Александр Солоник: киллер мафии - Карышев Валерий Михайлович - Страница 18

• Предыдущая
• 18/67
• Следующая

Координатор улыбнулся – несколько высокомерней, чем требовалось.

– Не забывайте, кто мы и для чего созданы. И кто за нами стоит. Да мы сами, если начистоту, незаконны. И «С-4» незаконна. Но полномочия нам даны самые широкие. Вы ведь в милиции служили и прекрасно знаете, что даже из самых страшных зон можно убежать. Особенно если есть помощь с воли. – Поднявшись из-за стола, хозяин дал понять, что беседа закончена. Когда заместитель стоял уже в дверях, хозяин кабинета как бы невзначай добавил: – Получится из него что-нибудь, не получится – ничего страшного. Время терпит, а выбирать у нас есть из кого…

Свет заходящего солнца, пробиваясь через забранное толстой решеткой пыльное оргстекло, ровными прямоугольниками ложился на письменный стол, стоявший у самого окна, и эти прямоугольники казались нарисованными на его поверхности. Так хотелось смахнуть, стереть их, чтобы геометрическое перекрестье не напоминало о неволе! Пахло пылью, лежалыми бумагами, мышами, плесенью, хлоркой и сгоревшей проводкой – последний запах был особенно сильным.

Сидевший за столом пожилой мужчина с круглым лицом и небольшими черными усиками внимательно изучал невысокого зэка, одетого в зоновский бушлат, именуемый тут обычно «клифтом». Смотрел долго, не мигая – так биолог рассматривает в микроскоп какое-то мелкое насекомое.

Осужденный выглядел предельно настороженным. Старался не встречаться взглядом с человеком за столом. По всему было видно, ему очень хотелось побыстрей отсюда уйти. Но в то же время сделать это он не мог: для любого осужденного всякий «вольняшка», то есть неосужденный, – начальник. А тем более такой: с пристальным, откровенно изучающим взглядом, вкрадчивыми манерами, многозначительным молчанием…

Что-что, а начальственный вид тут, на «строгаче», сразу бросается в глаза.

– Ну, присаживайся, – наконец получил предложение зэк.

Тот присел на хромоногий табурет.

– Курить не предлагаю, потому что знаю – не куришь, – сидевший за столом чиркнул зажигалкой, закурил, на мгновение окутываясь сероватым дымом. – А лихой ты, однако… Саша.

Названный Сашей поднял на говорившего взгляд, в котором явственно читалось: ну чего тебе от меня надо? Зачем с «промки» выдернул? Если ты опер – то пустая затея: не буду стучать. Если какая-то проверка из Главного управления исправительно-трудовых учреждений – не по адресу. Я тут кто – «бугор», то есть бригадир, и начальства надо мной – выше крыши…

– А я к тебе, Саша Солоник, по делу. Специально из Москвы. Кстати, вот мои документы, – говоривший привычным жестом развернул корочку алого сафьяна, явно не ментовскую.

– Что надо, гражданин начальник? – нарочито грубо спросил Солоник.

– Да ничего не надо, – пожал плечами визитер.

– Если стукачом хотите предложить – не пойду, – голос зэка прозвучал на редкость категорично.

– И правильно, – лучезарно улыбнулся москвич. – Ты на себя посмотри – какой из тебя стукач? Слишком заметен, слишком на виду, к тому же еще – «бугор» и мусор, пусть даже и бывший. От ментов ты отбился, ни к чему другому не прибился. Потому что не возьмут. Доверия к тебе и так ни у кого нет, запалишься враз, – несомненно, этот человек неплохо знал лагерную фактуру. – К тому же проблем у тебя из-за милицейского прошлого и нехорошей статьи было немало. А будет еще больше.

– Вы спецом из самой Москвы прибыли, чтобы о моих проблемах говорить? – перебил зэк с едва заметной издевкой.

– Не только о них, – обладатель ксивы из алого сафьяна нимало не обиделся, хотя по интонации и понял вызов. – О тебе, о планах твоих… О том, как дальше жить собираешься.

Наверняка в этот момент Саша подумал – такое нехитрое начало беседы, такой простенький с виду вопрос «как дальше жить собираешься?» – все это сильно смахивает на тот, памятный разговор с лагерным авторитетом, «смотрящим» Корзубым. А потому ответ прозвучал почти такой же, как и тогда, в каптерке:

– Как раньше жил, так и буду.

– Ну, как раньше, жить у тебя больше не получится, – гражданин начальник небрежно струсил в пепельницу сигаретный пепел. – Но об этом позже. Давай лучше о тебе поговорим. – Не дождавшись ответа, он продолжил: – Биография самая обыкновенная – точней, ее начало. Замечательный областной центр, золотое детство, пионерские горны, техникум, повестка в военкомат. После дембеля в милицию пошел. И чего ты там забыл?

– Был маленький и глупый. Думал, с преступностью бороться, – признался Саша, соображая, какой же в этом вопросе подвох.

– И что?

– Да сами они беспредельщики. Те же бандиты, только в форме, и ношение оружия у них узаконено, – для человека, попавшего на зону из-за нежелания сучиться, ответ был предельно искренним.

– Вот-вот, – согласился собеседник. – Гниды они. Мусора – одно слово. Та-а-ак. Там, значит, у тебя не заладилось, выгнали, затем вновь взяли, после выгнали окончательно. Накрутили статью по «мохнатке» и – за «решки», за колючки. Ну и что теперь делать собираешься?

– Срок тянуть, – кивнул Солоник, не понимая, к чему вообще разыгрывается этот спектакль.

– А на себе, значит, крест поставил?

– Крест мне на могиле поставят.

– Вот-вот. Недалек тот день… И похоронят тут же, на зоновском кладбище. Как ты знаешь, трупы родственникам не выдаются.

– Спасибо за информацию, – Саша метнул в москвича взгляд, полный откровенной неприязни.

– Рано благодаришь. А я приехал сюда, чтобы дело тебе предложить…

– И какое? – насторожился заключенный, поняв, что беседа подошла к кульминации.

– …и изменить твою жизнь, – закончил гражданин начальник.

– Мою жизнь теперь только Верховный суд может изменить.

– Ну зачем так? Судьба любого человека в его руках. На свободу хочешь?

Зэк вопросительно взглянул на человека, сделавшего ему столь дикое предложение.

– Кто тут не хочет…

– Я тебя спрашиваю – хочешь?

– Ну, хочу. А за что? Не за просто же так!

– Эта догадка делает честь твоему уму. Бесплатно только птички поют. Я тебе дело говорю… А теперь – слушай.

Они говорили долго – точней, говорил в основном приезжий, а зэк слушал, стараясь найти в предложении выгоду – впрочем, она была, несомненно, на поверхности.

Предложение гражданина начальника сводилось к следующему. Он, Александр Солоник, будет топтать «строгую» зону долго, очень долго. Бывший мент, осужденный по паскудной статье, рано или поздно найдет себе смерть: или на «промке» головой кирпич поймает, или оголенный электропровод зубами прикусит, или с верхнего яруса шконок головой вниз упадет. В лучшем случае – актировка и инвалидность, жизнь в серости и безвестности, неизбежное воровство, естественно, неудачное, и вновь зона, где он сгинет окончательно. В худшем – скорое «опущение», кровавая драка, заточка в печень и – участок два на три на зоновском кладбище.

Блатные все равно завалят его: тут, на зоне, есть сотни способов избавиться от человека – медсанчасть по приказу «хозяина» оформит как несчастный случай на производстве. Обеспечить его безопасность органы не могут – не поселишь же в бараке охрану! Надеяться на УДО, условно-досрочное, или амнистию не приходится по понятным причинам. Короче говоря, хреновые дела у осужденного бывшего мента Солоника, и солнце ему не светит.

Гражданин начальник повествовал так, как может говорить лишь человек, уже уверенный в ответе собеседника. Категоричность тона, веские интонации, подкрепленные напряженным прищуром и скупой, но выразительной жестикуляцией.

– Единственное, что тебе может помочь, – побег, – закончил он.

– Отсюда? Со «строгача»? Невозможно, – зэк поджал губы.

– А что – уже думал?

– А кто бы не думал!

Следующий вопрос прозвучал в устах обладателя сафьяновой ксивы столь же неожиданно, сколь и неправдоподобно.

– А если мы тебе поможем?..

Солоник подумал, что он ослышался.

– Поможем, говорю… Я серьезно. Да не смотри ты на меня так!

Мысли Саши работали напряженно – в предложении бежать было столько же плюсов, сколько и минусов. Точней, плюс был только один – та самая желанная свобода, о которой, как поется в известной еще со времен ГУЛАГа песне, «так много говорят в лагерях».

• Предыдущая
• 18/67
• Следующая