Мужей много не бывает - Романова Галина Владимировна - Страница 47
- Предыдущая
- 47/76
- Следующая
– Что за дерьмо?! – Это единственное, что я смогла выпалить ему в ответ.
Отдать пятнадцать тысяч рублей за бесполезную железку с такими же бесполезными кусочками металла в ее барабане...
На такое могла купиться только такая дура, как я. Купиться, так и не сумев понять до конца всей чудовищности дикой игры этого фантасмагоричного города. Его даже на карте не было, этого географического объекта. Он не мог существовать в разумном прагматичном мире современных людей. Взрослые здесь ведут себя как психически озабоченные, радуясь предстоящей кровавой вакханалии, словно грядущему рождественскому празднику. Дети ведут себя как взрослые, пытаясь исправить те ошибки, что те наворотили.
А может быть, все не так уж страшно? Возможно, кто-то нарочно нагнетает драматизм момента? Налицо имеет место сговор группы лиц (как было бы сказано в правовом документе), пытающихся заставить меня катиться по чужим рельсам.
Я сверлила глазами худенькую спину подростка, ведущего меня окольными путями на встречу с моим заклятым врагом, и не могла избавиться от ощущения, что снова становлюсь одним из действующих лиц какого-то бредового представления.
Кажется, такое со мной уже бывало прежде. Только вот я все никак не могла вспомнить – когда...
Глава 9
Двухэтажный особняк вынырнул из зарослей бузины неожиданно: только что ничего не было – и вот он, это чудовище. Огромное разлапистое здание, облепленное серой мраморной крошкой, выглядело устрашающе. Назвать это домом язык не поворачивался.
Мне невольно стало жаль его обитателей. Постоянно жить здесь и оставаться нормальным человеком?.. Нет, такое вряд ли возможно.
Каждое утро смотреть на зарождающийся день сквозь узкие бойницы зарешеченных окон. Выходить затем в унылый запущенный сад, где каждое дерево, каждый кустик были оплетены хищными щупальцами дикорастущего хмеля и засохшего винограда. Облупившиеся, давно не крашенные скамейки. Полуобвалившийся фонтан, забывший, что такое вода.
– Н-да... Пейзаж не впечатляет, – причмокнула я губами, когда мы остановились у калитки заднего дворика. – Это и есть апартаменты голубков? Что-то уж больно мрачно. Особняк «Красной розы» – да и только. Жить здесь и не тронуться умом может только человек недюжинных возможностей.
– Тихо ты, разжужжалась, – вновь по-взрослому прикрикнул на меня Тарас. – Это не их дом.
– А чей же?
– Это дом ее матери.
– Веры Ивановны?
– Нет, а ты откуда знаешь Верку? Хотя это не так важно. Верка – это тетка ее. Вот она точно сука, спорить не буду. А Даша... Нет, здесь ты что-то напутала.
– Мал еще судить о том, что и кто скрывается под масками добра и зла, сынок. – Не хотелось мне того, но тон наставника-воспитателя резанул его слух. Да так, что паренек аж вздрогнул.
– Пошла ты знаешь куда!.. – смачно выругавшись, он сплюнул мне (!) под ноги. – Приехала тут, а я возись с ней! Если бы не Даша, я бы все сделал для того, чтобы Васька тебя в расход пустил.
– Ладно, не сердись. – Моя ладонь примирительно похлопала его по ощетинившимся лопаткам. – Лучше скажи, что там с мамой-то приключилось? Запущение такое кругом. Она умерла?
А мама Остряковой Даши, как оказалось, жива, но не совсем здорова – алкоголичка со стажем. Занимая в не столь далеком прошлом пост первого секретаря райкома партии, мамочка использовала свое служебное положение на всю катушку. В одиночку, без мужа, давно умершего, растила и воспитывала доченьку, поражая любопытных горожан разнообразием ее гардероба и масштабностью развернувшегося строительства. Дочка выросла. Дом был построен, отделан с шиком, обставлен. Затем заложили сад, соорудили фонтан. Справили новоселье, перерезав ленточку у арки входных ворот, и стали жить-поживать да добра наживать, которого с каждым годом ее пребывания в райкомовском кресле становилось все больше и больше.
Но тут, как кара божья для всех партийных и беспартийных мздоимцев, грянула перестройка. Людишки пошустрее принялись расползаться в разные стороны от монументального остова компартии, пристраиваясь кто куда. Одни быстро нашли себя в коммерческих структурах, благо материальная база для этих последователей дела Ленина по кубышкам была припрятана. Кто-то самый удачливый вовремя впрыгнул на платформу дрезины, вильнувшей на стрелке с коммунистических рельсов на демократические. И только Дашкина мама оказалась не у дел.
– Я не перевертыш! – била она себя кулаком в грудь при каждом удобном случае. – Я истинный служитель партии и народу!..
О том, что столько лет самым бесстыдным образом этот самый народ обирала, она скромно умалчивала...
Без работы она оказалась уже через год. Долго ждала предложений от нового руководства города. Затем пошла по организациям, уверенная в том, что ее примут с распростертыми объятиями. Но, помня ее крутой и алчный нрав, господа работодатели лишь разводили руками и отказывали, отказывали ей раз за разом.
Позднему ребенку – Даше – пришлось несладко. Было ей в те времена чуть меньше, чем сейчас Тарасику. Возраст сложный и противоречивый. Амбиции, внушенные мамочкой, то и дело разбивались об острые края жизненного многогранника. Вот тут-то и выплыла монументальная фигура ее тетушки, сестры ее покойного отца. И все мгновенно определилось, встало на свои места. Мамочка за полгода, не без усилий все той же Веры Ивановны, покатилась по наклонной в ряды шатающихся по городу безработных алкоголиков. Дашка, правда, успешно окончила школу и даже институт. Но тлетворное влияние тетки не обошло стороной и ее. Она превратилась в законченную, прожженную, циничную суку. И хотя Тарасик усиленно подбирал слова, пытаясь в более лояльных выражениях определить ее сущность, я-то уже доподлинно знала, кого выпестовала Острякова Вера Ивановна...
– Она нас здесь ждет. Сюда Васька Черный не заходит. Здесь ему запрет. Хотя его ребят я рассмотрел в джипе на дороге... – шептал мне Тарасик, старательно прижимаясь к одичавшим кустам малины и делая мне знак с такой же аккуратностью следовать за ним.
– Ишь ты, следопыт. Я вот ничего не сумела рассмотреть. Слушай, а Вася Черный отчего такой идиот? Он что же, не догадывается, что на своей груди иуду пригрел? Не делай таких глаз, это я про тебя, про тебя. – Малиновый куст, выпущенный моим проводником, больно стеганул меня по лицу, заставив выругаться. – Или ты наврал мне все, Тарасик-Карасик?
- Предыдущая
- 47/76
- Следующая
