?! – в тон рассказу охнула Аньес, в полном восторге от такого захватывающего начала.

– Кюре, видно, и сам испугался: оторвался от меня и к кресту кинулся. Схватился за него, а самого аж трясет! Я жуть как перепугалась – и в рев! А меня мой дружок Николя провожал, он услыхал и ворвался, как бешеный. Сообразил, видать, в чем тут дело, и на кюре чуть с кулаками не накинулся. Но тот трястись перестал, наперсным крестом во все стороны машет и вопит, что дело серьезное: не то дьявол во мне сидит, не то еще что. Николя, он вообще отчаянный, давай в ответ орать: «Что мол, святой отец, коли девка не дала, так ее сразу на костер, как ведьму?! Я тебе все кости переломаю, не посмотрю, что в сутане!»

Жаккетта перевела дух и продолжила:

– Тут кюре меня из церкви выпихнул. «Иди, – говорит, – дочь моя, погуляй немного!» А сам с Николя заперся. Долго они там мои косточки перемывали. Николя говорит, падре у него всю подноготную выспросил, такие вопросы задавал, что у Николя уши от стыда горели. Потом они меня позвали, и кюре говорит: «Так и так, Жаккетта, оказывается я не первый мужчина, у которого ты вызываешь дикое желание тобой обдл-…, олбд…, он тогда такое слово завернул…, а-а, вот: „об-ла-дать“! Я должен познать тебя, как мужчина женщину и понять, от Бога у тебя сие или от диавола!»

– И ты согласилась?! – Аньес вцепилась в свои коленки и, открыв рот, слушала исповедь Жаккетты.

– А то… Попробуй не согласись – инквизицией ведь пахнет и Псами Господними… Да я и не жалею – ты что, он таким ловким э-э, ну этим самым оказался… – Жаккетта запнулась, пытаясь найти благопристойное определение кюре.

– Амантом! – помогла Аньес.

– Во-во, никогда бы не подумала! Почти как мессир Марчелло – видать ученость не последнее дело. Неделю он, значит, в храме при свечах проверял меня вдоль и поперек, а дальше Николя на него уже косо посматривать стал, пришлось проверку заканчивать. Так ему, бедняге, не хотелось – глаза тоскливые стали, как у собаки. И вот что он сказал…

Жаккетта изо всех сил зажмурилась и стала монотонно повторять накрепко затвержденные слова:

– «То, чем ты обладаешь, дочь моя, не от дьявола – ибо никакой дьявол не сможет так проявлять свою силу в святой церкви, в присутствии Господа Бога, Девы Марии и всех присных. (И никакой дьявол не даст такого божественного наслаждения…) Но и не Господь Бог сниспослал тебе этот дар, ибо с дьявольской силой тянет об-ла-дать тобой вновь и вновь. Я думаю, тебе чьим то попущением досталось то, чем жены человеческие привлекают мужей человеческих и одна ты получила, что предназначалось десяти божьим душам!» Он много еще чего говорил… – Жаккетта открыла глаза. – Но я запомнила, что от меня навроде как жаром пыхает, как от очага – мужики-то и ломаются. И жар этот иногда больше, а иногда меньше, во как!

– Здорово! Счастливая ты, Жаккетта! Маленькая, толстенькая, лицо простое – а ни один парень не устоит! – заявила Аньес.

– Да ты что! – возмутилась Жаккетта. – Это хуже клейма! Ведь я не выбираю, кто от меня обалдеет и этот чертов жар не могу, как нарядную косынку снять, да до лучшего дня спрятать. Тебе бы понравилось, если бы на тебя мужики ни с того, ни с сего кидались? – она сердито вздохнула.

– Кюре это раньше меня сообразил и велел молиться всяким святым по очереди, глядишь, какая и поможет. Выбрал он мне несколько, и начали мы со святой Агаты. Она тоже от мужского племени натерпелась, должна мое положение понимать. Ведь ее какой-то римский наместник домогался, а она ни в какую! Вон ей, даже грудь щипцами вырвали, вот ведь до чего дело дошло! Сначала-то она хорошо справлялась, вон сколько продержалась, но, видно, выбилась из сил совсем. Теперь святой Агнессе молиться надо. Кюре говорил, ее голой бордель засунули, так она враз волосами по пятки обросла! А сеньор, который к ней приставал, и вовсе ослеп!

– Ты думаешь, она мессира Марчелло уймет? – с сомнением спросила Аньес.

– Да нет, этот уже по уши увяз. Да я, в общем-то, не против… Все равно дружка у меня сейчас нет… Просто я боюсь, что ежели от меня опять эти самым жаром пыхать начало, то бед не оберешься. Замок-то не деревня, народу вон сколько толчется!

– А ты свой жар с мессиром гаси! – хихикнула Аньес. – А как же Николя?

– У человека горе, а тебе смешно! – обиделась Жаккетта. – Дай Бог, чтобы святая Агнесса помогла! Завтра молить буду, пусть защитит. – А Николя ушел в море, тесно ему в нашей деревне было. А потом у меня Жак появился, потом Жерар, потом Дедье…

– И как же ты с таким хозяйством не беременела каждый месяц? – поинтересовалась Аньес.

– А! – махнула рукой Жаккетта. – Кислых яблок и уксусу ведь полно. Меня сестра научила, я только ей из родни открылась.

В дверь задолбил тяжелый кулак.

– Вы чего там, заснули или вшей считаете?! – раздался рев Крошки Аннет. – Госпожа Жанна вас ищет, а вы тут лясы точите! Быстро наверх бегите!

Жаккетта подхватила узелок со своим скудным добром, и девушки заторопились в покои Жанны.

Аньес так и распирало от узнанных новостей.

Она горько сожалела, что опрометчиво дала такую страшную клятву и теперь вынуждена молчать про захватывающую тайну Жаккетту. Но, правда, даже просто новость, что сегодня мессир Ламори и Жаккетта занимались любовью во время ее учения и, судя по всему, их связь будет довольно постоянной, должна надолго отбить сон у остальных камеристок, а особенно у Маргариты.

Красота!

Мадам Изабелла нервно ходила по истертым плитам пола, подметая пыль своим шелковым подолом.

Мадам Беатриса меланхолично жевала леденцы, которые она доставала из подвешенного к поясу изящного омоньера. (Монетки для милостыни, для которых, в принципе, этот парчовый мешочек и был сшит, посещали его крайне редко.) И, попутно, рассматривала развешанные по стенам и расставленные по углам трофеи крестовых походов, в которых принимали участие мужчины рода де Монпеза¢.

Через несколько мгновений предстояло трудное совещание, где надо будет определить дальнейшую судьбу Жанны. Нечего ей на материнской шее сидеть, раз несколько благородных шевалье просят ее руку.

Торг предстоял нешуточный, и мадам Изабелла волновалась с утра. За Жанной давно послали, и она должна была вот-вот появиться.

Чтобы придать совету надлежащую случаю торжественность и обезопасить себя от любопытных ушей, дамы решили устроить его в византийском зале.

Зал этот был средних размеров комнатой в верхнем этаже старого донжона, где хранилась боевая добыча графов-крестоносцев. Львиную долю составляли трофеи легендарного Буйного Гюго, закадычного друга и соратника Бонифация Монферратского.

Когда отличавшийся несколько неистовым характером граф отправился в дальние земли, всё графство с облегчением вздохнуло, и начало истово молиться, чтобы неутомимый сюзерен подольше шастал в чужих краях и на тамошних жителей обрушивал свой крестоносный пыл.

Гюго своих подданых не подвел и вместе с Бонифацием славно обчистил град Константинов. Ходила даже легенда, что во время очередной попойки граф чуть не выиграл в кости у маркиза Монферратского острова Крит и Корфу, захваченные накануне. И если бы звезды в тот вечер были поснисходительней, а рука Гюго не так тряслась от сильных возлияний, то эти славные островки принадлежали бы не хитрым венецианцам, а доблестным графам де Монпеза¢.

Невыносимо грустно, конечно, от такой потери, но и без этого награбленного византийского добра граф Гюго приволок достаточно много. Со временем большая часть трофеев куда-то рассеялась, но и то, что осталось, впечатляло. Разумеется, держать такое старье в покоях мадам Изабелла считала признаком дурного вкуса, поэтому все снесли в донжон, где трофеи прекрасно разместились.

Стены зала были увешаны золототканой узорной парчой и цветастыми восточными шелками, до сих пор даже не выцветшими. Тут и там громоздились золотые и серебряные чаши, кубки, блюда; дамасское, изысканно-коварное оружие; диковинные китайский нефритовый лев; подбитый соболем полосатый зимний халат какого-то богатого бухарского или ургентского бая, страстно любимый молью – все, что столетия притягивал Константинополь со всех краев ойкумены. И крохотную чешуйку с этого золотого дракона один из муравьев-победителей приволок в свою норку.