Толстый на кладбище дикарей - Некрасова Мария Евгеньевна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/35
- Следующая
– Теперь-то конечно. Федька говорил – приехал сюда только прошлым летом.
– Что значит «теперь»? Он детдомовский?
Тетя кивнула:
– Я так поняла, не он один. У Ван Ваныча своих меньше половины.
– Ван Ваныча?
– Завгара, который на дороге под машиной валяется с Петрухой на пару. Где у них умывальник здесь? – Тетя отряхнула ладони, глянула, что получилось (равномерно-серый цвет), оценила бесполезность своего занятия и стала оглядываться по сторонам, в поисках умывальника.
– В доме я видел один.
Тетя кивнула и пошла было в дом, но помыть руки ей не дали. За калиткой заплясал луч фонаря, доплясал до Тонкого с тетей и врезал от души по глазам. Убил бы за эту привычку! Тонкий прищурился и сквозь слезы разглядел фигуру за калиткой. Петруха, что ли? Он.
– Сань! Теть Муз! Пойдемте машину толкать, отец сказал – в гараже дочинит!
– Давно пора. – Тетя обреченно глянула на свои руки, распрощалась, наверное, с мыслью помыть их хотя бы до полуночи и кивнула Сашке: «Пошли».
Глины было столько, что хватило бы на целую гончарную мастерскую. Причем, мастерскую можно было открывать прямо здесь: «жигуль» послужил бы помещением, каким-никаким, а колеса «Жигуля» можно было бы переделать под гончарные. Все равно здесь, на глине и ухабах, они ни на что больше не годятся! Тонкий убедился в этом, пока толкал машину по полю к дому. Тетя с Петрухой и Ван Ванычем, конечно, тоже помогали, но от этого было не легче. Особенно надрывался Петруха. Вроде толкал вместе со всеми, ни больше, ни меньше, но на лице его была такая гримаса, что Тонкого совесть замучила. Может, отпустить парня, сами справимся? А то вон как надрывается, жалко его!
– Может, она заведется? – в сотый раз спросил Петруха, голосом раненой балерины.
– Нет, – отрубил Ван Ваныч. – Иначе я бы вас не звал. Да ты чего разнюнился? У тебя дела, что ли?
– Да так, ерунда…Дотолкаем и пойду.
Хитрющий он, Петруха этот! «Дотолкаем и пойду», – сама добродетель, блин! А вот сейчас старший оперуполномоченный на это купится! Потому что Петруха ей не племянник, его сильно мучить нельзя!
– Иди, Петь, мы справимся! – Купилась-таки тетя Муза. И Ван Ваныч ее поддержал:
– Правда иди! Тут осталось-то!
За усами травы Тонкий уже видел калитку. Все равно далеко. Все равно еще толкать полчаса, не меньше. Все равно все устали. А Петруха все равно крикнул: «Ну спасибо!», – и ушел. Убежал почти, быстро так. Ну и пожалуйста.
Тонкий с удвоенной силой налег на машину (что-то стукнуло в багажнике) и услышал шум мотора. Не просто шум мотора, а рев мотоцикла! Мечтать, конечно, не вредно, что вот сейчас так примнется трава под могучим колесом мотоцикла, и знакомые байкеры, Серый и Димон, встанут перед Тонким как лист перед травой и предложат помощь…
– Федька сказал, что вы здесь до утра будете, а сам куда-то побежал, – наябедничал Серый, потому что это был он. – Димон не смог подъехать, спит уже. Трос давайте.
– Куда это он на ночь глядя? – буркнул Ван Ваныч.
Тонкий ни сообразить ничего не успел, ни поздороваться, а тетя уже доставала из багажника трос.
– Вы бы раньше сказали, – болтал Серый, прицепляясь. – Я хоть и далеко, мне долететь – десять минут. – Он глянул на Тонкого. – А ты хотел подальше от людей! Куда ж ты здесь от них денешься?
Мотоцикл заревел, трос натянулся, тетя прыгнула в машину и лихо закрутила руль. Тонкий вместе с Ван Ванычем подталкивали сзади. Машина, привязанная к мотоциклу, убегала из-под рук, и Тонкий несколько раз чуть не бултыхнулся носом в грязь. Ван Ваныч как-то ухитрялся разгадывать намерения «жигуля» и ни разу при Сашке не споткнулся, даже равновесия не потерял. Он только кряхтел, глухо и с металлом, как будто сам он «жигуль» и это его тянут за трос по ухабам и глине.
Тонкий прыгал рядом, как кузнечик, и все пытался сообразить, где он видел этого Ван Ваныча? Из головы не шел ночной гость, но нет, точно не он. Тот был молодой, без очков и этой толстой штормовки…Тонкий думал-думал, и додумался, наконец: штормовка! Наблюдатель на пляже был в штормовке, такой же, толстой не по-летнему, грязной… Но, вроде, не седой был… Так и Ван Ваныч не седой, в смысле, не очень, в глаза не бросается. Что же выходит: он следил за ними с пляжа? Зачем?
«Жигуль» рванулся вперед с новой силой, Тонкий опять чуть не клюнул носом грязь. Ну и что. В конце концов, имеет право человек посмотреть в бинокль (даже если он Ван Ваныч). Никакого криминала в этом замечено не было, и вообще хватит подозревать случайных людей неизвестно в чем. Подумаешь, бинокль! Тонкий тоже в него смотрел.
Через полчаса вся компания, грязная, но довольная, пила чай у Ван Ваныча. Кроме самого хозяина, который пошел чинить машину в теплый освещенный гараж. Тонкий, наконец, увидел всех Федькиных братьев одновременно (кроме самого Федьки и Петрухи) и сидел, забившись в угол, торопливо хлебая из чашки. Серый – рядом, похоже, ему было также комфортно.
Семеро пацанов от пяти до девяти не могли пить чай тихо. Над столом летали вопли, типа: «Сам дурак!» и надкусанные баранки. Одна тетя Муза сохраняла невозмутимость, а Тонкий с Серым сидели, не зная, куда себя деть и когда это кончится. Сашка хотел выпустить на стол верного крыса, но передумал. Во-первых, это чревато еще большим шумом, во-вторых, Толстого-то за пазухой и нет! Нет на плече и на голове… Ушел шляться по дому?
– Потерял что? – спросил участливый Серый.
– Крыса. Не видел?
Серый покачал головой:
– Небось, под лавкой где-нибудь спрятался.
Сашка кивнул: под лавкой – наверняка, под лавкой – скорее всего, это он понимает и разделяет.
– Сашка дурак! – Чья-то надкусанная баранка плюхнулась Тонкому в чай, весело нырнула и всплыла. Это что у них, игра такая?
– Чего сидишь? – Пнул его Серый. – Хватай и кидай назад, только крикни: «Сам дурак!»
Тонкий сперва так и сделал, а потом подумал: «Зачем?!» Понятно, что в каждой избушке свои погремушки, но Серый, во-первых, здесь не живет, во-вторых, малость вышел из того возраста, когда кричат «Сам дурак» и кидаются баранками. Может, это прикол такой, или примета? Тетя Муза ничего не сказала, только покосилась в Сашкину сторону. Тонкий подумал, что давненько не чувствовал себя так глупо.
– Местная игра? – спросил он Серого, как мог равнодушно.
– Угу. У кого баранка размокнет, тому за водой идти. А «Сам дурак» – это уже детские навороты.
Тонкий нервно хихикнул и подумал, что кому-то здесь придется ночевать. Двенадцатый час уже, вряд ли Ван Ваныч захочет всю ночь возиться с машиной. Скорее всего, отложит до утра.
Хлопнула дверь, в кухню ворвалась Ленка. Видок у нее был аховый: в волосах сено, в подвернутых штанинах и под ремнями босоножек – опилки, а на всем остальном – грязь.
– Чего меня не позвали?! – с порога заныла она. Федькины братья синхронно притихли: такое зрелище они, наверное, видели только по соседскому телеку.
– Садись. – Тетя Муза жестом фокусника достала из-под стола табуретку. – Чашки там. Извини, мы не знали, когда ты освободишься.
Пацаны захихикали, а мелкая Ленка, Федькина сестра (Тонкий только что ее заметил) заржала в голос. Она маленькая, ей можно.
– А че? – обиделась Ленка. Но чаю налила, села и тут же получила в чай полуразмокшую баранку: «Ленка дура!». Пока она возмущалась, баранка размокла окончательно и распалась на части. Кому-то сегодня везет!
- Предыдущая
- 13/35
- Следующая
